Они почти не расспрашивали об отце и его нынешней деятельности. Некоторые темы лучше не затрагивать в разговоре. Мы замечательно провели время с родными, а потом они пожелали нам доброго пути и проводили в аэропорт, где мы сели на самолет до Судана.

Когда мы с Саадом наконец прибыли в Хартум, я почувствовал прилив нежности при виде этой страны и ее жителей. Я чувствовал себя блудным сыном, вернувшимся домой — еще не забыл доброту и приветливость суданцев и счастливые времена, которые знавал здесь когда-то.

Отец сообщил нам имена нескольких правительственных чиновников, на чью поддержку и покровительство мы могли рассчитывать. Я чувствовал их искреннюю доброту по отношению к сыновьям человека, который был для них великодушным другом. Они выражали сожаление по поводу того, что их правительство вынудило выслать отца из страны, и дали нам официальное разрешение путешествовать в любой уголок страны, что было редкостью в те дни.

Мы с Саадом вскоре разделились. Он остановился в доме у одной семьи, а я у другой. Это было к лучшему, потому что его бесконечная болтовня действовала мне на нервы. Мы по отдельности стали заниматься поиском жен, полагаясь в этом на старых друзей — расспрашивали, есть ли в их окружении привлекательные молодые девушки из хороших семей, чьи родители одобрят союз дочери с сыном Усамы бен Ладена.

Но перед тем как серьезно заняться поиском невесты, я сначала разыскал наших лошадей, которых мы бросили в Хартуме. Я часто вспоминал о них и молился, чтобы они попали к доброму хозяину, который будет о них хорошо заботиться. Поэтому вскоре съездил в отцовские конюшни, где жили раньше наши лошади.

Ужас охватил меня, когда мне рассказали, что выжили всего две лошади. Остальные умерли от голода или каких-то непонятных болезней.

Только самым сильным жеребцам — Адхаму и Лазазу — удалось уцелеть. Но бедный Адхам был серьезно болен и так слаб, что его некогда мускулистые ноги уже не могли носить его. Не надо было разбираться в лошадях, чтобы понять — Адхам не проживет и недели.

Лазаз, самый гордый жеребец, какого я знал, стал таким тощим, что кости выпирали, натягивая кожу, и казалось, скоро порвут ее и вылезут наружу. Он стал тенью того красавца, который однажды чуть не одержал верх над моим сильным отцом, и выглядел совсем сбитым с толку, словно не понимал, где он и что с ним случилось. Он меня не узнал.

Тоска сжала мне сердце. Я попытался спасти жизнь хотя бы Лазазу, но было слишком поздно. Случившееся отдается во мне такой болью, что мне трудно вспоминать об этом. После этого удручающего открытия в сердце моем поселилась тяжесть, и вся радость от поездки улетучилась.

Я нашел некоторых школьных друзей, и мы вспомнили о старых добрых временах. Многие из тех мальчиков не знали, что случилось с сыновьями бен Ладена, почему они в один прекрасный день просто исчезли из школы. Не слышали они и о покушении на Усаму бен Ладена, по причине которого отец и забрал нас из школы. Некоторые признались, что позднее узнали о нашем отъезде из Судана. Большинство полагали, что мы вернулись в Саудовскую Аравию, к процветающей жизни, и были удивлены, узнав, что мы уехали в Афганистан. Кое-кто из ребят посмотрел на меня с грустью, догадываясь, что жизнь семьи бен Ладен складывалась совсем не так, как им бы хотелось.

После этого я посетил предприятия, которые основал отец, и земли, которые он купил в Судане — наследство сыновей бен Ладена. Многие предприятия некогда носили звучное имя нашей семьи, включая большую кожевенную фабрику, куда отец несколько раз возил нас, с гордостью заявляя, что это самое успешное из его деловых начинаний.

Приехав туда, я узнал, что фабрику закрыли, а здание отдали местному колледжу и использовали как жилище для учителей. Меня это рассердило, ведь фабрика принадлежала семье бен Ладен и никто не вправе был дарить ее другим.

Я провел много времени на этой фабрике, ходил вокруг и упивался своим гневом. Потом вдруг осознал, что уже темнеет. Надо было возвращаться в Хартум как можно быстрее — ночью на дорогах небезопасно. И я решил переплыть Нил, вместо того чтобы тащиться по дороге до моста, который довольно далеко.

