Остался последний, на вид сущий юнец. Худенький и щуплый юноша с большущими черными глазами.

Журналист просто выбросил вперед правую руку и сжал пареньку горло. Левой шлепнул по ладони, стискивающей меч. Оружие выпало.

— Квис ту эст? — просипел мальчуган.

При звуках полузнакомой речи питерец на секунду замешкался. Лишь на какое-то мгновение.

Почувствовал за спиной подозрительный шорох, но уже не успел обернуться и отразить сильный удар, обрушившийся ему на голову и вышибивший из него дух…

Окрестности города Топрак-Кала, Хорезм, Кушанское царство, 872 а.и.с.[32](118 г.)

«Кто ты?» — этот обычный вопрос поверг Романа в минутное замешательство, что в конечном итоге обернулось для парня глубоким нокаутом.

Но все вполне объяснимо.

Услышать в этом забытом богом и людьми районе Узбекистана классическую латынь? Любой бы впал в ступор. Разумеется, если бы понял, на каком именно наречии говорит противник.

Как там у Пушкина: «Латынь из моды вышла ныне».

Градов, в отличие от Онегина, мог не только «эпиграфы разбирать» и «толковать о Ювенале».

В университете латынь им читалась несколько семестров. Преподавал ее очень въедливый и вредный старикашка, профессор Филькин. Настолько древний на вид, что, как шутили студенты, помнил не только Иосифа Виссарионовича Сталина, но, наверняка, и с самими Ромулом и Ремом был знаком. Попробуй у такого не выучи склонения и спряжения, зарежет на экзамене легко и безболезненно. И ведь не докажешь, что для их будущей специальности куда более важны арабский или фарси. «Procul este, profani!»[33] — один ответ.

Потом, уже на старших курсах, трудясь над курсовыми и дипломной работой, Роман не раз с благодарностью вспоминал Симона Марковича, к сожалению, тогда уже покойного. И его любимую фразу: «Я вас научу panis[34]от penisa отличать!». Множество источников было написано римскими авторами. Конечно, имелись переводы, но не всего. Да и вообще в филологической среде читать не первоисточники, а адаптации считалось дурным тоном.

Вот и сейчас Ромке пришлось поднапрячь серое вещество, чтобы вызвать из недр памяти уже давно пылившийся там материал, связанный с лексикой, грамматикой и орфоэпией латинского языка.

Потому как люди, к которым он попал в плен, изъяснялись на наречии Горация и Вергилия. Впрочем, далеко не у всех произношение было блестящим. Большинство парней (женского пола Градов пока не заметил) говорили на классической латыни, но некоторые объяснялись на вульгарном варианте этого наречия. Как понял журналист, эти последние не были соплеменниками первых.

Куда же это его угораздило вляпаться на этот раз?..

Очнувшись, он первым делом осмотрелся.

Понял, что находится в каком-то военном лагере, разбитом неподалеку от городских стен. Судя по всему, люди, размещавшиеся здесь, не были в состоянии войны. Слишком уж беспечно себя вели. Наверное, просто находились на постое.

Лагерь представлял собой квадратную площадку, огороженную со всех сторон невысоким деревянным частоколом из зазубренных бревен, между которых были вплетены ветви деревьев. У ворот над оградой возвышалась наблюдательная вышка метров четырех или пяти в высоту.

На некотором расстоянии от частокола были установлены большие палатки из какого-то материала, в котором питерец заподозрил шкуры животных. Насчитал их что-то около десяти или двенадцати. Два ряда по пять-шесть палаток и одна, чуть меньшего размера, нежели остальные, но изготовленная из более дорогого материала, посредине. Возле нее были воткнуты какие-то шесты с эмблемами и лавровыми венками из блестящего металла. Что было написано на этих эмблемах, молодой человек разобрать не смог. Слишком далеко он от них находился.

Сам Роман размещался в большой клетке из толстых бронзовых прутьев, стоявшей в нескольких метрах от частокола и в отдалении от палаток. Рядом находилась еще пара таких же клеток, в которых содержались либо такие же, как он, бедолаги, либо животные.

