– Если я правильно помню, болевой порог – 120 децибел.
– Правильно помнишь, до рёва реактивного самолёта чуть-чуть не дотягивает. Так вот, он сделал так, чтобы сирена срабатывала через пять минут, как откроют двери. Настроил систему – и в море! Возвращается – а его менты уже ждут с «браслетами». Короче, пока был в рейсе, опять пришли «домушники», им любые двери открыть – плёвое дело! А через пять минут «ревун» заработал! В доме напротив все стекла повылетали. Один сразу концы отдал с перепугу, другого на лестничной клетке подобрали, у него барабанные перепонки лопнули, а третьего – сначала в психушку, а затем – в кутузку!
Он закусил «мелочью третьей группы»:
– Ну, я говорил уже, отсидел недолго, потом женился. Недавно капитаном стал, теперь рыболовного траулера. Пару лет назад сомалийцы экипаж их в заложники взяли, но он не стал ревуном их глушить, пожалел. Думаю, напрасно! Выкупили их потом по дипломатическим каналам.
У него кончилась водка, и он взял ещё один пузырь.
Я поинтересовался:
– А не боитесь переборщить?
– Не дрейфь, пацан, всё под контролем!
Он уселся на место, налил стакан и продолжил:
– Как-то было в Марселе, я в увольнении на берег, «русскими тройками» уже не ходили. Зашёл в кабак, там французы коньяк напёрстками глотают. Взял «конины», налил стакан, хряпнул и рукавом занюхал. У них глаза навыкат: «Руссо! Руссо, браво, бис!» И начали пари ставить, одолею ещё стакан или свалюсь. А я им: «Половина бабок – моя!» Согласились! Короче, ещё пять стаканов выдул, потом смотрю на часы: через два часа мой кораблик отчаливает. Говорю: «Всё, сеанс окончен, гоните деньги!» Нехотя, но отдали, и я в порт валю, шатаюсь, но иду. Так они, сволочи, вышли из кабака, и меня до самого трапа сопровождали, новое пари себе устроили – дойду или нет. Дошёл, а на пирсе опять деньгу с них сорвал. Дома на те бабки себе новый шкаф купил.
«Мелочь третьей группы» закончилась, а через какое-то время опустела и вторая бутылка. Он поднялся:
– Ну, мне пора, завтра машину выбирать! – и нетвёрдой походкой направился к выходу.
– Удачи! – сказал я напоследок.
– И тебе не хворать!
Вечерний звон
Он проснулся от дикой боли в голове и. сушняка во рту.
Первое, что бросилось в глаза – чистый потолок, без каких-либо намёков на следы копоти. Стены с мягким покрытием, на которых ничего не нарисовано: ни голой бабы, ни графика дежурств «шестёрок», ни ставок в последней партии в «рамса».
Металлическая кровать, а не деревянные нары. Чистая параша с унитазом, а не с дыркой в каменном полу. Воняет не мочой или хлоркой, а шампунем. И в это трудно поверить: туалетная бумага вместо газет! Срочно отмотать пол-рулона, только куда заныкать?
Ладно, пусть пока полежит под подушкой!
Камера-одиночка: шесть шагов туда, четыре – сюда. На двери ни ручки, ни окошка для раздачи баланды, но на «карцер» непохоже.
Жрачку обязательно или принесут, или вызовут в столовку.
На окне решётка, даже трактором не вырвешь! Если протянуть руку, можно приоткрыть форточку, но через такую щель не выкинешь и коробка спичек, а «маляву» сразу же «легавые» подберут. Вот только что, и кому писать?
В стенку стучать бесполезно, «дерьмотин» всё заглушит, а трубы спрятаны так, что до них хрен доберёшься. Да и знают ли соседи «тукование»?
Из окна видон на лесочек, не кирпичная стена другого корпуса, и не голое поле за «колючкой». Забор высокий, но без «контрольной полосы» и вышек.
По деревьям прыгает белочка, ей глубоко наплевать на собак, которых выгуливают «вольные». Она спрыгивает на землю, когда те угощают её орешками или «поп-корном».
А вот переваливается толстая «фифа» с таким же толстым котом на поводке, оба очень довольные собой. У кастрированного кота нет никакого комплекса, зато теперь не орёт по ночам, и позволяет одевать на себя ошейник.
