24 июля 1943 года в знойной атмосфере Рима чувствовалась какая-то напряженность, «гнетущая тяжесть неизбежного висела в воздухе». Так Муссолини напишет через год в своих скороспелых мемуарах. На самом деле Рим ничего не знал о готовившемся перевороте и жил привычной жизнью.

Заседание БФС, который не собирался уже более трехе половиной лет, началось в 17.00. На нахмуренных лицах фашистских иерархов трудно было обнаружить что-либо, похожее на сочувствие или дружелюбие. О прежнем подобострастии не было и речи. Один и тот же вопрос мучил собравшихся: можно ли сохранить режим, пожертвовав Муссолини?

Дуче выглядел больным и усталым. Он открыл заседание и, прихлебывая молоко, начал говорить. В течение двух часов он всячески пытался оправдываться, хотя его никто об этом не просил. Затем слово взяли военные, а вслед за ними Гранди нанес основной удар. Страсти разгорелись, заседание затянулось далеко за полночь. Дуче угрюмо молчал, лишь изредка бросая злобные реплики. Впоследствии Гранди высказал предположение, что внутренне он был согласен с обвинениями и в тот момент хотел только одного — удалиться на покой в «Рокка делле Камминате». Но Муссолини не мог добровольно сложить полномочия. 20 лет обладая огромной властью и бесконтрольно распоряжаясь ею, он уже не мыслил себя вне этой власти, он привык к ней, поэтому принять решение об уходе самому в тот миг было ему не по силам.

Наконец резолюцию Гранди поставили на голосование. Его итог был предрешен: «за» проголосовало 19 человек, «против» — 8. «Вы вызвали кризис фашистского режима», — устало констатировал дуче и встал из-за стола. Заговорщики вышли из зала, оглушенные всем происшедшим и слегка удивленные тем, что все еще не арестованы. А Муссолини уже набирал номер Кларетты Петаччи. «Звезда померкла», — вяло промямлил он в трубку и в сопровождении секретаря фашистской партии Скорца отправился домой. Этот факт весьма примечателен: дуче, получивший, может быть, самый тяжелый удар в своей жизни, сразу поделился печальной новостью именно с Клареттой — женщиной, от которой он безуспешно пытался избавиться и которая оказалась ему необходимой в столь тяжкую минуту.

На следующий день личная драма Муссолини достигла кульминации: из всемогущего дуче он превратился в отставного диктатора, безропотно принявшего свое поражение. Напросившись на внеочередной прием к королю в надежде на его поддержку, Муссолини сам ускорил драматическую развязку. Дворец монарха был не лучшим местом для ареста, но у заговорщиков уже не оставалось выбора. «Надеюсь, вы не испытываете иллюзий в отношении того, как к вам относятся итальянцы, — дребезжащим голосом прогнусавил король на пьемонтском диалекте. — Вы самый ненавистный человек в Италии. У вас нет ни одного друга, кроме меня. О своей безопасности можете не беспокоиться. Я позабочусь об этом. Я решил, что маршал Бадольо — это тот человек, который сейчас нужен стране». Дуче вяло выразил опасение, что его уход спровоцирует беспорядки, но король уже не слушал.

При выходе из дворца Муссолини был остановлен капитаном карабинеров Виньери, который предложил ему сесть в санитарную машину с наглухо зашторенными окнами. Дуче повиновался, машина в тот же миг рванула с места и выехала из дворцового парка через запасные ворота. Охрана диктатора так и не дождалась своего патрона. Миновав несколько кварталов Рима, автомобиль остановился во внутреннем дворе казармы карабинеров. Только тут Муссолини понял, что оказался под арестом.

В тот же день вечером по радио было передано сообщение об отставке с поста премьер-министра «кавалера Бенито Муссолини». В стране сразу вспыхнули волнения. Глубокая ненависть и отвращение к фашизму наполняли тех, кто свергал статуи Муссолини и сжигал его портреты, кто громил помещения фашистской партии и ее организаций, кто избивал фашистов, срывая с них значки и форму, кто участвовал в многотысячных митингах и демонстрациях, жадно внимая речам антифашистских ораторов, вышедших из подполья. На Севере Италии стихийно началась всеобщая антифашистская забастовка. Маршал Бадольо ввел военное положение, установил комендантский час, бросил регулярные воинские части на подавление народных выступлений. Опасаясь за свою жизнь, многие фашистские функционеры обращались за помощью к полиции и карабинерам, но ни один из этих «рыцарей дубинки и касторки» не шелохнулся в защиту «любимого дуче», которому еще не так давно все они клялись в преданности до гроба.