Это решение было не таким уж глупым, как может показаться на первый взгляд, ведь мы с братьями уже переплывали Нил много раз. И я не испытывал никаких дурных предчувствий. Хотя солнце уже зашло за горизонт, его сменила полная луна, ярко освещавшая речные волны. По моим расчетам, я должен был переплыть Нил за десять-пятнадцать минут, а пешком дорога заняла бы несколько часов — пришлось бы идти в обход до моста.

Я сел на берегу, снял ботинки, привязал их к поясу на брюках и к талии, потом нырнул в холодную темную воду. Я видел пальмы, качавшиеся на противоположном берегу и подтверждавшие, что цель моя совсем близко.

Но через несколько минут я забеспокоился. Течение оказалось сильнее, чем я думал, и меня стало сносить вниз по реке. Вместо того чтобы дрейфовать, сохраняя силы, я стал бороться с потоком, подумав, что, если постараться изо всех сил, смогу доплыть до берега. Эти тщетные усилия совершенно меня измучили. Вскоре я так утомился, что каждый мускул моего тела звенел от боли.

Проходили часы, а я продолжал барахтаться в водах Нила. Мысли мои становились бессвязными. Я проклинал себя за глупость. Надо было идти на фабрику вместе с Саадом. Я не сказал ему, куда направляюсь. Ни одна душа не знала, где я, даже те милые люди, что любезно приютили меня в своем доме. Никто понятия не имел о том, что я бултыхаюсь в Ниле. Вероятнее всего, меня съест крокодил, и я исчезну навсегда, а моя семья и не узнает, что случилось.

Я взмолился Аллаху, прося послать мне хоть малюсенький кусок дерева или другой плавучий предмет, чтобы уцепиться за него и доплыть до берега. И в этот момент заметил на воде неясные очертания какого-то дрейфующего объекта. Сделал рывок, чтобы ухватиться за него, — и в этот момент ноги мои коснулись дна. В этом месте река была совсем мелкой, и я растратил все силы в борьбе с течением, когда мог просто дойти до берега.

Чувствуя себя глупцом, я вскарабкался на песчаный берег, благодаря Бога, что остался жив, но я понятия не имел, где нахожусь, потому что течение отнесло меня довольно далеко. Придется дождаться рассвета, прежде чем искать дорогу назад. Ночной воздух был ледяным. Я обследовал берег и нашел большую палку. Ткнул ее в песок несколько раз, проверяя его плотность. Наконец нашел подходящее место — не слишком мягкое и не слишком жесткое. Я воткнул там палку так, чтобы надежно держалась, и развесил на ней свою мокрую одежду. Ботинки остались в Ниле.

Никогда еще мне не было так холодно — даже на заснеженной вершине Тора-Бора. Я вспомнил, что советовал отец в подобной ситуации: зарыться поглубже в землю. Я стал руками разрывать песок, пока не выкопал достаточно большую яму, в которой мог поместиться целиком. Потом стал руками сгребать на себя песок. Уже через несколько минут я почувствовал, как накрывший меня толстый слой песка постепенно согревает тело. Устав после изнурительной борьбы с Нилом, я почти мгновенно погрузился в крепкий сон.

Еще до рассвета меня разбудили чьи-то голоса. Открыв глаза, я в замешательстве воззрился на склонившихся надо мной людей. Они были явно рассержены и засыпали меня вопросами:

— Кто ты такой? Откуда взялся? Что ты тут делаешь?

Я рассказал им свою историю, но они, похоже, не поверили. Мне стало страшно: я ведь был только подростком и лежал голый в этой яме, а мужчины выглядели весьма грозно и могли оказаться опасными.

Вдруг один из стариков по непонятной причине начал кричать:

— Он призрак! Он призрак!

Остальные мужчины в страхе отпрянули. Еще один громко ахнул. Они явно боялись призраков, потому что развернулись и понеслись по берегу прочь.

Несколько секунд я не двигался, размышляя о том, что сейчас произошло. Но подумав, что среди этой странной шайки может оказаться хоть один более разумный товарищ, который поймет, что никакой я не призрак, и убедит своих спутников вернуться, чтобы ограбить меня и избить, я осторожно выбрался из своей норы, оделся и отправился искать более надежное место, чтобы спрятаться. Прошагав несколько миль, я выкопал в песке другую яму и попытался уснуть — мне необходимо было восстановить силы. Как назло, тут же прибежала другая стайка мужчин. Они проявили не меньшую подозрительность, чем первые. Они тоже спрашивали, кто я такой и что делаю на их территории.