— Раздали бы сначала газеты, — заворчал Кравченко.

— Да, — поддержал его Завалейко, — вже пятые сутки не знаем, что там в Сталинграде.

Когда доложили комиссару части, что люди по его приказанию построены, он подошел к строю необычно бодрой походкой.

— Здравствуйте, казаки!

— Здравия желаем! — отчеканили бойцы.

— Сегодня я сообщу вам радостную новость. Наши войска, расположенные на подступах к Сталинграду, перешли в наступление. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Сталинграда. В ходе наступления наших войск полностью разгромлены… — и комиссар стал перечислять потери врага, понесенные им за эти дни у стен русской твердыни.

А по строю уже прокатился радостный гул.

— Во! Вже началось! — кричал Завалейко.

— Слава сталинградцам!

— Скорее бы и нам вперед…

В тот же день, продолжая совершать рейд по степи, мы наткнулись на разбитый поселок совхоза. Никого из жителей в нем не оказалось, — очевидно, фашисты угнали их с собой. Мы расположились на несколько часов отдохнуть. Мой взвод остановился в одной из полуразрушенных кошар. Казаки принесли охапку репейника и разожгли костер, а я, проверив посты, прилегла. В просветах между стропилами были видны плывущие в небе облака. Несмотря на усталость, не могла уснуть. Думала о Сталинграде. Казаки, возбужденные сегодняшними известиями, сидели у костра и разговаривали.

— Эх, как жаль, что мы нынче фашистов не поколотили, — сказал кто-то из молодых бойцов.

— Действительно! Люди гонят фрицев с нашей земли, а мы сегодня ще ни одного и не видали, — подтвердил Завалейко.

— Не скучай, Никанор, — оказал Кравченко, рукой прикрывая глаза от света костра, — еще и ты успеешь повоевать.

С этого дня мы с нетерпением ждали сводок Совинформбюро. Все жили одним желанием услышать о новых победах над врагом.

Все чаще и чаще казаки встречались с противником. Разгадав нашу тактику, враг стал создавать в бурунах узлы сопротивления. Огневой точкой в таком узле часто был врытый в землю танк — у фашистов не хватало горючего.

По данным разведки, нам стало известно, что в ближайшем совхозе создан сильный оборонительный рубеж. Много танков врыто в землю, есть танки и на ходу.

К утру батарея подтянулась за казачьим эскадроном поближе к селу. Указав нам район огневых, командир батареи ушел на наблюдательный пункт. Взводы устанавливали минометы, готовились к предстоящему бою.

Фашисты, видимо, решили сорвать наше наступление, открыв интенсивный огонь из минометов и танков. Когда разрывы немного стихли, телефонист, сидящий у аппарата, крикнул:

— Товарищ младший лейтенант, вас вызывает комбат!

Я поднялась на большой бурун, на вершине которого торчали колючие кусты, занесенные снегом. Здесь и был наблюдательный пункт. Комбат лежал на разостланной бурке и, раздвинув заснеженные кусты, всматривался в даль. Временами он отрывался от бинокля и записывал на планшете данные для стрельбы.

— Ведите наблюдение! — приказал он, передавая мне бинокль. — Я подготовлю данные для двух рубежей заградительного огня.

Вдали виднелись чахлые деревья, маленькие домики. За ними тянулось несколько длинных серых кошар. Впереди нас, укрываясь за бурунами, залегли спешившиеся казаки, недалеко от них стояли замаскированные противотанковые пушки чекурдинцев. Артиллеристы подносили на огневые ящики со снарядами, окапывали пушки.

Меня кто-то хлопнул по спине, и я услышала знакомый голос:

— Здравствуйте, Тамара!

Повернула голову и увидела веселые глаза Саши Куценко.

— Здорово, артиллерист-противотанкист! Куда идешь?

— На огневую. Вон мои стоят, видишь? — И Саша указал на стоящие впереди орудия. — Новенькие, недавно получил. Эта семидесятишестимиллиметровая пушка, будь уверена, как даст по любому танку, так и башня долой!

В быстрых Сашиных глазах светилось восхищение. Расхваливая пушки, он, посмеиваясь, спросил:

— Ну, а где твои самоварные трубы?

