— А где все? — поинтересовалась я неожиданно сиплым голосом.

— Родионова я уложила на кухне — на раскладушке, — шепотом пояснила Катька, — он давно спит… Вовка уехал, а вам я тоже постелила…

— Умница, — мурлыкнула я на сей раз тоненько, и Екатерина не выдержала, хихикнула, а потом враз посерьезнела:

— Тетя Света, вы не простыли, пока гуляли?

— Нет, — успокоила я ее. — В последний раз я простывала на первом курсе универса… Ты, кстати, не знаешь, о чем Володя со Светкой говорил?..

— Хотите перенять опыт? — Катька улыбнулась. — Я спрашивала, а он не сказал, говорит: «Проехали, Катюша!» Она, кстати, тоже давно дрыхнет…

Зато с меня, как нарочно, к этому моменту сон как рукой сняло. Жаль, что кухня занята спящим Родионовым, чаю и то не попьешь. Я вздохнула и осторожно спустила ноги на пол, сообщив при этом Екатерине, что старость — не радость. Та сочла это почему-то очень остроумным замечанием и снова хихикнула. А потом спросила, что я такое видела во сне, если пока спала, все время хмурилась и даже под конец что-то непонятное бормотала.

— Убей — не помню, — соврала я. Потому что во сне я видела Коломийцеву — такой, какой она запала мне в душу: плачущей и молящейся. Но говорить об этом не хотелось ни с кем — даже с Катькой.

У Родионова хватило ума засобираться обратно в Белозуево сразу после завтрака, даже не сделав попытки затеять со мной разговор на волнующую его тему. Правда, вид у него был подавленный настолько, что я по собственной инициативе спустилась вниз — проводить своего гостя…

Его машину, припорошенную ночным снегом, мы обметали вместе, а заодно и мою, поскольку я намеревалась отправиться, воспользовавшись выходным, на оптовку за продуктами и хоть раз в жизни купить их подешевле.

— Светик, — сказал он наконец робко, — поверь, последнее, чего бы я хотел, — создавать тебе проблемы… А насчет Петровки — я просто подумал… Смотри, чтоб у тебя неприятностей с ними не вышло… А про нас с тобой… то есть насчет меня…

— Только не вздумай начинать извиняться, — усмехнулась я. — Тем более что проблема, если ты заметил, отнюдь не в тебе… Она, как всегда, во мне…

— Ты — замечательная! — убежденно произнес Родионов с пафосом, вызвавшим у меня улыбку. — Я не стану тебя больше допекать и дергать… Если почувствуешь, что готова к разговору, позвонишь?..

— Позвоню, — кивнула я с твердым намерением исполнить обещанное, и мы расстались. О делах не было сказано больше ни слова — вряд ли Витальке требовались мои напоминания по части Колышникова, который, если честно, с каждым днем интересовал меня все меньше…

Дождавшись, когда машина Родионова исчезнет в конце улицы, я возвратилась наверх и, прихватив пакеты и деньги, вновь двинула вниз с твердым намерением осуществить свой замысел.

На улице стояла чудесная, просто сказочная погода — очень редкая для московской зимы. С медленно падающим и уже не таявшим снегом, мягко укутывающим деревья в скверах, выбеливающим улицы с редкими прохожими. Конечно, через пару-другую часов даже под ногами редких прохожих все это превратится в традиционную коричневую жижу, но пока, пока…

Бог весть почему, скорее всего, под влиянием этой красоты, я не заметила, как свернула в сторону, противоположную той, где находилась ближайшая оптовка, и спустя десять минут уже летела по полупустой воскресной дороге к центру… Скосив глаза на часы, я высчитала, что часа полтора-два у меня точно есть: после двух я ожидала по своему домашнему телефону сразу несколько важных звонков.

Следствие, по какому бы делу оно ни велось, почти всегда неостановимо, как любой поток, тем более информационный. Выходных у этого процесса в расписании не значится… Как раз сегодня и должны были завершить свою часть работы люди, занимающиеся сбором информации об окружении наших фигурантов, «заряженные» Володей и Петраковым. Вся информация в итоге должна быть приобщена к делу, но суть собранных сведений я хотела знать как можно раньше — прежде, чем они лягут на официальные бумаги…

Я притормозила неподалеку от подъезда Коломийцевой и заглушила движок.