Гуляет, скотина, переваривая дорогой корм! Ему тоже плевать и на собак, и на белочку. Если что, старуха сама всех облает: это не она его, это он её выгуливает!
* * *
Возле кровати тряпичные тапочки, вполне приличные. В сортире ещё есть бумажные полотенца, зубная паста и щётка, из которой можно выточить «пику». Но эти падлы наверняка поставили здесь камеру, сразу же отберут заготовку.
Пижаму просто так не порвёшь – не холуйская «роба», что выдают «мужикам».
Все руки исколоты, хотя он давно не ширялся. «Просветлённый» говорил: «Это дело добровольное, но нельзя перебарщивать, иначе не пройдёшь на следующую ступень».
На запястьях синяки, но не от ударов дубинкой. «Браслеты» тоже оставляют совсем другие шрамы, а тут – словно кожаным ремнём протянули!
Зубы целы, руки-ноги не переломаны, значит, ногами не били. Но почему болит задница? Неужели? Не дай Властитель! Нет, болит снаружи.
Ладно, разберёмся, за всё ответите!
* * *
В замке провернулся ключ. «Вертухай» в белом принёс баланду, котлету с рисом и компот, всё в пластмассе, даже вилка и ложка из пластика.
Молча стал в двери и заложил руку за руку.
Точно «охра», на «придурка» не похож.
Значит, больничка не «зоновская», «вертухай» был бы в сером или синем. И компот на зоне даже в больничке не подают, там только слабый чай без сахара.
Баланда пресная, без соли, как и положено. Соль – белый враг «просветления», её нельзя есть отдельно, ею нельзя посыпать пищу!
Он перестал солить еду после «инициации», и если удавалось пожрать у кого-нибудь, всегда требовал не солить его порцию, и отодвигал от себя солонку подальше.
Дома соли не осталось ни единой крупинки. Он специально выискивал и выбирал кристаллики, что завалялись с «предыдущей жизни», вымывал пол влажной тряпкой и брезгливо выкидывал её ночью.
* * *
«Охра» дождался, пока он доест, и скинул пустую посуду в деревянный ящик. За всё время ни разу не повернулся спиной или боком. Грамотный, скотина!
Перед тем, как уйти, показал рукой на таблетки на тумбочке.
На ответный жест в виде загнутой в локте руки достал резиновую дубинку, и стукнул пару раз по своей ладони. Таблетки пришлось выпить.
Никто из двоих не произнёс ни единого слова. «Вертухай» ушёл, гремя ключами.
Через полчаса на пороге появилась полная баба лет сорока, тоже в белом халате, а за её спиной застыл всё тот же амбал.
Баба стала говорить что-то на чужом языке, но увидев его реакцию, перешла на русский, и произнесла довольно правильно, хотя и с акцентом:
– Примите таблетки, больной, очень хорошо! А теперь ложитесь на живот и приспустите трусы. Сегодня Вы очень спокойный, не то, что в прошлый раз! Лекарства идут на пользу, это очень хорошо!
Она протерла место укола спиртом.
Сначала невыносимая боль, зато потом расслабуха. Теперь ясно, почему задница ноет.
А баба ещё ничего, потянет, если не найдётся чего-нибудь получше.
Только эрекции при такой мысли не почувствовал. А раньше стоило только подумать! Наверняка вкололи какой-то дряни!
Медсестра приказала подержать тампон, что-то сказала санитару, и вышла. Тот кивнул головой, и пристягнул лежащего к кровати ремнями, щёлкнув какими-то застёжками снизу.
«Уроды! Всех порежу, как откинусь! Сестричка, правда, старовата, но ничего, трахну и такую, зато потом на животе такую “розочку “ вырежу!»
За окном стемнело, в палате загорелась лампочка, спрятанная под небьющимся абажуром.
Он уже отрубался, когда услышал звон колоколов, созывающий «назореев» на вечернюю молитву.
На воле часто приходилось слышать гонг, но он звучал совсем по-другому, и намного позже этого, за час или два до полуночи.
Служба там была иной, да и свечи совсем другого цвета.
Неаполитанская мелодия
На площадке возле «Аквариума» клиентов ждала «гостиница Астория».
Кто-то однажды приехал сюда на старом «Опель Астра». Такие тарантасы повсеместно ласково величают «трипперами».
