Тем временем русские под прикрытием кустарника успели подтянуть несколько противотанковых орудий.

Вследствие тумана невозможно было ничего разглядеть, что поставило нас в крайне невыгодное положение. Хотя мы вели непрерывный огонь, русские, занимавшие поросший деревьями и кустарником участок примерно в 300 метрах от нас, оставались неуязвимыми. А наши 8-колесные громадины торчали как на ладони, что и предопределило наш трагический конец.

Мы настолько были захвачены схваткой, что никто и подумать не мог, что в нас могут попасть из противотанкового орудия. Собственно говоря, нам необходимо было устроить дымовую завесу, и будь это на учениях, мы непременно устроили бы ее. Но наши водители позабыли обо всем, и русские палили по нам, как по неподвижным мишеням.

Первое попадание получила бронемашина фельдфебеля Зимона — три дымовых снаряда угодили вплотную к башне. Зимон на какое-то время лишился зрения от попавших в глаза едкого дыма и осколков жестяных оболочек снарядов. В результате его бронемашина также была вынуждена выйти из боя — он срочно направился в селение, где располагался медпункт.

Таким образом, в схватке с противником участвовала теперь наша разведгруппа Ваака — две 8-колесные бронемашины.

Дело в том, что попадания в машину Зимона вполне можно было избежать, выстрели он первым дымовыми снарядами.

Зимон был одним из лучших командиров разведгрупп.

Вскоре произошло нечто, что предопределило и нашу судьбу, — разрывной снаряд 5-см русского орудия влетел прямо через открытый люк водителя внутрь нашей машины. Раздался страшный взрыв. Я только услышал, как наш водитель Вестфельд выкрикнул: «Задний ход!» Потом все стихло. Я осторожно пошевелил руками и ногами, убедиться, что все на месте. Бывает и так, что в первый момент человек не чувствует, что у него оторвало руку или ногу. К счастью, все было в порядке.

Задний водитель оказался куда в худшей ситуации — он имел возможность только заднего обзора, а что творилось впереди, не видел вообще. Мы оба подумали о том, чтобы покинуть машину. К.-Х. Бюсс запросил по рации о судьбе товарищей. Ничего хорошего я ему сообщить не мог.

Наш водитель В. Хайн из Магдебурга так и замер на сиденье с оторванной головой. Снаряд снес ему полчерепа, черепная кость валялась на полу, а вся бронемашина изнутри была в крови. Снаряд угодил ему прямо в лицо на уровне рта, потом сдетонировал, ударившись изнутри о левую часть башни и разлетевшись на сотни мельчайших осколков.

Кроме этого, снаряд пробил дыру в броне диаметром 10–15 см.

На вопрос водителя заднего хода, что теперь делать, я скомандовал: «Задний ход!»

Но легко сказать — наш водитель переднего хода уже не мог совершать никаких необходимых для этого манипуляций, поскольку погиб. Таким образом, ни на первую, ни на вторую передачу уже не перейти, оставалась третья, вот на ней и на полном газу мы и отползли к тому месту, где наехал на мину наш Тони Бусс. Надо сказать, это произошло лишь блйщцаря мастерству и умению моего водителя заднего хода. Если бы не он, вполне возможно, мы бы оба погибли. Причем действовал он, будучи раненым, как впоследствии выяснилось — из правого бока у него вытащили 62 осколка. Что касается меня, то я уберегся от осколков исключительно благодаря орудию — именно оно и защитило меня от них.

Я сидел на месте стрелка справа от орудия, а русский снаряд попал в левую часть бронемашины. И то, что я остался в живых, произошло благодаря моему водителю заднего хода, потому что, не уберись мы оттуда вовремя, следующий снаряд превратил бы нас обоих в фарш.

После нас два попадания получила и последняя тяжелая бронемашина унтер-офицера Ваака.

А наш оберлейтенант Айк, пока мы хоронили четырех погибших членов экипажа, получил пулю в живот.

Унтер-офицер Ваак, мой командир разведгруппы, с которым столько пришлось выезжать в разведку, умер позже в госпитале, как и водитель заднего хода Миль-да. Водитель Илле и стрелок Гердинанд также попали в госпиталь, как выяснилось позже. Гердинанду ампутировали ногу, а вот Илле оклемался и даже собирался вернуться в роту.

