Из некоторых писем становится ясным, что малейшая неаккуратность Павленкова в переписке вызывала у Глеба Ивановича чувство обиды. Флорентий Федорович тут же приносил извинения, объяснялся со своим адресатом. «Ничем, ничем, дорогой Глеб Иванович, Вы мне не причинили никакого “беспокойства”. Не отвечал же я Вам в течение суток вследствие сутолоки и спешных корректур. Вам не в чем каяться и незачем себя утруждать. Я постараюсь исполнить Вашу просьбу, но надо немного подождать». Беспокойство вызывала задержка с ответом, не превышающая и суток. Эта записка говорит о многом. Нравственные обязательства друг перед другом для писателя и издателя были превыше всего.

Редко, но все же в переписке с Успенским у Флорентия Федоровича прорывается и сугубо личное: он рассказывает о себе, о своих увлечениях и пристрастиях. Глебу Ивановичу показалось, что Павленков был чем-то недоволен, слишком мрачным и необщительным на устроенной им встрече друзей по случаю своих именин. Откровенно об этом он и сказал другу. В ответном письме Флорентий Федорович объясняет, что причины произведенного им впечатления нужно искать ни в чем ином, а в свойствах его характера. «На начало Вашего письма затрудняюсь отвечать, — пишет Павленков. — Могу только Вас уверить, что никакие особенности проведенного нами вместе вечера (если только тут было что-нибудь особенное) не могли произвести на меня того впечатления, о котором Вы пишете. Причины испытываемых мною в подобных случаях впечатлений лежат во мне самом — я совсем не умею бывать в гостях, а когда приходится находиться в оных, то чувствую себя всегда и везде более или менее неловко. Жизненные обстоятельства сделали меня нелюдимым. При всем моем искреннем расположении к Вам — даже симпатии — я дичусь и Вас. О других уже нечего и говорить. Вот и вся разгадка моего настроения на Ваших именинах — ларчик открывается очень просто. Кроме того, что было, ничего иного и не могло быть, потому что горбатого исправляет только могила. Кстати же, мне до нее, по всей вероятности, и не особенно далеко. Пока, однако, жив, нужно делать дело, а потому возвращаюсь к Вам как к автору». Павленков тут же силой своей воли подавляет давшую о себе знать некоторую сентиментальность. Он переводит разговор на практические дела, связанные с выпуском собрания сочинений Успенского. Правда, в конце письма, в постскриптуме вновь вспомнит об именинах, но уже по другому поводу.

В письме Флорентий Федорович высказывает пессимистическую мысль. И это не бравада. Состояние его здоровья ухудшалось, и издатель чувствовал, что ему вряд ли будет даровано судьбой быть долгожителем. Он откровенно писал об этом Глебу Ивановичу. Но жизнь непредсказуема. И Павленкову было суждено стать свидетелем личной драмы Успенского, когда тяжелая болезнь лишила того возможности работать. Вместе с другими искренними друзьями писателя Флорентий Федорович организует сбор средств, чтобы обеспечить нормальные условия жизни его семье. Сохранилось письмо Н. К. Михайловского Флорентию Федоровичу, из которого видно, что именно Павленков писал обращение к друзьям и почитателям Г. И. Успенского.

Н. К. Михайловский предлагал дополнения к этому документу: «Часть единовременных взносов должна будет пойти на уплату некоторых долгов Г. И. Успенского и устройство дел его семьи в настоящий критический момент. Если же по истечению 6 лет окажется остаток от единовременных, ежегодных и ежемесячных взносов, он будет передан в распоряжение жены или старших детей Успенского».

«Не находите ли Вы, многоуважаемый Флорентий Федорович, — писал Михайловский, — полезным сделать эту приписку в Вашей записке? Если да, то припишите ее своей рукой (за редакцию отнюдь не стою) и возвратите записку мне. Я пошлю ее в Москву, Плещееву и, может быть, кому-нибудь еще, для кого моей подписи будет достаточно. А потом подумаем о других подписях. В Москву я напишу, чтобы сбор взял на себя кто-нибудь один для пересылки Вам, и этот один тем самым станет как бы членом нашего маленького комитета».

