Муссолини и прежде был подвержен резким вспышкам гнева, мстителен и жесток, но теперь эти качества дополняли его облик «человека действия», готового на все. Однако маска бескорыстия скрывала холодный расчет. Один из журналистов, близко знавший Муссолини еще со времен Форли, дал ему психологически точную характеристику: «Он не ведает пределов насилию, ему чужды человеческие чувства, ни один призыв не находит отклика в его сердце, в котором царит лишь собственная страсть. Для него имеют значение только личные намерения, только личная воля». И это была воля к власти в самом широком смысле слова: власти над семьей, друзьями, женщинами, которыми он обладал, власти над обществом и страной. Муссолини нередко оказывался в плену собственных иллюзий, двигался по инерции, терялся в лабиринте событий, лиц, фактов, но при этом он всегда шел напролом к единственной цели — неограниченной власти над людьми. Эта неуемная жажда была его жизненной доминантой. Она определяла его заботы, мысли и поступки и не была до конца удовлетворена даже тогда, когда он оказался на самой вершине властной пирамиды. Именно поэтому он сумел одним из первых распознать в бывших фронтовиках ту силу, опираясь на которую можно было достичь желанной цели. И Муссолини энергично принялся за дело.

Еще в 1914 году после исключения из ИСП он вызывающе заявил: «Пока у меня есть карандаш в руке и револьвер в кармане, я не боюсь никого. Я силен, несмотря на то что остался почти один. Пожалуй, я силен именно потому, что остался один». И если карандаш был пущен в ход сразу, то теперь настала очередь револьвера. В марте 1919 года он собрал в Милане несколько десятков бывших фронтовиков, националистов, футуристов, которые решили создать «Фа-шио ди комбаттименто» («Боевой союз»). Муссолини так охарактеризовал кредо нового движения: «Мы позволяем себе роскошь быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами, сторонниками легальности и нелегальщины в зависимости от обстоятельств времени, места и окружающей среды». Столь откровенная апология беспринципности открывала возможность использовать любые идеи и лозунги, приспосабливать их к настроениям масс, привлекать под знамена фашистов (так стали называть членов фашио) всех недовольных, независимо от их социальной принадлежности. Их главным требованием стало установление в стране «сильной власти» ради достижения «величия нации».

«Союзы борьбы», как грибы после дождя, стали возникать повсюду, где широко распространялась «Иль пополо д’Италиа». Фашисты сразу заявили о себе актами насилия: провокациями, погромами, поджогами и убийствами. Они устраивали налеты на помещения рабочих газет и профсоюзов, поджигали «палаты труда», крестьянские кооперативы и лиги, клубы и ячейки социалистов, преследовали их партийных вожаков и рядовых членов, обрушивались на демократов и либералов. В стычках с демонстрантами фашисты без колебаний использовали бомбы, револьверы, кастеты, дубинки, цепи и ножи. Их излюбленным издевательством стало насильственное накачивание людей касторкой. Мало кто из фашистов был склонен морализировать, но если таковые и находились, то мысль о морали рождала не сомнение, а уверенность в правоте, ибо насилие было оправдано с точки зрения так называемых высших национальных интересов. «Нам было необходимо проложить свой путь через насилие, через жертвы, через кровь, чтобы установить столь желанный массами порядок и дисциплину, а добиться этого слюнтяйской пропагандой было невозможно» — так Муссолини объяснит впоследствии кровавый разгул фашизма.

Он сам, получив однажды в ходе стычки с полицией удар дубинкой по голове, старался избегать участия в налетах, предпочитая руководить и «вдохновлять». Дуче (теперь за ним прочно закрепился этот «титул») являл образчик «героизма» в другом деле: он систематически вызывал своих обидчиков на дуэли. «Героизм» состоял лишь в нарушении закона, так как дуэли в Италии были запрещены. Известны пять поединков, в которых Муссолини демонстрировал навыки фехтования, но ни один из них не состоялся на почве ревности или отстаивания чести дамы. Муссолини старательно избегал конфликтных ситуаций с мужьями и женихами, а в случае назревания таковых предпочитал отдаляться от объекта своих желаний, а не сражаться за право обладания им.

