Письмо не дошло и не могло дойти до Муссолини. 18 августа над островом Маддалена пролетел немецкий самолет-разведчик. Охранники Муссолини забеспокоились и спустя десять дней отправили пленника на высокогорный зимний курорт Гран-Сассо, в гостиницу «Кампо императоре», расположенную на высоте 6 тысяч футов над уровнем моря. Здесь режим содержания экс-дикгатора стал менее жестким: он получал газеты, слушал радио, играл в карты с солдатами, гулял в сопровождении офицера охраны в радиусе сотни метров от отеля. 10 сентября дуче услышал по радио Алжира, что одним из условий сепаратного перемирия Италии с союзниками по антифашистской коалиции, о котором объявили вечером 8 сентября, была его выдача в их руки. Встревожившись не на шутку, он заявил начальнику охраны, что живым в руки англичан не дастся.

В тот день Муссолини еще не знал, что это условие было нарушено. Как только о перемирии стало известно гитлеровцам, они немедленно перекрыли границы Италии и за два дня оккупировали всю страну, столкнувшись с дивизиями Объединенных Наций в нескольких километрах южнее Неаполя. Король со своей свитой и правительство маршала Бадольо бежали из Рима на юг, в Бриндизи, где к тому времени уже располагались англо-американские части. В панике, суете и спешке побега ни Виктор-Эммануил, ни Бадольо не отдали каких-либо распоряжений о судьбе опасного пленника из «Кампо императоре». Трудно поверить, что это произошло случайно, ибо они не могли не отдавать себе отчета в политических последствиях, к которым могло привести его освобождение. Есть версия о том, что представители Бадольо сумели договориться с А. Кессельрингом, командующим гитлеровскими войсками в Италии, об обмене дуче на возможность беспрепятственного побега из Рима королевской семьи и правительства. Это предположение подкрепляется тем фактом, что королевский кортеж без помех проследовал к побережью, тогда как немецкие парашютисты уже контролировали многие дороги в окрестностях Рима. Кроме того, путь беглецов пролегал вблизи горного массива Гран-Сассо, и им не стоило большого труда прихватить дуче с собой. Однако документальных подтверждений этой версии не существует. Если Виктор-Эммануил и Ба-дольо в те сумбурные часы и вспоминали о Муссолини, то принять окончательное решение и отдать приказ о его ликвидации ни тот, ни другой не отважились. Одним словом, Муссолини опять крупно повезло.

…12 сентября выдалось безоблачным и ясным. Но все еще теплое сентябрьское солнце не разгоняло депрессию, в которой давно пребывал дуче. После обеда он по старой привычке просматривал газеты, время от времени погружаясь в легкую дрему, как вдруг откуда-то сверху послышался гул моторов. Муссолини быстро подбежал к окну и высунулся наружу: самолетов уже не было видно, но прямо над отелем бесшумно парила дюжина планеров, выискивавших подходящее место для посадки. Одна за другой крохотные машины плавно опускались на лужайку позади гостиницы, из них выскакивали люди в камуфляжной форме и с немецкими «шмайссерами» наперевес. Двое быстро установили ручные пулеметы, а остальные бросились к отелю. «Не стреляйте, не стреляйте, не надо крови!» — закричал Муссолини итальянским солдатам, охранявшим гостиницу. Но его волнение оказалось напрасным: карабинеры спокойно взирали на бегущих гитлеровцев, даже не пытаясь снять оружие с предохранителей. Со стороны фуникулера появилась еще одна группа немецких солдат, среди которых был итальянский генерал Солети, бурно размахивавший руками и кричавший, что все в порядке.

Ни единого выстрела не прозвучало, расчет капитана СС Отто Скорцени, которому Гитлер поручил найти и освободить Муссолини, оказался точен. Операция по похищению дуче стала классическим примером диверсионного акта, осуществленного по всем законам жанра: дерзкого, чрезвычайно рискованного, быстрого и эффектного. Скорцени целый месяц усердно рыскал по Италии в поисках места заточения Муссолини. Добыв наконец точные координаты, он разработал план, граничивший по степени риска с авантюрой. Планеры могли быть отнесены ветром или разбиться при посадке, охрана могла оказать сильное сопротивление, пути к отступлению могли быть легко отрезаны, да мало ли что еще могло произойти. Однако акция была задумана красиво, а осуществлена — блестяще. Взлетев на второй этаж отеля, Скорцени театральным жестом распахнул перед дуче «дверь на свободу». «Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не покинет меня», — пролепетал ошарашенный пленник. «По правде говоря, — пишет в своих воспоминаниях Скорцени, — человек, находившийся передо мной, одетый в явно широкий для него гражданский костюм далеко не элегантного покроя, вовсе не походил на фотографии, которые я видел до этого. Черты его лица не изменились, но он очень состарился. На первый взгляд казалось, что он тяжело болен, и это впечатление усиливалось небритой бородой и особенно короткими волосами, которые покрывали обычно голый череп».