Но сам Муссолини ничего этого не знал. В первые дни после ареста он еще не представлял себе в полной мере опасности, которая ему угрожала, и просил маршала Бадольо отправить его в «Рокка делле Камминате», где жили младшие дети Романо и Анна-Мария. Все, кто видел Муссолини после ареста, отмечают, что это был инертный, безропотный, покорный, не пытавшийся протестовать, безразличный ко всему человек, сломленный и увядший. «Я считаю себя на три четверти трупом, — писал он в письме своей сестре Эдвидже. — Я ни о чем не жалею и ничего не хочу». Дуче мгновенно скис, ницшеанский «сверхчеловек» кончился. Подарок Гитлера к его 60-летию — 24-томное собрание сочинений Ницше в голубом переплете — выглядел бы издевкой, если бы не был приготовлен заранее, еще до падения диктатора.

Вопреки ожиданиям дуче, под предлогом обеспечения его же безопасности, утром 27 июля он был вывезен в порт города Гаэта и посажен на корвет «Персефона», который вскоре бросил якорь у острова Понца. Десять дней он содержался в полной изоляции, а затем был перевезен на маленький остров Мадцалена у северного побережья Сардинии, почти целиком занятый итальянской военно-морской базой.

В течение трех недель Муссолини не покидал своего убежища. Он читал жизнеописание Христа, но строчки расплывались перед глазами, а мысли вновь и вновь возвращались к событиям недавнего прошлого. Дуче пребывал в состоянии глубокого уныния, уже не помышлял о возврате к активной политической деятельности и даже толком не представлял, что творится в мире. Ему было дозволено переписываться с женой, но о Кларетте Петаччи он не имел никакой информации.

Ракеле узнала об аресте супруга в тот же день — какой-то анонимный «доброжелатель» позвонил ей по телефону и сообщил эту «радостную весть». Несмотря на начавшиеся антифашистские выступления, лично Ракеле ничто не угрожало. Однако по совету друзей она все-таки покинула виллу «Торлония» и укрылась в доме привратника. Но здесь ее ожидало потрясение гораздо большее, нежели известие о падении режима. Жена привратника Ирма работала уборщицей в палаццо «Венеция» и была хорошо осведомлена о сожительстве Муссолини с Петаччи. Когда в разговоре с Ракеле она мимоходом упомянула фамилию Кларетты, та поинтересовалась, кто это? Тут женщина сообразила, что сболтнула лишнего, но было уже поздно. Ракеле не отставала с расспросами до тех пор, пока Ирма не рассказала все, что знала. Конечно, трудно поверить, будто супруга диктатора свыше десятка лет оставалась в полном неведении о скандальной любовной связи мужа, которая навязла в зубах у всей Италии. Но сама Ракеле в воспоминаниях предлагает читателям именно эту версию. Спустя несколько дней она уехала из Рима в «Рокка делле Камминате» и сообщила об этом Муссолини.

Для Кларетты падение дуче стало глубокой личной трагедией. Она не знала, где он и что с ним происходит, но понимала, что в начавшемся переполохе вряд ли сумеет найти «своего Бена». Вместе с семьей Кларетта бежала из столицы, поскольку находиться в городе, охваченном антифашистскими выступлениями, было крайне опасно. Петаччи неплохо устроились в доме Мириам и ее супруга маркиза Бод-жиано, расположенном в самой северной части Италии на озере Маджоре. Однако спустя несколько дней им всем, кроме самого маркиза, пришлось сменить уют шикарной виллы на более аскетичную обстановку тюрьмы замка Висконти в Новаре. Они были арестованы как члены ближайшего окружения свергнутого диктатора, хотя формальным поводом послужила нечистоплотная коммерческая деятельность Марчелло Петаччи.

В заключении Кларетта пребывала в состоянии крайнего возбуждения: не находила себе места, мучила охрану нескончаемыми претензиями, требовала сообщить ей, где дуче. В те дни ее дневник пополнился обширными признаниями в любви к Муссолини. Казалось, переживания до крайности обострили ее чувство. Она сравнивала себя с птицей, которая случайно залетела в комнату и в поисках выхода билась головой о стену. Впервые за весь период знакомства с дуче Кларетта оказалась далекой и оторванной от него, впервые она была лишена возможности видеть и слышать своего возлюбленного, впервые она не знала, что с ним происходит. Разлука казалась вечной, а безнадежность сводила несчастную женщину с ума. И она начала писать письма Муссолини, отправляя их по адресу его бывшей резиденции в палаццо «Венеция». «Я не знаю, дойдет ли до тебя мое письмо, или они уничтожат его, но пусть знают, что я люблю тебя еще больше, чем прежде, и готова кричать об этом на весь свет».