Лидия Ивановна жила на четвертом этаже семиэтажной «сталинки», но на мой звонок по домофону никто не ответил. Не видно было вокруг и потрепанной «копейки» Григорьева. Вернувшись в машину и включив печку и радио, после довольно долгих поисков нашла наконец тихую и ненавязчивую музычку: неизвестно, сколько мне предстояло ждать и дождусь ли я Лидию Ивановну сегодня вообще… Снег продолжал медленно стремиться к земле крупными белыми хлопьями, в салоне «москвичонка» сделалось тепло и уютно, меня вновь потянуло в дрему, как вчера… Нет, так дело не пойдет!

И я совсем уж было собралась приспустить стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха и взбодриться, когда знакомая красная «тойота», вынырнув из-за угла, устремилась к подъезду, напротив которого я запарковалась.

Сама не знаю, что именно меня удержало на месте, почему я сразу не окликнула Лидию Ивановну, медленно и как-то устало вылезшую из машины. А секундой позже я разглядела ее лицо — лицо человека, которого постигла не просто беда, а непоправимое горе… Именно таким и выглядело оно в обрамлении плотного черного платка, с не видящим никого и ничего вокруг взглядом потухших глаз, которые уже трудно были назвать, как несколько дней назад, красивыми…

Дверь подъезда захлопнулась за Лидией Ивановной, так ни разу и не оглянувшейся по сторонам, а я все еще сидела в машине, едва приоткрыв дверцу, пораженная случившейся с ней мгновенной переменой. Зато буквально через минуту после того, как Коломийцева вошла в дом, прямо передо мной возникла физиономия Григорьева:

— Здрассь, Светлана Петровна…

— Привет, — ответила я. — С чего это ты шепотом разговариваешь? Если не ошибаюсь, никого, кто бы нас мог услышать, здесь нет…

— Так точно! — смутился он и протянул мне листочек, вырванный из блокнота. — Вот… Она ездила по этому адресу… Уезжала вроде нормальная, а вышла оттуда где-то через час — расстроенная. Даже «хвост» за собой не проверила — сразу сюда поехала…

— А что, когда ехала вперед — проверяла?

— Ну!.. Конечно, какая там проверка — детский сад… Свернула пару раз туда-сюда и успокоилась…

Я забрала у него листочек и, не глядя, засунула в бардачок.

— Ладно, Григорьев, бди, — усмехнулась я. И, подумав, извлекла из того же бардачка заранее заготовленную повестку, в которой оставалось только проставить время, что я и сделала под пристальным взглядом нашего оперативника.

— В подъезд сумеешь войти без помощи домофона?

— Спрашиваете! — ухмыльнулся Григорьев. — В три секунды!

И продемонстрировал мне какую-то хитрую железяку, извлеченную из кармана.

— Очень хорошо, — одобрила я его противозаконное действо. — Минут через десять после того, как я исчезну, поднимешься наверх и вручишь Коломийцевой эту повестку лично.

— Лично?.. — Парень явно растерялся. — Но…

— Не думаю, что она выйдет из дома в ближайшие часы, — остановила я его. — А минут через тридцать, насколько я знаю, тебя сменят… Пока!

— Здравия желаю! — сказал Григорьев, а я захлопнула дверцу и тронулась наконец с места. То, что свой спонтанно запланированный личный визит к Лидии Ивановне я отменила, причем тоже спонтанно, мне представлялось в тот момент правильным решением. Общение с ней в свете всего, к чему пришло наше поначалу чуть ли не частное расследование, не просто делало эту историю особой, но и чем-то, болезненно касавшимся каждого из ведущих следствие по делу… Прав был Грифель, давно следовало передать все на Петровку… В сущности, я обязана была сделать это сразу после допроса Ивановой… Ну почему, почему я этого не сделала?!

Из-за Катьки, которая считала случившееся чуть ли не своим собственным, личным делом?

Из-за себя самой, по неведомым причинам, впервые за очень много лет, чуть ли не радующейся тому, что на самом деле у нас, помимо уверенности в своей правоте, нет буквально ни одного доказательства, ни одной улики?.. Не понимающей, почему так сильно, губительно сильно волнует меня судьба этой женщины — Лидии Ивановны Коломийцевой?..