— Чем ты занимаешься целый день?... — На пороге стоял Николай Ломтев, помахивая новым плетеным темляком с нарядной кистью.
— Что на Салмыше? — в свою очередь спросила Вера.
— Связи нет, даже вестового не догадаются прислать.
— А ты позвони в губком.
— Хорош штаб, который ничего не знает. — Николай прошел в комнату, сел за свободную машинку, налегая на стол всей грудью, точно изготовился стрелять из пулемета.
Она рассказала о своих газетных находках. Он выслушал без интереса.
— Никуда не денется твой поручик.
— Мне бы такой оптимизм, как ты любишь говорить.
— И потом, знаешь, Вера, сейчас не до поручика, когда на город с трех сторон прут генералы.
— Да как ты не поймешь, что именно сейчас Казанцев может расчистить дорогу любому из генералов? У нас нет никаких резервов. Михаил Дмитриевич каждую ночь перебрасывает одни и те же батальоны с участка на участок — то на юг, то на восток, то на север...
— Не горячись, я все понимаю.
— Ты сам в прошлом году сосватал меня в разведку...
— Неплохо бы вообще сосватать тебя, Вера Тимофеевна, да невеста ты с характером.
— С ума сошел! Что, тебе мало девушек? Василиса ходит за тобой как тень.
— Не наводи тень на плетень.
— Оставь, Николай.
— Ладно, не дуйся, я пошутил.
Внизу гулко хлопнули дверью, послышались торопливые шаги на лестнице. Так — через ступеньку — взбегает наверх только начальник обороты. Ломтев вышел, чтобы встретить Великанова.
— Карташева здесь? — услышала она его голос в коридоре. — Позови ко мне.
Михаил Дмитриевич весь сиял от радости: в цыганских глазах — блеск, улыбка поигрывает на лице, тронутом весенним загаром.
— Победа, товарищи! — сказал он, присаживаясь за рабочий стол. Но тут же встал, заходил по комнате: ему, видать, не сиделось. — Полная победа!.. Вера Тимофеевна, пишите пожалуйста. — И он стал диктовать срочное донесение штабу Первой армии.
В ночь на 26 апреля части 2-й и 5-й дивизий четвертого армейского корпуса генерала Бакича переправились на западный берег Салмыша, где были встречены 277-м Орским рабочим полком, 211-м стрелковым полком 24-й Железной дивизии, кавалерийским полком 20-й дивизии, интербатом. Завязался бой. К полудню неприятель был оттеснен к реке. Особо отличился 277-й полк: командир Юлин и комиссар Терехов лично водили свои батальоны в контратаки. На славу поработали и артиллеристы. Их меткий огонь с открытых позиций отрезал белым все пути отхода. Один паром был разбит вдребезги, а другой сорван с каната. Загнанные в болотистый, топкий угол между реками Салмыш и Янгиз, колчаковцы начали сдаваться. К вечеру плацдарм ликвидирован полностью. Неприятель оставил на поле боя сотни убитых, в том числе семнадцать офицеров и генерала. По Салмышу, по Сакмаре до сих пор плывут трупы. Захвачено в плен 1500 солдат, вся артиллерия белых, много винтовок, пулеметов. Нанесен решительный удар по четвертому корпусу Бакича, на который возлагали немалые надежды командующий Западной армией Ханжин и сам адмирал Колчак.
— Немедленно, передайте в Сорочинскую, — сказал Великанов Ломтеву, размашисто подписав готовое донесение. И круто повернулся к карте. — Думаю, что Гай порадуется вместе с нами. Видите, как ходко шагал Бакич, намереваясь выйти на Самарскую железную дорогу, ведущую к Волге, но споткнулся, неожиданно для себя, на малоизвестном Салмыше. Бог шельму метит!..
Он рассуждал громко, будто его слушали десятки человек, хотя в комнате осталась одна Вера. Оглянувшись, Михаил Дмитриевич сбавил тон.
