— Найн? — удивился он. — Ничего, я дошталь вам на вечер. Приходить. Корошо?

В это время из-за угла вышла Маня. Я быстро раскрыла свою сумочку и стала рыться в ней. Маня мельком взглянула на меня и, чуть заметно улыбнувшись, прошла мимо.

На следующую ночь по рации раздались позывные: нас вызывал штаб.

А через полчаса «брат» диктовал мне приказ командования.

— Вот это да! Вот так задание! — воскликнула я, бросив карандаш. — Бедная Маня, как же она будет сигнализировать из штаба во время банкета? Ведь там полно офицеров. А Анатолий! Как он сможет бомбить штаб, когда там будет находиться Луиза? Бросать бомбы на своих! Неужели нельзя сделать по-другому?

— Тамара, — сдвинул брови «брат», — ты все время забываешь, что мы на войне. Приказ командования есть приказ, и мы не имеем права его обсуждать. Значит, так надо.

— А ответа на вопросы Луизы нет?

— Нет еще. На, возьми, — подал мне Витя свернутую в трубочку записку. — Неси скорее, может быть, еще успеешь встретить Маню.

Я поспешно оделась, достала из чемодана на этот раз не зеленую, а бордовую сумочку — сигнал, что «есть задание», и пошла.

Маню встретила на улице Кирова, на мосту. Она шла с двумя румынскими офицерами и о чем-то громко разговаривала с ними. Увидев меня, насторожилась. Когда они приблизились, я перевесила сумочку на другую руку. Это был сигнал: «Задание в подпольной почте».

Черные глаза Мани блеснули тревожным любопытством. Я отвернулась и молча прошла мимо.

Решила заодно навестить подпольную почту. Там лежала записка — донесение Луизы.

В этот день я чуть не попала в облаву, которую устроили в городском саду, но меня спасли быстрые ноги.

Вообще в последнее время в городе стало тревожно. Днем фашисты все чаще устраивали облавы — на улицах, в скверах, на рынках и на вокзале. Хватали всех подряд, одних, более здоровых, заключали в концлагеря, чтобы затем отправить в Германию, других тут же бросали в машины-душегубки и уничтожали. Ночью, после комендантского часа, на улице то и дело слышались душераздирающие крики, выстрелы и звуки погони, потом опять тишину ночи нарушал лишь звон солдатских подков — проходил патруль.

Утром, когда жители с опаской выходили на улицу, восходящее солнце освещало коченеющие трупы повешенных на столбах и деревьях. Террор в городе все усиливался.

Но расправы фашистов с мирным населением рождали новых мстителей. Люди уходили в лес, к партизанам, в городе объединялись в подпольные группы, чтобы громить врага в тылу.

Тревога оккупантов росла. Усиливались охрана и патрулирование. Ходить по городу становилось все труднее. Обыски и аресты участились даже в нашем центральном районе города, который немцы считали наиболее спокойным, очевидно потому, что здесь был расположен штаб армии и почти в каждом доме и каждой квартире жили немецкие и румынские солдаты и офицеры.

Однажды, возвращаясь домой, я увидела, что в соседнем доме обыск. Прибежала и сказала «брату». Он кинулся к кровати. Но во двор уже входили два полицая и гестаповец. Они остановились у подъезда, о чем-то разговаривая. У меня замерло сердце, а «брат» так и застыл на месте.

На наше счастье, поговорив и выкурив по сигарете, немец и полицаи ушли.

В субботу к нам заскочила Маня.

— Ну? — спросила она с порога. — Луиза очень волнуется.

— Нет, — качнул головой Виктор.

Из-под стельки туфли Маня достала свернутую бумажку:

— От Луизы. Ходить в сад ей теперь невозможно. Густав не спускает с нее глаз. А Луизка уже и этого приезжего из ставки успела очаровать. Вот девка!

«Брат» развернул донесение.

— Нашу рацию! — вскрикнула я.

— Подожди! — сердито одернул меня «брат». — «Высокий гость ухаживает за мной не на шутку. Уже предлагал мне руку и сердце. Но Густав почти не оставляет меня одну. Завтра за мной решающее слово. Жизнь или смерть. Голубка».

— Да, значит, действительно подозревает, — угрюмо проговорил «брат».

