А если Фанни так и не подарит ему сына? Ведь в ее семье издавна появлялись одни девочки. Не заменит же ему сына второй мужчина в доме — взволнованный не меньше папы Фрица крупный кот Ресль, бегавший вокруг. Что ж, мрачные мысли Брауна оправдались. Их третий и последний ребенок, родившийся спустя два года, тоже оказался девочкой, названной Маргарет, или Гретль. Правда, и кот продолжал участвовать в жизни семьи. Когда три сестры устраивали домашние спектакли, роль прекрасного принца всегда доставалась Реслю…

Преисполненный мечтой о «Рудольфе», папа Фриц долго и растерянно раздумывал: как же назвать вторую дочь? Сам он был лютеранином, но, вступая в июле 1908 года в брак с католичкой Франциской, обещал ее родителям, — иначе они не дали бы согласия, — крестить детей только по католическому обряду. Не заглянув в церковный календарь жены, он, наконец, решил дать второй дочери имя Ева — вечный символ женственности. Но у католиков это имя — каноническое, вот и приходилось Еве отмечать свои именины в самый канун Рождества.

Мать Евы, Франциска Катарина Кронбургер, родившаяся в 1885 году, до замужества была модисткой в одном из мюнхенских ателье. Она много и с удовольствием занималась спортом, увлекалась лыжами, а в 1905 году даже победила на городских соревнованиях. Кроме того, она прекрасно плавала и однажды попала на страницы газет как спасительница утопающего человека. Спортивные задатки матери унаследовала и Ева.

Брауны жили скромно, но лишений не испытывали. Их положение, как и у большинства немецких семей, резко ухудшилось в годы Первой мировой войны. Офицер запаса Фриц Браун вновь надел лейтенантские погоны и отправился воевать за кайзера и отечество во Фландрию, то есть как раз туда, где по окопам и траншеям бегал юркий связной 16-го баварского пехотного полка ефрейтор Адольф Гитлер. Может быть, солдатская судьба где-нибудь и сталкивала этих людей, хотя их части находились на разных участках Западного фронта.

Когда война закончилась и отец возвратился в Мюнхен, Еву определили в народную школу. Там она проявила себя очень способной, но вечно занятой посторонними делами девочкой. Больше других уроков она любила занятия по физкультуре. Своенравная Ева мастерски умела притворяться. Чтобы не есть ненавистные брюквенное пюре и овсяную кашу, она изображала боли в желудке так искренно, что в конце концов поверила в них сама.

К 1925 году кризис остался в Германии позади. Отец опять стал получать приличное жалованье. Семья смогла переехать в более просторную квартиру на Гогенцоллернштрассе, 93, нанять горничную и вновь принимать гостей. Подросшие дочери учились танцевать, брали уроки музыки и рисования. Страстная любительница танцев, Ильза хотела устраивать в доме танцевальные вечера. Но молодые люди, приходившие в этот «дом трех девушек», охотнее смотрели домашние спектакли, разыгрываемые Евой, которая обнаружила незаурядные артистические способности. «Расплачивались» гости пирожными с шоколадным кремом, ибо главная актриса была большой сладкоежкой.

Флирт тогда еще не интересовал Еву, которая с особым азартом участвовала в спортивных играх. Однажды она воспользовалась тем, что приятель ее подруги Инги Шроп увлекся разговором, завела его новый мотоцикл и, совсем не умея ездить, лихо скрылась за углом. Благополучно вернувшись, Ева заявила, что «мотоцикл — это так себе, вот шикарные лимузины — это да!».

И в своем классе Ева была инициатором всяких проказ. Но если ей приказывали вести себя прилично, то она садилась за книгу, обычно — очередной роман Карла Мэя. Любовные романы ее совсем не привлекали, но ей очень понравилась проза Оскара Уайльда. Уже в 30-е годы, когда, по настоянию Гитлера, сочинения этого писателя были в Германии запрещены, поскольку автор являлся гомосексуалистом и декадентом, Ева постоянно перечитывала томик его рассказов, чего Гитлер подчеркнуто не замечал. Современные вкусы Евы проявились и в том, что она обожала американские мюзиклы и джаз.

