Следствие по этому делу началось еще в 1871 г. по заявлению Еремеева, у которого члены преступной группы получили денежные обязательства, когда тот был пьян. В процессе расследования один за другим начали выявляться обманы, мошенничества и кражи, совершенные преступниками по предварительному сговору. С легкой руки следователя, который вел это дело, преступное сообщество стало именоваться «Клубом червонных валетов» — так якобы называли себя его члены. Столь эффектное название и большое число обвиняемых, а также затянувшееся на 6 лет следствие интриговали публику, пресса — и отечественная, и даже зарубежная — уделяла этому делу много внимания. Особенности его заключались в том, что из 48 обвиняемых 36 принадлежали к высшим слоям общества, в том числе 28 дворян, причем большая их часть не имела определенных занятий и других источников существования, кроме преступных. Внушали «уважение» и сумма добытого имущества — не менее 280 тыс. рублей, изобретательность, находчивость и дерзость преступников.

Но при ближайшем рассмотрении дела в судебном заседании обвинению пришлось отказаться не только называть группу «клубом», но и от версии о существовании стройной, централизованной преступной организации. Из показаний подсудимых и свидетелей вырисовывалась картина даже не шайки, а нескольких небольших групп и группок мошенников и проходимцев, бездельников и прожигателей жизни, естественно более или менее знакомых меяаду собой, которые несколько лет по существу на глазах полиции и прокуратуры обирали и обманывали доверчивых людей, преимущественно тоже далеко не идеальных.

Только из показаний обвиняемого Верещагина, опровергаемых другими подсудимыми, можно сделать вывод не о шайке, а только о планах ее создания. Они разрабатывались группой заключенных Московского тюремного замка в 1872 г. Неофитов, Плеханов и другие мечтали создать преступную ассоциацию, возглавляемую председателем и советом из трех членов, которые должны были планировать oneрации, руководить ими, снабжать членов шайки деньгами из капитала общества и поддельными документами. Думали и о внедрении своих людей на важные должности для облегчения совершения хищений. Предполагали начать дело с изготовления и распространения фальшивых и похищенных ценных бумаг. Но тот же Верещагин в своем последнем слове заявил, что обвинение, выдвинутое следствием и прокурором^ якобы существовавшей в тюремном замке подпольной мастерской по производству поддельных документов несерьезно и основано на провокации. Следователь предложил заключенным купить поддельные документы, которые фигурируют в деле. «Истратил тысячу рублей и получил четыре поддельных билета; если бы он истратил десять тысяч, он достал бы их четыреста», — утверждал подсудимый.

На разрешение присяжных заседателей были поставлены судом 239 вопросов. Их вердиктом 19 человек (в том числе Мазурин и Либерман) оправданы, 9 человек приговорены судом к ссылке, остальные — к тюремному заключению сроком от 3,5 года до 2 месяцев.

В 1912 г. Кредитная канцелярия известила московскую сыскную полицию о том, что в обращении появилось значительное количество фальшивых сторублевок идеальной выделки и для примера прислали мне несколько образцов таковых. Местами усиленного обращения фальшивых билетов являлись поволжские районы и Читинский округ в Сибири.

Присланные Канцелярией образцы действительно представляли собой верх совершенства: Канцелярия указывала на едва приметную разницу в рисунке сетки, но этот признак был столь незначителен, что легко мог ввести в заблуждение не только рядового, но и предупрежденного человека. Это вскоре подтвердилось на ярком примере.

Зайдя в Московский Купеческий банк, я попросил кассира разменять 100 рублей и протянул ему фальшивый билет. Кассир растянул бумажку, поглядел на свет, и затем, спрятав в ящик, принялся отсчитывать мне разменную мелочь.

— А сторублевка-то фальшивая! — сказал я ему. Он удивленно на меня взглянул и, вынув спрятанный было билет, снова принялся его разглядывать.

— Изволите шутить! — сказал он, улыбнувшись.

— И не думаю, я говорю совершенно серьезно.

Кассир схватил бумажку и помчался к главному кассиру. Вскоре он вернулся и иронически мне заявил:

— Приносите хотя миллион таких фальшивых бумажек, примем в лучшем виде!

— И плохо сделаете, так как, повторяю вам, что билет подделан. Я начальник полиции и хотел лишь произвести опыт. Во всяком случае, будьте осторожны на будущее время и вот вам отличительный признак взгляните на текст, где говорится о наказании, налагаемом за подделку билетов: на фальшивых он заканчивается аккуратной точкой, на подлинных же точка отсутствует.

Наличность точки на фальшивых билетах обнаружил один из моих агентов, о чем известил немедленно в Кредитную канцелярию, пропустившую эту примету.

Обнаруженная точка имела своим последствием лишь усиление заявлений о подделке, посылавшихся из разных банков чуть ли не со всех концов России.

На Москву, как центр, более близко отстоящий от Поволжья и Читинского округа, было возложено это дело, и я принялся за работу.

Всем сыскным отделениям Империи было предложено внимательно следить за появлением в их районах фальшивых сторублевок и стараться открыть их первоисточник Вместе с тем мною были опрошены все каторжные тюрьмы и места заключений с целью узнать, не находится ли в бегах кто-либо из преступников, отбывающих наказание за прежние подделки денег.

Прошел месяц-другой, но сыскные отделения не давали утешительных сведений. Из рапортов их начальников выяснилось примерно одно и то же, а именно: появлялись поддельные билеты, предъявители их опрашивались, указывались вторые, третьи, иногда пятые источники их получения, но по проверке это были все люди, не внушающие ни малейшего подозрения. Впрочем, это было и неудивительно, так как благодаря идеальной подделке сторублевки успевали пройти через десятки, а иногда и сотни рук, прежде чем попасть в какой-либо банк или к какому-либо осведомленному о точке спекулянту. Известить же при помощи газет всех и каждого о злополучной точке — не представлялось возможным, так как не подлежало сомнению, что мошенники тотчас же внесут корректив в свою работу, а это, конечно, лишь осложнит розыск.

По сведениям, полученным из мест заключения, выяснилось, что все фальшивомонетчики либо благополучно находятся на месте, либо, отбыв наказание, ведут более или менее «добродетельный» образ жизни на поселении, под надзором полиции.

Исключение составляли лишь два человека — Левендаль и Сиив, отбывавшие наказание за подделку пяти- и десятирублевых бумажек и бежавшие с полгода тому назад из Читинской каторжной тюрьмы. Оба в прошлом были искусными граверами по камню. Все попытки розыска отыскать их не привели ни к чему. Надо думать, что с хорошо подделанными паспортами они укрылись либо где-либо в глуши, либо бежали за границу.

Прошло еще несколько месяцев, но дело не разъяснялось. «Эпидемия» фальшивых билетов то как будто угасала, то вдруг вспыхивала с новой силой. Я уже стал приходить в отчаяние.

В это тревожное время я получил от начальника Читинского сыскного отделения рапорт, несколько отличавшийся от его предыдущих донесений. В начале этого рапорта он докладывал, что все поиски по-прежнему безуспешны, но в конце добавлял следующее: «Живут у нас в Чите три брата С., местные золотопромышленники, богатые староверы, пользующиеся всеобщим уважением. Живут они замкнуто, дел их точно никто не знает. Я, разумеется, никаких улик против них не имею, но считан) своим долгом рассказать о подмеченном мною странном явлении. Младший из этих братьев часто ездит в Париж и всякий раз после его возвращения поддельные кредитки вновь наводняют край. В Чите они не появляются, но распространяются усиленно по округу. Я было хотел произвести у братьев С обыск, но, боясь испортить дело, решил дождаться вашего распоряжения».