— Если ночью не будет позывных — провал, — прошептала Маня.

— Не может этого быть, — сказал Виктор, в волнении шагая по комнате. — Наши не допустят.

Проводив Маню, я долго не могла уснуть, все прислушивалась… Но рация молчала. Виктор всю ночь не сомкнул глаз, сидя над приемником.

В воскресенье утром раздался условный стук в дверь. Опять вбежала Маня.

— Нет?! — со страхом спросила она.

— Ты с ума сошла, Маня! — крикнул «брат». — Как ты смела приходить к нам днем!

— Значит, нет! — бледнея, прошептала Маня. — Провал. Виктор, а они правильно поняли твою шифровку?

— Конечно. Ведь они дали нам задание.

— Луиза очень волнуется. Даже осунулась, — стала рассказывать Маня. — Этот генерал из Берлина в нее влюблен. Он еще не старый и, кажется, вдовец. Видимо, всерьез имеет на нее виды. Но Густав ходит за ней, как часовой. Когда они садятся за стол обедать, она — рядом с генералом, а он напротив и не спускает с нее глаз. Может быть, он из гестапо? Вчера во время обеда я убираю посуду и слышу, Густав спрашивает: «Фрау Луиза, вы что-то загрустили в последние дни. Вам нездоровится?» — «Нет, я здорова, — ответила Луиза, высокомерно взглянув на него. — Меня мучают сны, — с грустной улыбкой обратилась она к генералу из ставки. — Снится муж, бедный Фридрих, мама, Париж. Устала я здесь, хочу домой». — «Потерпите еще несколько дней, дорогая, — сжал ей руку генерал, — пока мы возьмем Севастополь».

Вставая, Луиза так взглянула на меня, что я чуть не выронила из рук поднос. Но все-таки постаралась подбодрить ее взглядом. Вчера еще была надежда. А сегодня!.. Как я сегодня ей посмотрю в глаза? Я знаю, она уже ждет меня. Что я ей скажу? Это ужасно! — в отчаянии ломала руки Маня.

— Не волнуйся, — попыталась я успокоить подругу. — Может быть, еще…

— Что «может быть, еще»? Что? Уже ничего не может быть. Днем передавать не станут. Уже все. Пропала наша Луизка!

И Маня, закрыв лицо руками, заплакала.

Не выдержав, глядя на подругу, заплакала и я.

— Перестаньте! — крикнул на нас «брат». — Вот и воюй с такими солдатами. Разведчики, называется. Позорите только свое звание. Чтоб больше я не видел слез! Маня, ты к выполнению сегодняшнего задания готова? — строго спросил он.

— Готова, — ответила девушка.

— В котором часу будешь сигнализировать?

— В одиннадцать.

— Ракетницу взяла с собой?

— Конечно.

Маня открыла сумку и вытащила из-за подкладки ракетный пистолет.

— Место, откуда будешь сигнализировать, нашла?

— Да. Думаю, из-за дворовой уборной.

— Ну, желаю удачи, — пожал он ей руку. — А Луиза пусть не падает духом. Раз сказали, ответ будет, — значит, будет.

Маня ушла.

Весь день не отходил Виктор от передатчика, но, увы, ожидания наши были напрасны. Я не находила себе места.

Вот уже и вечер. В восемь часов Луиза должна ехать на банкет.

Я загородила лампу и приоткрыла ставню. Комнаты Луизы были ярко освещены. Свет падал на стоявшую у подъезда легковую машину. Я стиснула руки. Что делать?

В это время тихо стукнули в дверь. Я быстро закрыла ставню и вкрутила лампу. Виктор пошел открывать.

В комнату вошли двое — гестаповский офицер и девушка. В девушке мы узнали Катю. Первая мысль: «Предательство!»

— Не бойтесь, это свой, — торопливо заговорила Катя. — Новости у него для вас. А мне бежать. Через десять минут комендантский час.

Я вышла ее проводить. Вернулась в комнату и чуть не упала: на диване сидел наш командир взвода Миша.

— Миша! — бросилась я к нему, как к родному.

— Скорее неси Мане, — сунул мне в руку записку повеселевший «брат». — Успеешь?

Я задумалась.

— А если сюда? — кивнула я на окно.