Неразлучным другом Кравченко был Никанор Завалейко. Этот был старше, тщедушный и низкорослый. Он всегда подсаживался поближе к Кравченко — любителю порассказать, побалагурить в свободную минуту.

В маневренной войне, которую мы вели в бурунах, тылы и штабы часто отставали, и нам не всегда могли своевременно подбросить продукты и боеприпасы. В таких случаях на строгом учете были продукты и табак. Кравченко, очень бережно относившийся к табаку, любил в самые критические минуты подойти к своему другу и покровительственным тоном сказать: «Ну что, Никанор, закурим?» — И подавал ему кисет и газету.

Удивленный Завалейко радостно принимал угощение, и, укрывшись от ветра, они с наслаждением курили, тихо беседуя.

Однажды на привале после короткого боя нас, командиров минометной батареи, вызвали в штаб и приказали взять у казаков-минометчиков верховых лошадей и перегнать их артиллеристам.

— Задача нелегкая, товарищи, — сказал начальник штаба, — но другого выхода нет. Придется на время спешиться.

«Да, это задача, — думала я, возвращаясь из штаба. — Отдать коня — самое тяжелое для казака».

Собрав людей своего взвода, я объявила им приказ командования.

Казаки заволновались.

— Товарищ младший лейтенант, вы, может, не знаете, что мы добровольцы.

— Мы старики.

— Добровольно пошли воевать со своими конями и без них не можем…

— Ну как же я можу отдать своего Ветра? — жаловался Завалейко. — Он же з нашего колхоза. Я его вырастил, вскормил, з ним пошел на фронт, своим пайком делился, шоб вин не худел, буркой укрывал от снега, а теперь отдай — кому?

— Что ж, товарищи, раз надо для пользы дела… — услышала я рассудительный голос Кравченко. — Для победы ничего не жаль. Я тоже со своим пришел в корпус, а надо — значит, отдам. Мы детей своих отдали….

И казаки с ним согласились.

Однажды в темную метельную ночь командир батареи предупредил, что мы приближаемся к небольшому селению, занятому противником.

— В гости к фрицам спешим, — значит, нужно подготовить подарочки: ружья, минометы! — крикнул Кравченко, закрываясь рукой от снежного вихря, поднявшегося с земли.

— Неизвестно, как они примут непрошеных гостей, — проговорил кто-то из казаков, ехавших позади.

— Непрошеным легче являться, чем долгожданным, — ответил Кравченко.

Порыв ветра унес его слова в сторону.

По колонне разнеслась команда: «Стой!» Мы остановились, спешились. Начали осматривать лошадей, орудие, готовились к бою.

— Вот и они поихалы, — раздался голос казака Завалейко. — Теперь, значит, дило будет. Берегись, фашист!

Все оглянулись и в предутренней темени увидели проезжавшую мимо группу казаков. Впереди на лихом стройном коне ехал плечистый казак в бурке. Она покрывала спину коня и ноги казака до самых стремян. Серая папаха была надвинута на глаза, на спине лежал башлык.

— Сам командир Кириченко, наш батько, — послышался шепот казаков.

Мне давно хотелось увидеть командующего нашим корпусом, о храбрости и подвигах которого много рассказывали казаки, но я так и не рассмотрела его лица.

К нам бесшумно подъезжали артиллеристы. Кони с трудом тянули пушки по сыпучим пескам.

— Это чекурдинцы… А вот и ихний командир, майор Чекурда, — Кравченко кивнул на подъехавшего казака. — Это за его голову немцы давали большие деньги… Помнишь, они нам в какой-то станице листовки сбрасывали? — обратился он к Завалейко.

— Да, сто тысяч марок обещали, — кивнул головой тот.

В это время мы услышали, как подскакавший к майору казак сказал:

— Майор Чекурда, вас вызывает генерал.

И, пришпорив коня, скрылся в темноте.

— Владимир Петрович, — сказал Чекурда комиссару, вернувшись скоро от генерала. — В этом селении есть бензобаки. Там сейчас заправляются танки, а утром они двинут на нас. — И, на минуту задумавшись, Чекурда добавил: — Надо их атаковать.

Комиссар знал, что командир полка сейчас думает над тем, как лучше это сделать, и, не мешая ему, курил.

— Ковтун! — крикнул Чекурда связному.

— Я вас слушаю, — тяжело дыша, подбежал к нему плотный казак.