Спустя четверть часа нехитрые сборы были закончены. Грузный дуче в сопровождении Скорцени с трудом втиснулся в маленький самолетик «физелер-шторьх», сумевший приземлиться на крохотной и неровной площадке. Теперь ему предстояло разогнаться на коротком расстоянии перед обрывом, но мотор не заводился. Летчик, капитан Герлах, один из асов немецкой авиации, принял решение завести мотор на ходу. Это было чрезвычайно опасно, так как недостаток скорости неминуемо перевел бы перегруженный самолет в штопор. Дуче, имевший лицензию пилота и не раз садившийся за штурвал, вмиг оценил степень угрозы. Но ему повезло и на этот раз. Самолет все-таки набрал нужную скорость и вскоре доставил Муссолини на военный аэродром в Пратика ди Маре. Никакой необходимости в столь рискованном перелете не было: дуче мог спуститься на фуникулере и беспрепятственно добраться до ближайшего аэродрома. Однако в этом случае эффект от «блистательной операции» Скор-цени был бы утрачен. Задуманный спектакль или «спортивный трюк», как выразился генерал Солети, следовало выполнить до конца. В Пратика ди Маре дуче пересел в большой военный самолет, доставивший его в Вену, а затем в Мюнхен, где он встретился с семьей.

Ракеле с детьми жила в «Рокка делле Камминате» под надзором местных военных властей и полиции. В быту семья не испытывала каких-либо неудобств, и ей ничто не угрожало. Ракеле не имела представления о том, где находится муж, но она получала от него письма и отвечала на них. После оккупации Италии гитлеровцами охрану замка взяли на себя солдаты СС, но уже через несколько дней Гитлер прислал за семьей Муссолини самолет, который перевез ее в Мюнхен. В своих воспоминаниях Ракеле пишет, что этот жест фюрера произвел на нее сильное впечатление и она испытывала к нему глубокую благодарность.

Встреча с мужем была очень бурной и трогательной. Слезы, объятия, поцелуи, радостный визги неумолкаемое щебетание детей — все это слилось в едином восторженном порыве и на какое-то время заставило забыть о той боли, которую Ракеле испытывала после рассказов прислуги о Кларетте Петаччи. Она чувствовала себя глубоко униженной и оскорбленной. Ничего подобного прежде не случалось: любовницы мужа появлялись и рано или поздно исчезали, но семья всегда оставалась на первом плане и приумножалась. Ракеле по-настоящему вступала в бой лишь тогда, когда ощущала угрозу благополучию своего гнезда, как в случаях с Идой Дальсер и Маргеритой Сарфатти. Но в те годы она была еще молода и способна конкурировать с ними по части женских ласк. Новая же соперница в этом смысле оказалась совершенно недосягаема. Кроме того, она сумела так привязать к себе Бенито, что их связь тянулась целую вечность и приносила ей, как люди говорят, немалую пользу. Ракеле не могла все это сразу забыть и простить. Она лишь выжидала подходящий момент, чтобы выплеснуть в лицо Муссолини свою обиду и горечь.

Дуче был жалок. В ответ на сыпавшиеся на него градом обвинения он поначалу смиренно молчал, ибо возразить было нечего. Глядя на распалявшуюся жену, он ничего не отрицал, не оправдывался, но и не раскаивался в содеянном. Однако ссора набирала обороты, Муссолини тоже начал заводиться. Дело кончилось громкой бранью, хлопаньем дверьми и чуть было не дошло до драки. Тем не менее пар был выпущен, и Ракеле считала инцидент исчерпанным. Дуче тоже так думал. Во время заточения он не имел никаких сведений о Кларетте и лишь изредка вспоминал о ней. Все, что было связано с Пе-таччи, казалось ему далеким прошлым, возврата к которому быть уже не могло. Его единственным и искренним желанием было уйти на покой, уединиться где-нибудь в глуши, никого не видеть и не слышать.