Наверное, взгляд, которым я на нее посмотрела, был подозрительным, потому что тетя Светлана слегка покраснела и сказала, что «просто к слову не пришлось», и тут же засобиралась в пансионат.

Я быстренько нарисовала ей на бумажке, как туда доехать, и мы распрощались до вечера. После работы я пообещала к ней заскочить. Тетя Света ушла, зато появился коварный Любавин, подсунувший мне пачку бумаг по квартальному отчету. Он, вопреки обыкновению, сиял, как новенькая пряжка: очевидно, поработал на славу, успев поделиться своими предположениями со всем ГУВД.

— Не стыдно? — спросила я его, ткнув пальцем в документы и папки, которых не было, когда я отбывала в Москву.

— А почему мне должно быть стыдно? — удивился он. — У тебя и зрение позорче, и слог полегче, а где надо — я помогу… Это, между прочим, распоряжение Малахова, а вовсе не моя инициатива!

Представляю, что именно Любавин сказал вчера Саше, если эта пачка свалилась на мою голову действительно по его распоряжению…

Но деваться было все равно некуда. Я посмотрела на часы. До следующего вызванного на опрос — как раз одного из кавказцев, пострадавших в драке, — оставалось еще часа два. Вздохнув, я пододвинула к себе бумаги и с головой окунулась в проклятую рутину.

Со стороны это выглядело так, словно я, сидя за рулем, прогреваю движок, одновременно с интересом разглядывая центральную улицу Белозуева с памятником героям революции в конце обозримого пространства и роскошным парком напротив горуправы. На самом деле ничего этого я не видела, а движок не успел остыть настолько, чтобы его требовалось гонять на холостых не менее десяти минут…

Конечно, я понимала, что вероятность встречи с Виталькой, коли уж мы трудимся в одной системе, все эти годы имелась. Но, вероятно, у каждого человека есть в жизни обстоятельства и истории, думать о которых не хочется… Вот я и не думала. Может быть, потому и среагировала на наше внезапное столкновение в коридоре Белозуевской прокуратуры так бурно. Вывод прост: моя совесть перед ним и по сей день нечиста…

Катьке я солгала: на выпускном университетском вечере мы виделись далеко не в последний раз. Более того, именно с этого выпускного, в сущности, все и началось.

То, что Родионов влюбился в меня по уши еще на первом курсе, секретом ни для кого, в том числе для меня самой, не было. Так же, как и тот факт, что чувство его — одностороннее… Не то чтобы Виталька мне и вовсе не нравился. Но… Словом, я вполне успешно вписывалась в те времена в категорию девушек, ожидающих не менее чем принца. А на принца он не тянул никак: обыкновенный русоволосый парень с простым и приятным лицом, каких в российской провинции — пруд пруди. Он и был из провинции, из славного города Рязани. Веселый, компанейский, отлично наяривавший на семиструнке популярные тогда в нашей среде блатные, полублатные и «диссидентские» песенки… Вообще, характер у Виталика был общительный и легкий. Но в моих глазах ему не хватало многого, а на самом деле Родионов просто-напросто не сумел задеть в моей душе ту таинственную струну, с которой и начинают, как выражаются поэты, стучать в унисон сердца двоих.

Что же произошло на выпускном вечере, переместившемся в итоге из актового зала в студенческую общагу и завершившемся, как водится, неумеренными возлияниями? Если разобраться — ничего особенного. Конечно, если не считать этих самых возлияний, практически первых в моей жизни. Нужно сказать — и последних, если иметь в виду их явную неумеренность: единственный в жизни питьевой беспредел обошелся мне недешево. Обнаружила я это только на следующий день около полудня, проснувшись в Виталькиных объятиях…

Ни одной женщине на свете не надо объяснять, что такое «эффект первого в жизни мужчины». А Виталька у меня как раз и был первым, так уж я воспитывалась моей покойной теткой, что в отличие от большинства ровесниц считала потерю девственности катастрофой. И как бы я ни оберегала себя от этой катастрофы, она меня в ту ночь все-таки настигла. Стоит ли говорить, какую лавину любви и нежности обрушил на меня Виталька. Да, он меня действительно любил… Любила ли его я — мне, тогдашней, понять было не дано. В любом случае надеялась, что полюблю, зная, какой замечательный у Родионова характер, помня, какую немыслимую преданность и деликатность демонстрировал он мне все годы учебы.

