Ольга Слюсарева, победительница Олимпийских игр 2004 г. в Афинах в групповой гонке на треке.
В последнее время я нашла неплохой рецепт для победы. Главное для меня перед любым стартом — быть полностью спокойной и не забивать себе голову разными мыслями. Можно думать о семье, ребенке, который только пошел в первый класс, но никак не о возможных раскладах в гонке. И тогда все получится. А если начнешь психовать, нервничать — все, пиши пропало.
— Не могли бы Вы вспомнить самую тяжелую гонку в своей карьере?
— Думаю, в 2003 г. на «Тур де Франс». Там была отвратительная погода: сильные дожди, а температура в горах плюс два градуса. Меня колотило от холода, боль чувствовалась по всему телу. Руки примерзали к рулю, и слезы накатывались на глаза. Жуть! [68]
Михаил Козаков.
— Я очень редко себе нравлюсь. Сколько раз мне казалось, что я провалился или полупровалился, особенно в собственных глазах. Особенно волнуюсь, когда, как режиссер, смотрю на свою работу, и все начинает дико раздражать. На премьерах своих картин я чувствую себя ужасно…
— Тогда в чем феномен вашей работоспособности?
— Все остальное мне скучно. И, как говорил один персонаж, которого я играл: «Работа — это от всех бед!» Это лучшее средство забыть даже о смерти, если ты любишь дело, которым занимаешься. Главное — не быть жирным мозгами, самоупоенным и перекормленным.
— Говорят, у вас очень переменчивый характер?
— И переменчивый и нелегкий одновременно. А у кого он легкий? У каждого своя тяжесть в характере.
Я никогда не был обременен собственной популярностью и до сих пор продолжаю ездить на метро. Но это мелочи. Трудно другое: каждый день проживать с чистой совестью, не лгать… Я также переживаю, когда кто-то из моих старых друзей не дает о себе знать. Поэтому часто беру в руки записную книжку и обзваниваю всех. Вы живы? В чем нуждаетесь? Чем я могу помочь? И это для меня норма, как норма — уметь радоваться успехам других. Я даже стараюсь признавать талант тех, кто плохо ко мне относится[69].
Вахтанг Кикабидзе.
— Вахтанг Константинович, Вы довольно много снимались у Георгия Данелия, и всегда его фильмы имели у зрителей успех.
— У Данелия я снялся в четырех картинах и безумно рад этому.
— А сейчас Вам поступают интересные предложения?
— Я недавно отказался от двух таких предложений: сняться в сериалах, в сценариях которых одно насилие — воры, кровь, автоматы, мафия… Естественно, режиссеры очень удивились, когда я давал отрицательный ответ: «Как, вы не будете принимать участия в таком большом проекте?» Тогда я спросил: «А кого я должен играть?» Мне отвечают: «Главаря московской мафии!» Меня, честно, это удивило: почему сейчас снимают такие фильмы, которые к хорошему доброму кино не имеют никакого отношения? Наверное, режиссеры просто хотят заработать на подобных боевиках большие деньги. Но ведь кино должно учить благородным поступкам, а не тому, как выбивать деньги, убивать, насиловать.
— Не секрет, что вы от души любите погулять. Но ведь Вам еще в 1979 году врачи запретили веселиться?
— Ну и что? Нельзя поддаваться возрасту. Нужно «хулиганом» оставаться до конца. Я люблю застолья, но как свинья под стол никогда не падал. Мог выпить три-четыре бутылки водки и гордо уйти из-за стола. Сейчас, конечно, силы уже не те, могу под хорошую закусочку выпить только одну бутылку, и то в течение всего вечера. Я теперь язвенник.
— Ваши планы?
— Пока есть силы и желание, буду петь и радовать своих поклонников новыми песнями. Однако в кино больше не хочу играть: сценарии дурацкие. Только одному режиссеру не откажу никогда — Данелия[70].
Сергей Маковецкий.
— Вы довольно много снимаетесь в кино и играете в театре. Скажите, вы чувствуете себя звездой?
— Нет. Я никогда себя звездой не чувствовал. Я знаю, как меня любят и насколько меня любят. Но поверьте мне, я всегда достаточно трезво отношусь к этому вопросу. И даже с некоторой долей иронии. Очень приятно, когда люди тебя любят. И не просто любят за то, что ты актер. Очень часто подходят и говорят добрые слова: «Спасибо вам за Ваши роли. Спасибо, что Вы есть, мы следим за Вашим творчеством…». Нельзя об этом думать постоянно. Похвалу принимаешь, но запрещаешь себе ее обсмаковывать.