Н. К. Михайловский направил павленковскую записку также В. Г. Короленко, и тот откликнулся письмом на имя Флорентия Федоровича. «Получив письмо от Николая Константиновича относительно Г. И. Успенского, — сообщал Короленко, — я тотчас же написал в “Русскую мысль”, прося выслать на Ваше имя 100 рублей. Не знаю, исполнена ли уже эта просьба. Во всяком случае, она будет исполнена в непродолжительном времени. Теперь ко мне поступило еще сто рублей от доктора Елпатьевского. Надеюсь собрать еще рублей 100, 200 или 300. Здесь я счел более удобным собирать единовременно, ввиду того, что богачей знакомых у меня нет и по первому побуждению, при известии о положении всеми любимого Глеба Ивановича, всякий из тех, к кому я обращаюсь, старается сделать, что может. А там — посмотрим и ещё. Может быть, зимой (в начале) устроим концерт или чтение. Собранные деньги вышлю все сразу, — когда закончу сбор, то есть недельки через две».

По контракту 1896 года Павленков приобрел право на издание сочинений Успенского на десять лет. В предпринятой издателем серии «Жизнь замечательных людей» Флорентий Федорович стремился выпустить и биографию писателя, но, к сожалению, ее автором — В. Г. Короленко она не была подготовлена.

В июне 1880 года в Москве был открыт памятник А. С. Пушкину. Почитатели таланта великого русского поэта вносили свой посильный вклад в увековечение его памяти. В те дни Павленков отбывал ссылку в Сибири. Когда сведения об открытии памятника поэту дошли и до ссыльного, он решил, что необходимо выпустить пушкинские произведения, причем распространить их по такой цене, чтобы они были доступны каждому, кто пожелает их приобрести. Пушкин нужен народу, и обязанность всех, кто работает во имя народного просвещения, сделать так, чтобы его творчество дошло до самых глухих уголков Отчизны. Тут мало одной книжки, какого-либо одного, даже пускай самого интересного издания! Важно подготовить целую библиотеку пушкинских книг, самых разнообразных. К тому же истекали и сроки авторского права на сочинения Пушкина.

С восьмидесятых годов произведения Пушкина, изданные Павленковым, начинают поступать на книжный рынок. Выбор был богатый. Это видно хотя бы из рекламных объявлений, помещаемых издателем на обложках выходящих тогда книг:

Сочинения Пушкина. С портретом, биографией и 500 письмами.

Полное собрание — в 1-м томе и в 10-ти томах. Цена 1-томного и 10-томного одна и та же. Без картин — 1 р. 50 коп. С 44 картинами — 2 р. 50 коп.

Сочинения Пушкина. Полное собрание стихотворений и вся беллетристика в прозе. В 1 томе. С биографией, портретами. Цена 1 р., с картинами — 2 р.

Стихотворения Пушкина. Полное собрание с портретами, биографией и пр. В одном томе (770 стр.). Цена без картин — 75 коп. С картинами — 1 р. 50 коп.

Большой альбом к «Сочинениям Пушкина». 44 иллюстрации с подписями и портретом. Цена в папке 1 р. 50 коп.

Малый альбом к «Сочинениям Пушкина». 44 иллюстрации, резаны на дереве. Цена в коленкоровом переплете — 1 р. 25 коп.

Капитанская дочка. Повесть А. Пушкина. 188 рисунков. Цена 60 коп. В папке — 75 коп., в переплете — 1 р.

И этим не исчерпывались пушкинские книги в издательстве Павленкова. Многие из иллюстрированных изданий охотно приобретались бы школьными библиотеками, но, по мнению чиновников ученого комитета Министерства народного просвещения, далеко не все можно было допустить к распространению. Так, от издателя требовали, например, убрать некоторые рисунки. Особым придиркам подвергалась пушкинская «История пугачевского бунта». Репродукции из картин «Суд Пугачева», «Побоище в Казани», «Казнь Пугачева», «Сожжение дома Пугачева» потребовали изъять из издания на том основании, что народу не нужно смотреть на «возмутительные» сцены, изображенные на этих полотнах, что нельзя допускать, чтобы у читателя складывалось впечатление о Пугачеве, как о народном герое. Спасая книгу, Павленков вынужден был исключить из нее несколько рисунков и заверить цензурный комитет, что издаст ее не более чем двухтысячным тиражом. Возмущало власти и то, что издатель назначал цену книге всего двадцать копеек, хотя в ней помещал и иллюстрации, и портреты.