— Наши минометы в овраге, — спокойно ответила я, будто не заметила его иронии.

— Я был в штабе дивизии, ожидается крупный бой… Здесь пехоты врага много. У нас работенка тоже будет жаркая.

В это время послышался нарастающий гул моторов, и мы увидели танки, шеренгой ползущие по окраине села. За ними бежали автоматчики.

— Танки пошли! — крикнул Саша и бегом направился к своим пушкам.

— Товарищ комбат, танки! — доложила я, еле сдерживая дрожь в голосе.

Старший лейтенант перестал писать, подвинулся ближе к кустам.

— Шесть танков… и пехота… — всматриваясь в бинокль, как бы про себя произнес он.

Оторвавшись от бинокля, он приказал телефонисту:

— Придвиньте ко мне аппарат, — и, прижав трубку к уху, стал передавать данные для стрельбы на огневую.

Воздух задрожал от минометных выстрелов, одна за другой через наши головы полетели мины. Они густо рвались среди вражеских танков и автоматчиков.

У врага — замешательство. Некоторые фашисты, не выдержав огневого налета, залегли, оторвавшись от танков. Остальные врассыпную бросились вперед, стараясь выйти из зоны огня. Тогда командир батареи передал новую команду: перенести огонь ближе к нам, на второй заградительный рубеж. На несколько минут минометы стихли, остановившиеся фашисты бросились вперед. По ним открыли стрельбу казаки. Когда гитлеровцы приблизились ко второму рубежу, наши минометы усилили огонь.

— Вот молодцы Кравченко и Завалейко, вижу, это их работа, точно бьют, — восхищался комбат. — Хорошие старики!

Земля задрожала от разрывов, пехота противника, идущая за танками, залегла. В зоне разрывов мин один танк остановился с развороченной гусеницей.

— Мина гусеницу разбила!

— А почему артиллеристы не стреляют? — спросил комбат.

— Еще не время, к ориентирам не подошел, — не упустила я случая показать свои знания.

Как только танки начали подниматься на бугор, артиллеристы засуетились. Прогремел пушечный выстрел, за ним второй, через миг заговорили все пушки. Расчеты успешно заработали. Орудия вели сокрушительный огонь, зарываясь в песок станинами; дымок, выходивший из каналов стволов, медленно рассеивался в воздухе.

На бугре задымил один танк, завертелся другой. Выскакивавших из люков фашистов настигали казачьи пули.

Саша лежал между двух пушек. Размахивая руками и ударяя о землю кулаком, он что-то кричал расчетам. С флангов по танкам стреляли казаки из противотанковых ружей, они подожгли еще одну машину. Оторванные от пехоты, фашистские танки не решились вклиниться в нашу оборону и остановились. Комбат направлял огонь таким образом, чтобы фашисты не могли подняться в атаку.

Вдруг из-за бугра один за другим вылетели казаки-конники с поднятыми клинками и на полном галопе бросились на врага.

— В сабельный бой пошли! — крикнул мне комбат и передал команду на батарею: перенести огонь в глубь обороны противника.

Оставшиеся три фашистских танка пытались вступить в бой с конниками, но один из них тут же был подорван гранатой, второму разворотил башню снаряд, посланный умелой рукой наводчика. Только одному танку удалось уйти.

Казаки в развевающихся черных бурках и красных башлыках понеслись навстречу вражеским автоматчикам. Фашисты бросились наутек. Конники на скаку рубили гитлеровцев.

Вот один казак грузно свалился с вороного коня, — наверное, ранен. Конь как вкопанный остановился, потянулся мордой к хозяину, стал толкать его в спину и тянуть зубами за бурку. Казак встал, держась за ушибленную голову и грудь. Вставил ногу в стремя, но вскочить на коня не смог. Его подобрали санитары.

Бой приближался к концу. Настигая и уничтожая отступавших гитлеровцев, конники ворвались в селение. Разгромив гарнизон, казаки, не задерживаясь, начали преследование.

Артиллеристы-чекурдинцы, зацепив пушки за передки, быстро устремились за конниками. Я была на наблюдательном пункте. Спустившись с высоты к своим минометчикам, подала команду «отбой», и мы тоже двинулись в путь.