— Скажите, вас никогда не посещает мысль, что в один прекрасный день все это может кончиться?
— Если сказать честно, такая мысль, наверное, всех посещает. Но ведь это не должно закончиться в одностороннем порядке, да? Если актер не забронзовел, если он живой — не может к нему интерес иссякнуть вот так вдруг. Даже пусть телефон будет молчать месяц или два — не испугаюсь. А если дольше… Не знаю. Актерство — такая сильная штука, оно захватывает, оно тебя полностью забирает, ты становишься рабом. И выйти из состояния творчества будет болезненно и трагично[71].
Михаэль Шумахер. Бывшего паренька из небольшого города Керпена пресса уже давно осыпала пышными титулами. Его называют самым великим среди нынешних немцев символом победителя. И, действительно, по числу и качеству побед над соперниками и самим собой с ним не может сравниться ни один другой спортсмен, политик, бизнесмен. А сам чемпион старается избегать льстивых телевизионных камер, хвалебных газетных интервью, заявляет: «Я не могу и не хочу играть роль героя». Шумахер не позирует для журналов, и даже продал яхту, чтобы папарацци не доставали. Конечно, он, как и любая звезда, не чужд самолюбования, а использование всяческих хитростей, чтобы избежать встреч с репортерами, стало у него своего рода игрой на публику.
Путь Шумахера, родившегося в очень бедной семье, до семикратного чемпиона мира не был простым. Дисциплина, точность и обязательность во всем, максимальное проявление волевых качеств — таковы жизненные ценности его и шефа команды «Феррари» в «Формуле-1» Жана Тодда. Шумахер пережил пятнадцать катастроф и стал семикратным чемпионом мира. Можно было бы и поменять образ жизни. Но он хочет стать чемпионом в восьмой, девятый и сколько еще получится раз. Один из его биографов спросил Михаэля: «Что ты любишь, кроме автогонок?» Последовал обычный ответ: «Семью, футбол». «А что больше семьи и футбола?» — «Автомобильные гонки»[72].
Галина Вишневская (ведущая певица Большого театра в 60-е годы XX века, эмигрировала и пела в зарубежных театрах, сейчас возглавляет собственный Центр оперного пения).
— С Владимиром Владимировичем Путиным я знакома. Очень интересный человек. Честный.
— С семьей Ельцина вы по-прежнему дружны?
— Мы до сих пор бываем друг у друга домами. Наину, Бориса Николаевича я очень люблю. Ельцина батей зову — он же вылитый Хованский из оперы «Хованщина». Театральный персонаж, такой яркий, могучий…
— Два года в Вашем центре шесть дней в неделю с 11.00 до 18.00 вы посвящали себя студентам. Какие моральные дивиденды вы получили за это время?
— Знаете, если рассчитывать на дивиденды, то лучше за это дело не браться. Принесет только разочарование. Просто надо делать то, что ты можешь и умеешь. И подчинить себе других. Тогда будет виден результат. Если ты неспособен заставить сделать так, как считаешь нужным, лучше и не пытаться.
— Но ученики у вас хоть благодарные?
— Не надо ждать ни от кого благодарности. Да, они все впитывают, что им преподают, в этом смысле они благодарны.
— Вы говорили, что сегодня ни в мировых театрах, ни в российских нет примадонн. Воспитать примадонну, научить певицу быть ею можно?[73]
— Можно только родиться с этим ощущением… Есть только один рецепт, как стать примадонной: быть лучше всех. Быть личностью. И с этим ты должен жить в искусстве. Необходимы лидерские качества. Если в труппе нет лидера — нет труппы. Особенно в опере, где все гораздо заметнее, чем в драме. Написана партия. И вот эту партию поет одна, другая, третья, и — ты в том числе. Возможности даны всем одинаковые. Когда я поступила в Большой театр, я стала седьмой Татьяной (имеется в виду Татьяна Ларина из оперы «Евгений Онегин» — Л. Г.). Это правда, нас было семь. Но пела почти все спектакли я. Если я уезжала или болела, то тогда уж пела другая певица[74].