К тому времени как Ваак получил два прямых попадания, саперам удалось заложить взрывчатку и в двух местах взорвать рельсовый путь. В результате остались две воронки глубиной около 8 метров.

Стоило ли это таких страшных потерь? Ведь обе воронки засыпали самое позднее пару дней спустя, и бронепоезд снова имел возможность спокойно обстреливать бойцов 23-й пехотной дивизии.

Куда важнее было бы уничтожить сам бронепоезд.

Легкие бронетранспортеры, противотанковые орудия и стрелки-мотоциклисты, после того как рельсовый путь был подорван, отошли к месту дислокации.

Прибыв к машине Тони Бусса, мы сразу же связались по рации с нашими товарищами. Тело унтер-офицера Кемпе завернули в брезент и погрузили на нашу машину, и Ярмер доставил его в селение.

Бронемашина Кемпе оттащила на буксире в селение и наехавшую на мину машину Бусса. Вместо колеса приладили кусок железнодорожного рельса. Выполнившие поставленную задачу саперы отправились в Моздок.

В селении мы сразу же привезли раненых в медпункт, где их срочно перевязали. Меня перевязали в последнюю очередь — я ведь, по сути, отделался лишь царапинами. Когда всем раненым была оказана помощь, мы также направились в сторону Моздока.

Кроме моей машины были и бронемашина унтер-офицера Кемпе, того, который пострадал от наезда на мину, и бронетранспортер, вооруженный противотанковой пушкой.

Так как оттащить пострадавшую от взрыва мины бронемашину оказалось делом непростым, но наши ребята никак не желали ее бросать, мы одни доставили троих погибших в Моздок, подвергая себя немалому риску напороться на партизан, которые, если верить местным жителям, вовсю действовали здесь.

Наткнись мы на их группу, обороняться нам было бы нечем. И я сидел сверху на башне, вооруженный лишь пистолетом. А в бронетранспортере, вооруженном противотанковой пушкой, находился один лишь водитель — командир машины тоже был ранен и отправлен вместе с другими ранеными по назначению. К тому же мы плохо знали и дорогу на Моздок, и место дислокации там нашей роты.

Неподалеку от Моздока бронетранспортер, вооруженный противотанковой пушкой, подъехал к штабу дивизии, чтобы там выяснить местонахождение нашей роты. Проторчав там битых два часа, он уехал ни с чем — никто так и не удосужился дать нам соответствующую информацию.

И мы просто въехали в город и по счастливой случайности встретили свою роту. Еще немного, и мы бы ее не застали: она направлялась к Тереку. В Моздоке еще оставался только обоз. Это было уже в 17 часов.

Все мы еле на ногах держались после этого кошмарного дня и со вчерашнего вечера толком даже не поели.

Меня донимал попавший в бедро осколок, передвигался я с трудом, поэтому на бронетранспортере поехал к обозным.

Ярмер сопровождал троих наших погибших товарищей, которых мы везли 50 километров — от Прохладного до Моздока, в указанное нашим Кайциком место. Там похоронная команда уже вырыла для них могилы и готовилась предать их тела земле.

Прибыв к обозным, мы первым делом слегка подкрепились, потом уселись все вместе и долго сидели молча в наступавших сумерках. Никто толком не опомнился после произошедшего.

Только в 22 часа мы стали ложиться спать, но уснуть было невозможно из-за постоянно ревущих в небе русских бомбардировщиков, бомбивших город.

Поставленная нам задача не соответствовала специфике нашей группы. Мы являлись разведывательной группой, чья цель — выяснить наиболее удобные способы и участки продвижения наших войск. Вооружение наше состояло из пулеметов и карабинов.

В результате почти вся наша разведгруппа Ваака была уничтожена. В живых остались Илле да я.

У нас не было никаких шансов уцелеть в этой схватке. Мы глубоко скорбим о гибели наших четверых товарищей, о бойцах из других подразделений и тех, кто был ранен.

Пусть впредь ничего подобного не повторится.