Выделкой кружев кормилось население громадного района, тяготевшего к центру этой промышленности на юге, — Puy-en-Velay; и эта индустрия была главной статьей в бюджете крестьян, населявших малоплодородную, гористую местность [108]. Падение этого промысла грозило всему району полным обнищанием и чуть не уничтожением какой бы то ни было платежеспособности населения [109].
Не только отдельные ветви текстильной промышленности были распространены во французской деревне.
Даже зеркальные мануфактуры давали заработок и постоянно нуждались в услугах жителей окрестных деревень, которые исполняли массу подготовительных работ у себя на дому по заказу мануфактуры или, уже зная наперед, что мануфактуре нужно, доставляли и продавали ей свои поделки. И таких рабочих очень много, иногда даже большинство среди тех, кого считает в своих списках та или иная мануфактура (вроде, например, громадной зеркальной мануфактуры du Jarry в местечке Руель в Бургони, где работало около 600 человек, «мужчин, женщин, детей») [110].
В деревнях, окружающих Laigle, население было занято выделкой игл; Е. Levasseur отметил факт, что не менее 25 местечек (localités) были заняты этим промыслом [111]. Не забудем при этом, что Laigle и до и во время революции считался центром игольного производства всей Франции.
Точно так же обстояло дело с известной во всей Франции железоделательной промышленностью в Raucourt (близ Седана), изделия которой продавались по всей стране, в том числе и в Париже; она была организована так, что население этого местечка работало не на одного хозяина, а почти исключительно за свой собственный счет [112]. Они продавали свои изделия непосредственно оптовым торговцам [113].
Главным стимулом к занятиям мануфактурным трудом являлось во французской деревне неплодородие почвы и, вообще говоря, неприбыльность сельского хозяйства.
Внимательный наблюдатель, видевший Францию накануне (революции, — Артур Юнг, рисует нам типичную картину замкнутого домашнего хозяйства [114]. Он, правда, относится отрицательно к этой системе и говорит, что если бы население Франции состояло только из крестьянских семей, которые сами все производят, что им нужно для жизни, то страна стала бы жертвой первого завоевателя. Но нам важно не столько отметить это наблюдение (потому что, конечно, не может быть и речи о том, чтобы считать Францию конца XVIII столетия страной исключительно самодовлеющего замкнутого хозяйства), сколько указать на другое наблюдение Артура Юнга, ближе касающееся нашей темы: пряжа льна, конопли, шерсти в крестьянской семье производится также для продажи на мануфактуры. Артур Юнг отмечает громадное распространение этой индустриальной работы в деревнях, но вывод делает совершенно неправильный. Он говорит, что местности, где сильно развита промышленность, становятся самыми нищенскими; сначала он не решается распространить на все промышленные области Франции тот вывод, который он сделал для части Нормандии (так называемой Pays de Caux), а именно, что земледелие находится в плохом состоянии, потому что там существуют мануфактуры [115].
Но эта его осторожность не мешает ему в конце концов все-таки сделать подобное заключение, только в несколько иных словах [116]. Наблюдение, что земледелие в упадке там, где распространена промышленность, сделано в общем правильно, но объяснение совершенно ошибочно. Не потому земледелие мало приносило в Дофине, в Эльзасе, в лионской области, что там индустриальная работа отвлекала население от сельского хозяйства, а потому там крестьянское население обратилось к индустрии, что земля мало давала [117]. Документы, к которым мы теперь обратимся, не оставляют в этом отношении никакого сомнения.
Во всей суассонской области индустриальная деятельность была совершенно ничтожна (и даже в главном городе Суассоне не было ни единой сколько-нибудь развитой отрасли промышленности). Двумя исключениями являлись местности Тьераш и часть округа близ города Laon, как раз самые бедные и обиженные природой. Констатируя это, местная мануфактурная инспекция даже обобщает явление и именно в прямо противоположном смысле, нежели Артур Юнг: чем труднее жителям прокормиться, тем благоприятнее условия для промышленности [118].
Очень часто одновременно с указаниями на то, что «фабрика» живет в значительной степени трудами этих рассеянных по окрестным деревням «рабочих», документы наши прибавляют, что это заработок вовсе не побочный, а главный в бюджете такого крестьянина-рабочего [119]. Так обстояло дело с суконными мануфактурами области St.-Gaudens’a и окрестных областей. Так обстояло в восточных областях, тяготевших к центру французской шерстяной индустрии — Седану; так было в Лионе и в области, работавшей на мануфактуры Труа, и т. д.
Мануфактурным трудом населению приходится заниматься, так как местная почва мало приносит, — вот обычное рассуждение людей XVIII в. во Франции. Нормандия и, в частности, руанский округ отличались в конце XVIII в. промышленной деятельностью. Зная, что теперь Нормандия считается одной из плодороднейших частей Франции, можно было бы счесть это опровержением популярного взгляда XVIII в.; но стоит обратиться к документах, и они сейчас же покажут нам, что современники не смотрели на эту провинцию как на исключение, а просто видели Нормандию XVIII столетия, но не XIX и не XX, и она далеко не поражала их тогда своим плодородием. Состояние тогдашнего сельского хозяйства не позволяло сделать из этой страны то, что мы видим теперь [120].
В кантоне Quesnoy (Северного департамента) выделка и продажа полотна есть «единственное занятие» для бедных семейств: «женщины, дети только этим и занимаются в течение 8 месяцев года в деревнях, а в городах — в течение всего года» [121].
В провинциях, где промышленность была мало развита, где работали исключительно на местный рынок, вроде, например, Пуату, не только пряхи и прядильщики, но в значительной мере и ткачи занимались своим промыслом только в свободное от полевых работ время [122].
Напротив, если земля приносила достаточно, крестьяне неохотно брались за индустриальный труд. И в таком случае даже близость верного и богатого рынка сбыта не заставляла их отвлекаться мануфактурной работой от сельскохозяйственных трудов. Лучший пример — область, расположенная вокруг столицы, généralité de Paris: в округе Ланьи нет никакой мануфактуры, и «жители деревни занимаются исключительно земледелием», в округе Сен-Клу есть только одна казенная Севрская мануфактура; в версальском округе — одна мануфактура (Оберкампфа, в Jouy-en-Josas); в округе Gerberoy, в округе Compiègne, в округе Elampes, в округе Pontoise, в округах Auxerre, Vezelay, Laferté, Seniis, Montlhéry, Monfort, Enghien — нет ни одной мануфактуры; в округе Coulornmiers существуют «мануфактура» сукон, имеющая всего два-три станка, и селитряная мануфактура; в Dreux, в Melun, в Fontainebleu есть небольшие мастерские; в Courlenay была довольно большая суконная мануфактура, но в 1778 г., к которому относятся наши сведения, она себя «дискредитировала» и пришла в упадок; совершенно ничтожные мастерские существуют в Nemours, Montes и Rosay. Только в округе St.-Germain есть кожаная мануфактура, имеющая 200 рабочих. Виноделие, земледелие дают столько работы, что для мануфактур времени не хватает. Это объяснение повторяется тут постоянно [123]. «Почти все» промышленные заведения находятся в столице или в предместьях ее и в ближайшей к ней местности [124].
