— Я хочу тебя… — прохрипел он.

Мара вздохнула. Конечно, она понимала, что потом, после этого, ничего не будет. Но сегодняшняя ночь принадлежала им, а Темпл сумеет заставить ее позабыть обо всем. Завтра они вернутся каждый к своей жизни, он — к той, по которой так долго тосковал, она же — к той, которую давно заслужила.

Тут герцог положил ее руки на прикроватный столбик и оставил так стоять, пока сам расшнуровывал корсет. Пальцы ловко расплетали шелковые шнурки, растягивали их — и вот уже корсет тоже упал к ее ногам, а следом полетела шелковая сорочка.

Теперь она стояла нагая, в одних чулках, купленных им, тех самых, которые, как ей мечталось (хотя она отчаянно пыталась отогнать эту мысль), он будет с нее снимать. А его руки, эти чудесные руки, которые она полюбила за нежность и силу, скользили по ее обнаженной коже; губы же прильнули к плечу.

Горячие руки. Вернее рука. Всегда одна рука. Здоровая.

Мара повернулась к нему.

— Подожди, Уильям.

Он замер, потому что она его попросила. И за это Мара готова была полюбить его еще сильнее. Она поднесла его больную руку к губам и поцеловала костяшки пальцев. А он смотрел на нее глазами, потемневшими от страсти. Но во взгляде его… чего-то не хватало. Возможно, она бы этого не заметила, если бы не смотрела так внимательно.

«Он этой рукой ничего не чувствует!» — воскликнула она мысленно.

Мара перевернула его руку, поцеловала ладонь. Затем прошептала:

— Что же с ней?

Он хотел отдернуть руку, но она не позволила. Взяла и другую, которую тоже принялась целовать. У него перехватило дыхание, и он задрожал от вожделения. А Мару затрясло от шока. Его рука!.. Он лишился руки!

— О, Темпл… — нежно шепнула она, еще сильнее любя его за это.

— Нет, не так. — Он снова повернул ее спиной к себе и снова положил ее ладони на столбик. Поцеловал ямочку под ухом, а затем, приподняв волосы, — в затылок.

«Он отвлекает меня наслаждением и сладострастием», — думала Мара.

— Ты дрожишь, — сказал Темпл.

Она и впрямь дрожала от его прикосновений, от его близости.

— Я не могу… — Мара тихонько вздохнула. — Этого… чересчур много.

Он прорычал ей в ухо низко и страстно:

— Это еще и не начиналось.

И начал целовать ее спину, завершая поцелуи легкими прикосновениями кончиком языка. И делал он это быстро и четко… как если бы орудовал иглой и чернилами. Добравшись до того места, где спина переходит в ягодицы, он начал целовать ее более страстно. И целовал до тех пор, пока Мара едва не задохнулась от наслаждения. Лишь после этого Темпл повернул ее лицом к себе, и она увидела…

Вроде бы ей не следовало удивляться, увидев его на коленях перед собой, но она все равно удивилась. И ей тотчас же захотелось повторить то, что произошло на ринге предыдущим утром.

— О, Темпл… — прошептала она, потянувшись к нему.

Он с улыбкой покачал головой:

— Не Темпл, а Уильям.

— Да-да, конечно. Но ты…

Он прервал ее поцелуем в губы. Затем проговорил:

— Ты единственная, кто знал, что я именно Уильям, а не Темпл.

От этой правды ей стало больно. И она вспомнила обо всем том, что наделала двенадцать лет назад.

— Мне очень жаль, — прошептала Мара со слезами на глазах. — Я бы никогда…

Герцог с ошеломительной грацией поднялся на ноги и привлек ее к себе.

— Нет. Ты ни о чем не должна сожалеть. Ведь ты всего лишь за несколько дней изменила всю мою жизнь. Изменила меня. — Он снова поцеловал ее и добавил: — Господи, Мара, конечно, только ты мне нужна. И так будет всегда.

Его слова ее потрясли.

— Я сейчас… упаду, — прошептала она.

Он лукаво улыбнулся:

— А я тебя поймаю.

Она упала в его сильные руки, и он уложил ее на кровать. Затем широко раздвинул ей ноги, опустился между ними, закинул себе на плечи и начал целовать нежные бедра долгими страстными поцелуями, все приближаясь и приближаясь к заветному местечку. Мара, извиваясь на шелковых простынях, не могла понять, как получилось, что она сумела здесь оказаться. Действительно, как получилось, что она стала достойной Темпла?