Я и по сей день не знаю — то ли Виталька воспользовался моим невменяемым алкогольным состоянием, то ли я сама, как уверял он, пошла ему навстречу, подогретая винными парами… Не знаю. Но спустя всего две недели мы подали заявление в ЗАГС и начали готовиться к свадьбе. Наши бывшие однокурсники исходили восторгом: оказывается, все пять лет они горячо сочувствовали Родионову, а меня считали стервой! Такая вот, как выражается Катька, «фишка».

Помнится, в процессе подготовки к свадьбе и совместной жизни я почти уверовала в то, что действительно люблю Родионова и буду с ним счастлива. И длилось мое блаженное состояние примерно месяца два — ровнехонько до того момента, когда Виталик на одно из наших свиданий привел знакомить со своей невестой ближайшего друга и свидетеля будущего бракосочетания Сашу Костицына… Наверное, ясно, что вспоминать о том, что было дальше, мне не слишком-то хочется…

И вопреки всему, вопреки тому, что я вынуждена назвать единственным предательством, совершенным нами обоими в жизни, мы с Сашей были счастливы так, как редко кто бывает. Потому-то и не встретила я за все ушедшие годы человека, способного заполнить после гибели мужа пустоту, что такого человека на свете просто нет.

Кажется, из всех бывших однокурсников только Олечка и поняла меня тогда, в то время как остальные просто перестали общаться. Это было тяжело, обидно, стыдно, но… Наша с Сашей любовь, а спустя пару лет рождение Светланки компенсировали все потерянное с лихвой. Через Олечку до меня доходили слухи о дальнейшей судьбе Родионова, покинувшего Москву в тот день, когда должна была состояться наша свадьба. Кто-то сказал Оле, что Виталька вернулся в Рязань, к родителям, устроился вроде бы в угрозыск. Дальше его следы, во всяком случае для меня, затерялись. И вот — эта внезапная, шоковая встреча в коридоре Белозуевской прокуратуры, кажется напрочь выбившая меня из колеи… Виталька — так показалось мне поначалу — почти не изменился, несмотря на такую прорву разделивших нас лет. Так же, как и он меня, я узнала его сразу — кажется, раньше, чем осознала, кто идет мне навстречу…

Конечно, спустя всего несколько минут я разглядела и «веерочки» морщин в уголках глаз, и то, что сами глаза у Родионова уже совсем не такие ярко-голубые и сияющие, как помнилось мне, и неизвестно откуда взявшуюся легкую сутулость. Но в первое мгновение единственное, что мы оба выдохнули слаженным дуэтом, было местоимение «Ты!..»

Улыбнуться и сказать «Здравствуй…» первым сумел он. И хотя с момента нашей внезапной встречи прошло не больше тридцати минут, сейчас, сидя в тихо урчащем «москвичонке», я бы и под дулом пистолета не могла припомнить, о чем мы, собственно, говорили. О чем-то ведь был разговор, пока какая-то девица, высунувшаяся из-за ближайшей двери, не потребовала Родионова срочно к кому-то… Надо полагать, к их легендарному Килину… Единственное, что могу утверждать, — про пансионат, в который приехала «отдохнуть», я ему вроде бы сказала… А уж откуда именно объявилась, и так ясно: учитывая задуманную мной «авантюру», к Катьке на работу я заявилась в специально прихваченном с этой целью в Белозуево мундире…

— Мадам! — Стук в водительское стекло заставил меня вздрогнуть и вернуться к реальности, представлявшей из себя чью-то раздраженную усатую физиономию, образовавшуюся в окне. — Мадам, вы собираетесь двигаться? Это, между прочим, парковка исключительно для служебных машин, и…

Слушать сердитого усача дальше я не стала. Просто сняла машину с ручника и отжала сцепление, двинувшись вдоль улицы в сторону Клязьмы, которая здесь особенно красива и петляет по городу прихотливой синусоидой. На следующем повороте направо был единственный на весь город мост, по которому разрешалось ездить машинам, а далее, через череду симпатичных и очень зеленых весной и летом улочек, можно было выехать на трассу. Если верить Катькиному рисунку, заезжать на дорогу, ведущую в пансионат, с трассы удобнее, чем пилить туда через весь городок и ближайшую к нему деревеньку со странным названием Средняя Дубна.