Для завершения образования и получения профессии ее родители отправляли дочерей в монастырские пансионаты. Для Евы они выбрали одно из лучших заведений такого рода — женский пансионат католического ордена «Английские девушки», расположенный на берегу реки Инн возле небольшого городка Зимбах. На противоположном берегу находился уже австрийский город Браунау, тот самый, где почти тридцать лет назад в семье таможенного чиновника Алоиза Гитлера родился сын Адольф.

В пансионате Еву тяготили и строгая дисциплина, и набожные монахини, однако занималась она прилежно и получила неплохие знания основ бухгалтерского дела. Обучение в пансионате продолжалось два года, но Ева твердо заявила матери, что останется там только на год, а иначе сбежит в Берлин или Вену, по сравнению с которыми даже Мюнхен казался ей глубоко провинциальным городом. Поэтому в конце июля 1929 года пополневшая и выглядевшая в уже тесноватом платье весьма женственно 17-летняя Ева села на перроне зимбах-ского вокзала в поезд, идущий в баварскую столицу.

Через несколько месяцев после возвращения Евы домой ее монастырские наставницы вполне могли бы не узнать свою бывшую воспитанницу. Под влиянием старшей сестры Ильзы, которая уже восемь лет работала секретарем у врача Мартина Леви Маркса, Ева, сперва негодовавшая по поводу макияжа сестры, сама начала красить губы и припудривать лицо. Вместо кос она носила теперь длинные, распущенные по плечам волосы. Ева стала очень привередливой к цветовой гармонии одежды, поэтому ее жакеты и шляпки всегда были одного тона, обычно зеленого или коричневого.

Шеф Ильзы, у которого сложились превосходные, если не сказать больше, отношения со своей секретаршей, помог Еве устроиться на работу в частную клинику доктора Гюнтера Гофмана. Но она выдержала там лишь два месяца. Молоденькую девушку раздражали докучливые пожилые пациенты с их бесконечными вопросами. А уж от вида крови ей становилось просто дурно. Недолго проработала она и в другой фирме, где ей пришлось целыми днями стучать по клавишам пишущей машинки.

В принципе необходимости работать не было. В 1929 году Фриц Браун получил приличное наследство и, отложив часть денег, в том числе и на приданое дочерям, купил автомобиль «БМВ», по тем временам предмет роскоши и зависти соседей, а не просто средство передвижения.

Но, даже разбогатев, учитель Браун контролировал дочерей так же строго, как и своих учеников. Он требовал, чтобы дочери рано возвращались домой, проверял, с кем они знакомятся и о чем говорят по телефону. Ровно в 10 часов вечера Браун выключал в квартире электричество. Ко всему прочему он давал Еве и Гретль жалкие іроши на карманные расходы.

Чтобы избавиться от унизительной зависимости, Еве нужна была постоянная приличная работа. Усиленно изучая газетные объявления о вакансиях, она отметила, что фотограф Генрих Гофман приглашает молодых девушек приятной внешности на работу в отдел рекламы.

И вот в один из сентябрьских дней 1929 года она стояла на Шеллингштрассе перед серым массивным домом № 50, где находилось ателье Гофмана по изготовлению художественных фотографий. Хорошенькая юная особа сразу понравилась толстому и добродушному хозяину, и он предложил ей должность бухгалтера, хотя на самом деле Ева занималась и продажей фотопленки, и выпиской счетов, и отправкой корреспонденции. Короче говоря, всем понемногу, поскольку у Гофмана работало всего с десяток людей.

Со стороны ателье не выглядело процветающим заведением. Но после января 1933 года скромный мюнхенский фотограф, который к тому же почти всегда был навеселе, неожиданно для многих в одночасье стал «имперским фотокорреспондентом НСДАП», а главное — «личным фотографом фюрера». Это означало, что только Гофман имел право снимать Гитлера. А поскольку фотографий фюрера в нацистской Германии требовалось великое множество (каждый член партии был обязан иметь дома его фотографию, то Гофман стал мультимиллионером, профессором искусств и депутатом рейхстага. Весьма практичный, несмотря на склонность к крепким напиткам, он извлек из давних близких отношений с Гитлером все, что только возможно. Фюрер, который не любил посвящать прочих людей в свою личную жизнь, доверял Гофману больше, чем другим. Всегда веселый баварец умел поднять настроение, но главное — держать язык за зубами.