— Опасно!

— Но ведь иначе не успеть!

Я вытащила из кармана деньги, завернула в них записку и выбежала во двор. Обошла машину, в которой дремал шофер, потопталась у порога Луизиной квартиры, потом постучала. Дверь открыл какой-то офицер. Низко поклонившись ему, я громко спросила:

— Можно фрау хозяйку?

К счастью, Луиза была недалеко и, узнав мой голос, подбежала к двери.

— Мой брат одалживал у фрау хозяйки деньги, — объяснила я, протягивая ей свернутые деньги с запиской.

— Хорошо, давай, я передам, — не в силах сдержать радости, проговорила Луиза. И, выхватив у меня деньги, быстро ушла..

Я снова низко поклонилась офицерам и вышла.

Прикрутив лампу, мы все трое, прислушиваясь, замерли. Вскоре во дворе раздались голоса, зарокотала машина, и снова все стихло — Луиза уехала на банкет.

— Ну, все в порядке, — довольно потирал руки «брат».

Я не утерпела и спросила у Миши:

— Так какой же все-таки подарок привез Луизин муж бабке Фальцфейн?

Миша засмеялся:

— Вот женское любопытство!

— Ну скажи-и, ты же знаешь, — приставала я.

— Два больших страусовых яйца из Аскании-Нова.

— Ну-у… — разочарованно протянула я. — А вино?

— Ты лучше скажи, почему вы так затянули с ответом, — перебил меня Виктор. — Мы очень волновались. Не знали, что делать.

— Пленные не хотели говорить. Заупрямились.

— Ну а потом?

— Потом все-таки сказали.

— Вот что, ребята, надо вам сворачиваться, — открывая свой чемоданчик, сказал командир взвода. — Вы знаете, что одним и тем же людям здесь долго задерживаться нельзя. Вот и вам прислали смену. Ты, Витя, сейчас пойдешь со мной. Надевай вот это, — он достал из чемодана немецкое солдатское обмундирование. — Партизанам нужна рация. А ты, Тамара, на недельку еще задержишься. Жди донесений от Луизы.

Я ей приказал, чтобы находила способ передавать записки здесь, во дворе. А тебе из дома лучше не выходить. Вот тебе питание на неделю, — и Миша вынул из чемоданчика консервы, рыбу и хлеб.

— Если с Маней все будет в порядке, она на этой неделе к тебе придет, и вы в первое же утро вместе отправитесь к линии фронта. Наши сейчас ведут бои между Феодосией и Старым Крымом. Вот туда и продвигайтесь и добывайте по дороге сведения.

— А как же Луиза? Она не пойдет с нами? — спросила я.

— Луиза, вероятно, еще поработает, — коротко ответил командир взвода.

Миша с Витей ушли, а я села на тахту, прислушиваясь к малейшему шороху за окном. На душе было беспокойно.

«Бомбежка в одиннадцать, а сейчас только девять, — взглянула я на ходики. — В подвал уходить не буду». И я, положив голову на руки, решила подремать. Не заметила, как уснула.

Проснулась от частых выстрелов зенитных пушек. Темное небо бороздили лучи прожекторов. Еще минута — и оно сплошь покрылось вспышками снарядных разрывов. Заревели в пике моторы. Послышался уже знакомый мне нарастающий визг бомб. Я бросилась на пол.

Совсем близко ахнуло три раза. Все затряслось и загрохотало. Где-то в верхнем этаже посыпались стекла, казалось, что бомбы легли совсем рядом, чуть не во дворе. Мелькали мысли о Луизе и Мане. Что с ними?

Наконец бомбы перестали рваться, но еще долго сквозь трескотню зениток слышался рев низко пикирующих самолетов.

Уснуть в эту ночь я так и не смогла — тревожилась за подруг.

Утром не вытерпела и, вопреки приказанию командира, вышла из дома. Прежде всего надо узнать, здесь ли Луиза. Но как это сделать, не вызывая подозрения?

Подошла ближе к ее окнам и чуть не вскрикнула от радости: Луиза, живая и невредимая, стояла у окна в белом утреннем капоте.

Надо теперь узнать, что с Маней. Я вышла на улицу. Если с Маней все в порядке, она должна идти на работу. Надо пойти ей навстречу, рассуждала я.

Дошла до штаба и остановилась, пораженная. Угол огромного здания со стороны двора был разворочен бомбой. В ближайших домах вместо окон зияли дыры, а расположенная за углом городская почта была разрушена почти до основания.

Мани не было видно. Задержавшись у штаба, заметила стоявшего недалеко за столбом человека в черном пальто. Я догадалась, что он следит за мной. Я свернула за угол. Человек двинулся следом за мной. Прошла до Феодосийского моста и остановилась, глядя через перила в воду Салгира. Остановился и человек в черном пальто, укрываясь за деревом. Я не на шутку встревожилась.

