Руки Мары, словно сами собой, скользнули по его широкой мускулистой груди — он был сложен просто великолепно.

— Да, насилие было моей целью, — продолжал Темпл.

Мара энергично покачала головой.

— Нет, неправда! — Он был умный, веселый и добрый. И очень красивый. Но ни в коем случае не жестокий.

Темпл взял ее за подбородок и тихо сказал:

— Слушай хорошенько, Мара. Это не ты превратила меня в такого человека. Не будь во мне зерна жестокости, я бы никогда не добился успеха. И «Ангел» — тоже.

Нет, она отказывалась в это верить!

— Когда человеку навязывают какую-то роль, он ее принимает. Тебя вынудили. Обстоятельства тебя заставили. — Мара помолчала. — Я тебя вынудила.

— А кто вынудил тебя? — спросил он, переплетая ее пальцы со своими и прижимая ее руку к своей груди, где она слышала тяжелое биение его сердца. — Кто изгнал тебя из прежней жизни?

Весь разговор к этому и шел. Темпл рассказывал ей свою историю, медленно подводя к этой минуте. И теперь настала ее очередь. Но что она ему расскажет? Наверное, либо расскажет всю правду, либо не расскажет вообще ничего.

Мара надолго задумалась.

С одной стороны, она в полной безопасности.

С другой — ужасно рискует.

Рискует принадлежать ему.

Искушение — вещь греховная… и чудесная.

Она занялась узлом его галстука.

— У тебя есть камердинер?

— Нет.

Мара кивнула:

— Я так и думала.

Он поднял руку и сам развязал узел, обнажив треугольник теплой бронзовой кожи, поросшей черными завитками волос.

Он прекрасен.

Странное слово для описания такого мужчины, как он, — широкоплечего, сильного, идеально сложенного. Многие сказали бы «статный» или «могучий», то есть выбрали бы слово весомое, явно намекающее на мужественность.

Но он был прекрасен. Сплошные шрамы и мускулы, а в душе — мягкость, невольно притягивавшая к нему.

И тут слова полились сами собой.

— Я всегда боялась, с самого раннего детства. Боялась своего отца, потом — твоего. А затем боялась, что меня найдут… Да-да, я узнала о своей ужасной ошибке, о том, что произошло с тобой, после того как я сбежала. И тогда я стала бояться, что меня найдут. — Мара посмотрела на него, прямо в его красивые черные глаза. — Мне бы следовало вернуться сразу же, как только я узнала, что тебя обвинили в убийстве. Но кости уже были брошены, и я не знала, как это изменить.

Темпл криво усмехнулся:

— Я управляю казино и точно знаю: когда кости выпали из руки, обратного хода уже нет.

— Правда, долгие месяцы я не знала, что с тобой случилось. Сразу уехала в Йоркшир, а новости туда если и доходят, то очень отрывочные. Я даже не знала, что герцог-убийца — это ты. Не знала до тех пор, пока…

Он кивнул:

— Пока не стало слишком поздно.

— Разве ты не понимаешь? Поздно не было! И не могло быть. Но я ужасно боялась, что если вернусь… — Она замолчала, собираясь с духом. — Мой отец пришел бы в бешенство. И я ведь по-прежнему оставалась помолвлена с твоим… Я ужасно боялась.

— Ты была совсем юной.

— Я не вернулась и тогда, когда они умерли. — Мысль о возвращении приходила ей в голову. Она даже хотела вернуться. Знала, что это — правильный поступок. Однако же… — Я и тогда боялась.

— Ты самый бесстрашный человек на свете, — сказал Темпл.

Мара покачала головой:

— Ты ошибаешься. Всю свою жизнь я до смерти боялась, что мной будут командовать. Что я потеряю себя. Что стану марионеткой — моего отца, твоего. Кита, твоей!..

Он посмотрел ей в глаза:

— Я не хочу распоряжаться твоей жизнью.

— Почему?

— Потому что мне известно, что такое попасть под чью-то власть. И я не хочу, чтобы ты…

— Стоп, — мягко произнесла Мара. — Не надо быть таким добрым.

— Ты предпочтешь жестокость? Разве я мало проявил ее по отношению к тебе? — Он поерзал и прижал ладонь к ее щеке. — Почему, Мара? Почему сегодня вечером?