Нет, не стала!

Увы, она по-прежнему его недостойна, и эта украденная ночь будет самым ее великим грехом. Ночь, украденная у женщины, которая по-настоящему ее заслуживает. Которая станет для него чем-то большим. У той женщины, которую он когда-нибудь встретит.

«Бери эту ночь и ни о чем не сожалей, — сказала она себе. — Пусть эта ночь станет памятью на всю мою жизнь. На всю его жизнь…»

И тут его губы прильнули к самому жаркому ее местечку, и он дал ей все то, чего она так желала. Не в силах удержаться, Мара подавалась ему навстречу, приподнимая бедра, умоляя его о…

Темпл вдруг остановился и приподнял голову.

— Что случилось, любовь моя?

«Любовь?..» Одного этого слова хватило, чтобы ее пронзило наслаждением. Когда же пальцы Темпла погрузились в нее, Мара снова приподняла бедра.

— О… какое дивное зрелище, — произнес он. — Такая теплая и розовая, само совершенство… — Он заглянул ей в глаза. — Мара, скажи, когда я делал это на ринге… ты видела? Сильно распалилась? Стала влажной?

Она зажмурилась и кивнула.

— И тебе понравилось?

Она снова кивнула.

— Как-нибудь, когда у меня окажется больше терпения, мы попробуем это снова, с другим зеркалом. Поменьше и поближе. Интимнее. И ты будешь говорить мне, как и что делать. Я позволю тебе все увидеть.

При этих его словах Мару охватило сильнейшее возбуждение, хотя сама мысль о том, чтобы отдаться… чему-то настолько неожиданному, вызвала внутреннее сопротивление. Но как же это будет замечательно!..

Темпл вдруг улыбнулся и дунул на ее пылающее томящееся естество.

— Думаешь, тебе это не понравится? — спросил он.

Мара прерывисто выдохнула.

— Я…

— Ты само совершенство… — Он провел языком по ее распаленному интимному местечку, и ощущения были непередаваемые; Маре казалось, что ее тело перестало ей принадлежать. — Такая мокренькая… — добавил Темпл и принялся снова ласкать ее пальцами и языком, создавая прекрасную симфонию чувств и отпущений. — Дорогая, я хочу, чтобы ты открывалась мне, чтобы томилась по мне вечно.

При слове «вечно» он скользнул пальцем еще глубже, и Мара не сдержала стона.

— А это, — произнес он голосом таким же страстным, каким был его взгляд, — это самый прекрасный стон на свете…

Тут палец его выскользнул из нее, и Мара закусила губу. Лицо ее пылало от смущения — ей хотелось потребовать продолжения. Но просить не пришлось.

— Милая, давай-ка посмотрим, получится ли услышать твой стон еще разок.

К первому пальцу присоединился еще один, и они скользнули в нее медленно и неотвратимо.

«Боже мой, он меня губит!»

Темпл играл на ней, как виртуоз на музыкальном инструменте. Она снова застонала, на сей раз — гораздо громче, и он вознаградил ее, прильнув губами к потайному местечку, внезапно ставшему средоточием всей ее сути.

И тут Мара поняла, что больше никогда не будет думать о наслаждении так, как думала прежде. Теперь в ее мыслях наслаждение навеки будет связано с ним, с Темплом.

Она словно распалась на части в его объятиях, потерялась в его поцелуях, в прикосновениях, в запахе, в звуках его голоса. И она прекрасно понимала: этот мужчина — то единственное, о чем она всегда мечтала и чего желала. Она растворилась в наслаждении, растворилась в его ласках.

А потом вдруг вернулась в реальность и оказалась в его объятиях; его сильные руки крепко обнимали ее. Она положила голову на здоровое плечо Темпла и снова растворилась в его тепле. Его пальцы поглаживали ее волосы, расправляли их на огромной кровати. Поцеловав ее в висок, он благоговейным шепотом проговорил:

— Ты самое красивое создание на свете.

Мара задрожала и прижалась к нему покрепче. Положив руку ему на грудь, прошептала:

— Ты меня пугаешь, Уильям.

Его пальцы замерли.

— Как?

Она теребила его рубашку.

— Я не думала, что меня будет так тянуть к тебе, что я буду чувствовать себя… связанной с тобой. Не думала, что ты так прочно завладеешь мной. Что получишь такую… власть надо мной.