— Вызвать ко мне командира батареи Маханько.

Через несколько минут к командирам подошел коренастый широкоплечий лейтенант.

— По вашему приказанию… — начал было он, но Чекурда положил руку ему на плечо:

— Маханько, я на тебя надеюсь, ты эту задачу выполнишь.

— Так точно! — пристукнул шпорами лейтенант.

Присев на корточки, Чекурда положил на колено планшет и, прикрыв буркой, осветил фонариком карту.

— Вот смотри, село видишь?

— Вижу, товарищ майор!

— Жителей там нет. Немцы всех угнали. Пехоты тоже нет. А танки есть. Здесь они заправляются в центре, на площади, шесть штук. Нужно их неожиданно атаковать, как ты умеешь это делать. Так вот, ровно в три часа ночи ворвешься в село по этой дороге. А вот здесь — площадь, — поставил крестик на карте майор. — Видишь?

— Вижу.

— Ворвешься на галопе, доедешь до площади — разворачивай свою батарею веером и открывай огонь по танкам, пока немцы не опомнились. С первым твоим выстрелом ворвутся еще две батареи, а за ними уже конники. Ясно?

Погасив фонарик, Чекурда встал и, закручивая черный ус, пристально посмотрел на лейтенанта.

— Ясно, товарищ майор…

Углубившись во вражеский тыл, наш корпус оказался в окружении. Обозы, никак не поспевавшие за нами, были отрезаны. Все труднее и труднее становилось людям бороться с холодом и голодом. Но казаки не унывали. Свой скудный паек они еще делили с конями. Спешившись, чтобы не утомлять и так уже измученных животных, казаки сутками шли по песчаному бездорожью, ведя коней за уздечки. Изнуренным, промерзшим до костей людям не раз приходилось пользоваться мясом упавших лошадей.

Однажды, думая, что лошадь мертва, один казак попытался отрезать от нее кусок. Неожиданно конь вскочил и заржал. Это очень подействовало на казаков, они стали осмотрительнее.

Как-то метельной ночью я услышала разговор своих казаков.

— И шо це за мисто? Ще ноябрь мисяц, а морозы в этих бурунах, як в Сибири, — растирая замерзшие руки, жаловался Завалейко. — И сколько ж нам здесь кочевать?.. Пускай бы нас послали Сталинград защищать, там же мы нужнее…

И, тяжело вздохнув, Завалейко достал из кармана кисет, зашуршал бумагой и стал делать большую самокрутку.

— Сегодня шо, опять газет не було? — спросил он минуту спустя. — Вже четверо суток.

— Да ты видишь, какая завируха, — ответил ему Кравченко, — в такую погоду если самолет и полетит, то нас не найдет.

— Что там в Сталинграде, не забрали ли его фашисты? — беспокойно переговаривались казаки, сверкая огоньками самокруток.

— Сейчас за Сталинградом следит весь мир, там идут решающие бой. Наши дерутся героически, — вмешалась я в разговор, приблизившись к казакам.

— А чего ж нас, старых вояк, в этой пустыне держат? — перебил меня Завалейко. — И посылали б туда на подмогу.

— Командование лучше знает, где нас держать, — ответила я. — Совершая рейды по бурунам, мы прикрываем магистраль Кизляр — Астрахань, по которой идут грузы и нефть для Сталинграда. И значит, тоже помогаем сталинградцам.

Долго еще мы переговаривались, обсуждая положение на фронтах.

Под утро объявили привал. Мы расположились на снегу и быстро уснули. Проснулась я от пронизывающего холода. Много пришлось приложить усилий, чтобы встать. Кони и повозки были покрыты толстым слоем снега: кроме часовых, никого из казаков не было видно. Высоко в ясном голубом небе стояло холодное солнце, под его лучами ослепительно сверкала белая пелена.

Где-то послышался гул самолета. «Ну, — подумала я, — погода подходящая для бомбежки». Но казаки хорошо замаскировались, их трудно было увидеть. Гул самолета приближался, вскоре меж облаками показался наш почтальон — «кукурузник». Раздались радостные возгласы.

— Почта, почта! Ура! Почта! — кричал Завалейко, следя за кружившимся самолетом.

На землю полетели тюки с почтой и продуктами. Казаки умывались снегом, кормили и чистили коней, поглядывая в сторону штаба, откуда должны были принести газеты. Вдруг неожиданно для всех приказали строиться.