Она не стала делать вид, что не понимает. Он спросил, почему она сняла с себя маску перед всем Лондоном. Почему вернулась, хотя он ясно дал ей понять, что в этом нет нужды.

— Потому что испугалась той женщины, в которую превратилась бы, если бы этого не сделала.

Он кивнул.

— А еще почему?

— Потому что боялась, что если снова спрячусь, то рано или поздно меня все равно отыщут.

— А еще? — снова спросил он.

— Потому что устала жить в тени. Погубила я себя сегодня или нет, — зато я смогу жить при свете.

Он поцеловал ее, завладев ее губами в долгой, томительной ласке. Руки же его скользили по ее спине, оставляя жаркий след.

Когда же поцелуй наконец прервался, он прижался лбом к ее лбу и спросил так тихо, что Мара его едва расслышала:

— А почему еще?

Она закрыла глаза, наслаждаясь его близостью, мечтая жить в его объятиях вечно.

— Потому что ты всего этого не заслужил.

Темпл покачал головой:

— Нет, не поэтому.

Мара тяжело вздохнула.

— Потому что я не хотела потерять тебя.

Он кивнул.

— Ну… а еще почему?

«Он знает, — промелькнуло у Мары. — Он просит лишь, чтобы я сказала об этом вслух. Чтобы перепрыгнула пропасть, нас разделяющую».

Собравшись с духом, Мара проговорила:

— Потому что каким-то образом, несмотря на все это… — Она замолчала, понимая, что если произнесет эти слова, то изменит все. Усложнит все до предела. — Уильям, ты… твое счастье… твои желания — это для меня важнее всего на свете.

А мысленно она повторяла: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».

Наверное, он услышал ее мысли. Потому что вдруг встал, одним движением подхватил ее на руки и понес к кровати.

Она никогда не чувствовала, чтобы ею так дорожили, как в этот раз, у его кровати — ею, Марой Лоув, одетой в шелк, все еще разгоряченной его прикосновениями и обещанием того, что грядет.

Его пальцы, скользнувшие по ее щеке, по губам, по шее, замерли на лихорадочно бьющейся жилке. Потом он провел пальцами по ее груди, а пылающие черные глаза пристально посмотрели на нее.

— Мне остановиться?

— Нет, — мгновенно ответила Мара.

Пусть продолжит.

Пусть не останавливается.

Никогда.

— Я не сделаю тебе больно, — сказал он.

Мара же вдруг подумала: «Интересно, сколько раз ему приходилось говорить это другим женщинам, даже просто стоявшим рядом с герцогом-убийцей?»

— Я знаю, — ответила Мара. Она запустила пальцы ему в волосы и прошептала ему в губы: — Я знаю, что… — притянула голову к себе, — ты никогда не сделаешь мне больно.

Темпл застонал от желания и, обвивая здоровой рукой ее талию, крепко прижал к себе. Прошептав ее имя, он впился в ее губы жарким поцелуем, еще более страстным, чем все прежние. Прежние казались реками искушения, а этот был океаном обещания. И он был совершенно восхитительным.

И казалось, что его рука была везде — сплошной сладострастный грех; но и ее руки не отставали, скользили по шерсти сюртука, забирались в его волосы, притягивали все ближе и ближе. Мара пылко отвечала на поцелуй и не останавливалась до тех пор, пока Темпл не застонал от наслаждения и не отпрянул, оставив ее хватать ртом воздух и отчаянно желать продолжения.

— Нет, — шепнул он и повернул Мару спиной к себе. После чего тотчас же взялся за застежки ее платья — стал расстегивать пуговки и развязывать шнурки.

— Быстрее!.. — выдохнула она. — Поспеши!..

Пуговки упорно не поддавались. А может быть, Темпл просто решил расстегивать их столь неспешно.

— Не торопи меня, — прошептал он ей в ушко, и от его дыхания ее охватила дрожь предвкушения. — Мне нужна вся ночь. У нас вся ночь впереди, — добавил он, поцеловав ее в плечо.

Наконец лиф был расстегнут, и Мара машинально прижала его к груди. Темпл взял ее за руку, поцеловал ладонь и прикусил подушечку указательного пальца. Платье тотчас упало на пол, и он увидел тонкую сорочку и красивый корсет. Желание тут же вспыхнуло с новой силой — жаркое и неукротимое.