Дуэли были лишь с обидчиками политическими. Первый раз он дрался еще в 1915 году с анархистом Л. Мерлино, которого сам Муссолини в ответ на критические статьи обозвал «канальей». В том же году взаимные обвинения в печати вылились в дуэль на шпагах с социалистом К. Тревесом. Схватка была остановлена секундантами, и противники разошлись, так и не пожав друг другу руку. Сценарий трех последующих дуэлей с журналистами в 1921–1922 годах аналогичен прежним: оскорбления в печати, демонстративный вызов, обмен ударами, расставание ко взаимному удовольствию. Лишь в ходе первого поединка Муссолини получил незначительную царапину.

Его образ жизни в начале 20-х годов существенно изменился. Газета приносила приличный доход, что позволило перевезти семью в Милан. Ракеле не хотелось покидать родные места, в которых ей жилось уютно и привычно. Как многие провинциалки ее возраста и круга, она испытывала одновременно и любопытство и страх перед большим городом. Казалось, он таил столько соблазнов и опасностей, что лучше было бы держаться от него вдали. Конечно, ей хотелось быть поближе к мужу, чаще его видеть, общаться, но она уже привыкла довольствоваться нерегулярными наездами Бенито и спорадическими интимными контактами. Ее жизнь протекала в нескончаемых хлопотах по хозяйству и в воспитании детей, которых было уже трое: в 1918 году родился сын Бруно.

Муссолини обеспечил семье уровень жизни выше среднего. Вскоре появились и соответствовавшие этому уровню привычки: в 1920 году он купил свою первую машину — светлую четырехместную «Бьянки Торпедо». По тем временам это была явная роскошь. Иногда он пользовался услугами шофера, но чаще предпочитал садиться за руль сам. Водил Муссолини хорошо, хотя не был чужд лихачества. Особое удовольствие ему доставляли поездки за город с Маргеритой Сарфатти, Анджелой Курти Ку-чатти или с семьей. Будучи человеком уже достаточно известным и узнаваемым, он не выставлял напоказ свои интимные привязанности, но и не особенно заботился о том, чтобы их скрывать. В этом смысле жизнь в Милане доставляла Ракеле немало неприятных минут. Она ревновала мужа, о многих его похождениях знала, о прочих догадывалась, но изменить что-либо не могла. Сцены ревности были неприятны для обоих, проходили бурно и всегда заканчивались безрезультатно. Ракеле плакала, а Муссолини злился и хлопал дверью.

Два раза дуче пробовал прорваться в парламент. Он с нескрываемым презрением относился к «этому заведению», считал, что пара бомб приносит больше пользы, чем десяток резолюций. Тем не менее он хотел быть избранным, поскольку депутатское удостоверение не только гарантировало неприкосновенность личности и право использовать парламентскую трибуну для огульного охаивания демократии в ее же чреве, но и позволяло приобщиться к механизму законотворчества, заглянуть краем глаза в те самые коридоры власти, о которых Муссолини давно с вожделением мечтал. Однако первый раз, в 1919 году, он потерпел сокрушительное поражение, собрав лишь несколько тысяч голосов земляков. Вечером 16 ноября, когда стали известны итоги голосования, противники Муссолини имитировали его похороны: по улицам Милана пронесли гроб, окруженный горящими свечами. На следующий день «Аванти!» с сарказмом писала о найденном в канале гниющем трупе: «Кажется, это Бенито Муссолини».

Дуче был полностью деморализован. Он хотел продать газету, бросить политику, стать каменщиком или пилотом, вообще убраться куда подальше и даже эмигрировать. Профессию каменщика он освоил еще в Швейцарии, а летное дело привлекало его с момента появления первых аэропланов. Позже Муссолини действительно стал брать уроки летного мастерства и получил удостоверение пилота. Управление самолетом и лихая езда на автомобиле доставляли ему наслаждение скоростью и близостью опасности, что дополняло формируемый им в глазах обывателя образ человека бесстрашного и решительного. Нередко за это приходилось расплачиваться: Муссолини попадал в дорожные и авиационные катастрофы, но всегда отделывался испугом и незначительными повреждениями. Так, в мае 1921 года в результате падения самолета он получил перелом коленной чашечки и пять швов на лысеющей голове. Каждый раз благополучный исход и выживание Муссолини расценивал как доброе предзнаменование и подтверждение особой роли, якобы уготованной ему судьбой.