Спустилась с моста, быстро пошла по улице. Чувствовала, что человек в черном продолжает следовать за мной. Вдруг меня осенила мысль: нужен проходной двор. Город я знала очень хорошо и вспомнила, что недалеко есть двор с выходом на другую улицу. Подойдя к воротам, я заглянула в первое же окно, постучалась в него, вошла во двор и бросилась к другому выходу. Скрыться мне помог и начавшийся проливной дождь.

Домой пришла совершенно обессиленная, свалилась на тахту и, не раздеваясь, уснула.

Четыре дня я ждала Маню, тревожась за нее, но выйти из дома боялась. Лежала на диване, перечитывая книги из маленькой хозяйской библиотеки.

В конце недели вечером постучали. Я сразу узнала стук Мани. Мы долго обнимались, радуясь, что живы и невредимы.

— Я очень тороплюсь, — сказала Маня. — Когда-нибудь все расскажу тебе подробно. А сейчас меня ждут.

— Кто?

— Человек в черном пальто, — засмеялась Маня.

— Так это наш?! А я от него бегала весь день.

— Командир же сказал тебе — не выходить, — упрекнула меня Маня.

— Я очень тревожилась о вас. Дай хоть посмотрю на тебя.

Я открыла вторую ставню, чтобы было светлее, и увидела на подоконнике две свернутые в трубочку записки. Третья застряла в щели рамы.

— Маня, — крикнула я, — смотри, наверное, это Луизка набросала!

Действительно, две из них были обыкновенными донесениями Луизы. Но третья записка привела нас в полное недоумение.

Луиза писала:

Мы молча смотрели друг на друга, теряясь в догадках.

— Странно… — в раздумье проговорила Маня. — Неужели?..

— Нет, нет, — перебила ее я. — Только не предательство.

— Надо идти, — вздохнула Маня. — Завтра в девять утра я жду тебя у последнего городского столба по Феодосийскому шоссе. До завтра.

Утром вместе с Маней мы выходили из города. За плечами у нас были небольшие узелки. Встречаясь с попутчиками, мы говорили, что идем в село менять вещички. Конечно, мы сразу же заговорили о том, что нас больше всего волновало: о Луизе.

— Ты права, предать она не могла! — сказала Маня. — Уж я-то ее хорошо знаю. Может быть, ей дали такое задание?

— Что же мы теперь скажем ее Толику?

— Ему мы, конечно, говорить ничего не можем, потому что ничего не знаем сами. Ну, а если уж придется встретиться, — что ж, привет передадим.

Мы шли по обочине шоссе. Мимо пробегали машины, мотоциклы.

— Маня, расскажи же мне, как ты сигнализировала, — спросила я подругу. — Не боялась? Ведь там было полно немцев. А как прошел банкет?

— Банкет как банкет, — пожала плечами Маня. — К восьми часам в ресторане все уже было готово. Столы сдвинуты и сервированы. Играл духовой оркестр. Представляешь мое состояние? Думаю, вот-вот явится Луизка, что она, бедная, будет делать? Уже восемь часов, все собрались, а ее нет. И генерала из ставки нет.

— А он был у нее, у Луизки, — перебила я Маню. — И Густав тоже.

— Откуда ты знаешь?

— Я сама видела, — не упустила я случая прихвастнуть.

— Как, ты у них была? Сумасшедшая! Ну-ка постой, давай сядем отдохнем, и расскажи все по порядку.

Мы сели на краю кювета, и я стала рассказывать Мане, как все произошло, как пришел Миша…

— Как, и Миша здесь? — еще больше удивилась Маня и, выслушав меня, проговорила: — Ну теперь все ясно. А то я не могла понять. Представляешь, объявили, что гость приехал, все выстроились и ждут. Вдруг открывается дверь и появляется наша Луизка. А следом за ней генерал из ставки. Все его приветствуют. А он подает Луизе руку и проходит с ней на самое почетное место. Ой, ты не представляешь, Тамара, какое на ней было платье! — воскликнула Маня. — Я подумала тогда: хоть бы мне раз в жизни такое надеть! Мечта! Шелковое платье цвета чайной розы, отделанное страусовыми перьями, а снизу тонкие ажурные кружева… Ах, какая она была очаровательная! Влетела, как бабочка. Глаза блестят. Ну, я сразу поняла по ее лицу, что все в порядке, — наверное, есть ответ из Керчи. Только не могла понять, как она получила, через кого? Здешний генерал, командующий, низко нагнувшись, поцеловал ей руку. Все это фашистское офицерье так и пялило на нее глаза. Мне даже жалко стало Луизку. Я не смогла бы так. А она хоть бы что. Разыграла из себя настоящую «королеву бала». Сделала вид, знаешь, как это она умеет, что подвыпила, и ну хохотать, а потом принялась петь свои песенки французские, немецкие.