Заметив, что молодой человек пришел в себя, к его узилищу подошли четверо мужчин, вооруженных короткими мечами. «Гладиусы», — вспомнилось название оружия. Затем приспел еще один, в котором Градов узнал того самого глазастого парнишку, смутившего его вопросом, заданным на наречии квиритов. В руках юноша держал копье. «Пилум», — припомнил и это наименование. На первый взгляд, предметы вооружения изготовлены достаточно близко к оригинальным, виденным Романом в музеях и на иллюстрациях к книгам.

«Ролевики?» — подумалось.

Собрались на какую-нибудь очередную реконструкцию исторической баталии?

Или киношники прикалываются? Но вроде бы никакой информации о том, что в Узбекистане собрались снимать блокбастер из древнеримской жизни, ему не попадалось ни в прессе, ни в Интернете.

Ладно, по ходу дела разберемся.

Старший из парней, наверное, командир, знаками показал журналисту, чтобы тот выходил из клетки.

— И не балуй! — прикрикнул.

На всякий случай, вдруг пленный не сведущ в латыни, мужчина сделал угрожающе-красноречивый жест гладиусом у своего горла. Дескать, ежели что, зарежу.

Роман пожал плечами и, скрестив руки за спиной, покорно вышел. Решил особо не сопротивляться до выяснения обстоятельств дела. И не демонстрировать пока своих лингвистических познаний.

Его тут же взяли в плотное кольцо. А нахальный курчавый паренек даже кольнул Романа своим копьецом пониже спины.

— Давай, топай, — оскалил белые ровные зубы.

Вот неожиданность. Сказано это было на архаичном… арабском наречии.

Все страннее и страннее…

Привели Градова к еще одной палатке, возле которой находилась сложенная из кирпича небольшая печь с жарко пылавшим огнем.

К ним подошел ражий полуобнаженный детина в кожаном фартуке. Он для чего-то ощупал шею журналиста, поиграл бровями, что-то прикидывая в уме. Потом отлучился в палатку, погремел там какими-то железяками и вышел, держа в руках тяжелую металлическую пластину, согнутую в кольцо.

— Наклони голову, — приказал коротко.

Роман непонимающе развел руками. А сам лихорадочно соображал.

Ничего себе шманцы! Это на него, как на собаку, ошейник надеть удумали?! Что делать? Успокоить ребят и сделать ноги, пока не поздно?

В том, что он легко справится с пятью вооруженными мужчинами и этим кузнецом, Градов не сомневался. Чувствовал себя в прекрасной форме, несмотря на недавнюю контузию.

Но что делать дальше? Как добраться до стойбища Фработака, питерец совершенно не представлял.

Что ж, временно покоримся «грубой физической силе», а там видно будет. Лишь бы клеймить не вздумали.

Поэтому дал поставить себя на колени возле походной наковальни и лишь чуток дернулся, когда кузнец заклепал у него на шее бронзовое «ожерелье».

«Ну, вот ты и в рабство угодил, Роман Валентиныч, — горько усмехнулся про себя. — С чем и поздравляю».

— А как насчет прав человека? — на всякий случай поинтересовался на английском, продолжая надеяться, что вот сейчас откуда-нибудь выскочат режиссер с оператором и все прояснится.

Этого наречия, судя по недоумевающим выражениям лиц мужичков, здесь не понимали. Или делали вид, что не разумеют?

Попробуем арабский, специально для молодежи.

На этот раз «сработало». Носатый юноша удивленно захлопал длинными девчоночьими ресницами и залопотал:

— Ты кто есть?! Откуда? Сирия, Петра, Иудея? Отвечай, когда спрашивать!

Говорил, слегка коверкая слова. Это чтобы до Романа лучше дошло? Как наши разговаривали с пленными немцами на Великой войне.

Или просто арабский паренька был слишком архаичен, как это уже отметил Градов?

— Россия, — ответил, не особо рассчитывая на симпатию со стороны лиц национальности, похожей на кавказскую.