— Генерал Бакич хотел убить двух зайцев: наглухо замкнуть кольцо вокруг Оренбурга с запада и одновременно, перехватив дорогу на Сакмару, с ходу ударить во фланг Южной группы войск Восточного фронта. Не вышло. За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Тем более, что Дутов сегодня не поддержал колчаковцев. Да, его генералы тщеславны, Вера Тимофеевна, вы абсолютно правы. Жуков и Акулинин, бесспорно, надеялись, что Бакич разобьет нашего брата на севере, и тогда они вступят в город как победители. Сорвалось... Утомил я вас стратегией, Вера Тимофеевна?
— Что вы, я слушаю с удовольствием, Михаил Дмитриевич!
— Кстати, поручика Казанцева не задержали?
— Нет.
— Жаль. Он может сыграть первую скрипку в дутовском «оркестре».
— Вот именно, — охотно согласилась Вера, подумав о сегодняшнем разговоре с Ломтевым. Она решила показать Великанову свои газеты, но тут явились братья Коростелевы, Акулов и вслед за ними братья Башиловы.
Все были возбуждены событиями на Салмыше. Обычно сдержанный Иван Алексеевич Акулов долго тряс руку Великанову, расхваливая за оперативность, за быстрое выдвижение Орского полка навстречу генералу Бакичу..
Оказавшись в роли именинника, начальник обороны чувствовал себя неловко. Кто-кто, а уж он-то знал, как много сделали члены губкома для салмышского контрудара.
— Итак, штаб в полном сборе, — сказал Великанов. — Разрешите, я доложу некоторые соображения на завтра. — Он дал знак Вере, чтобы записывала.
— Нет, ты сначала подробно расскажи, как воевал с Бакичем, — весело потребовал комиссар штаба Александр Коростелев. — Может, и Башиловым пригодится.
Великанов взял со стола вербный прутик, заменявший указку. Он начал издалека, с 21 апреля — с первой попытки Бакича форсировать Салмыш и двинуться на город с севера.
Председатель губкома, привычно склонив голову, слушал задумчиво. Акулов умел слушать. Он даже не смотрел на карту, расцвеченную красными и синими стрелами, — она ему, наверное, и во сне виделась не раз. Когда же он изредка останавливал взгляд на ком-нибудь из присутствующих, его усталые глаза выражали тайное любопытство, словно он давно не встречался с этим человеком. Александр Коростелев сидел рядом с братом Георгием, прочно облокотившись на полированный стол, и зорко следил за великановской указкой, легко скользившей по берегам Сакмары, Салмыша, Янгиза и Каргалки, которые свивались под Оренбургом в один тугой речной узел. Довольная улыбка пряталась в коротко подстриженных усах Александра Алексеевича. По левую руку от него пристроились Башиловы, Марк и Ефим, комиссары 217-го и 218-го рабочих полков. Внешне братья не походили друг на друга. Ефим настоящий богатырь, а Марк невысок и худ, — но в храбрости не уступали один другому. По возрасту, по занимаемому положению они были здесь младше всех и держались соответственно.
Вера сидела в сторонке, не спеша оглядывая то Коростелевых, то Акулова, то Башиловых. Какие разные люди, но какое общее благородство душ! Вот стоит перед ними, губкомовцами, старыми большевиками, молодой, беспартийный человек, волнуясь, излагает ход Салмышского боя, и они слушают его, как учителя на уроке географии. Революция объединила их на всю жизнь. Никто даже в шутку никогда не напомнит Великанову, что он бывший офицер. Да, самые тактичные люди — это коммунисты.
— Что касается потерь, то наши потери минимальные, — добавил, заключая, Великанов. — Правда, в одной из контратак погиб командир двести одиннадцатого полка Железной дивизии Николай Барановский.
— Он, кажется, сын помещика? — спросил Ефим Башилов.
Вера насторожилась.
— Граф, — сказал Александр Коростелев. — Но честный и отважный малый... У нас в Оренбурге был свой Барановский, заядлый эсер, председатель «комитета спасения родины от революции», как прозвали его рабочие. Когда в ноябре семнадцатого года Дутов посадил ревком в тюрьму, то этот социал-адъютант атамана пытался и там агитировать нас, чтобы мы «воздействовали» на Кобозева, начавшего наступление из района Бузулука.
— Что ж, Барановские бывают разные, — сказал Георгий Коростелев.
— Верно, — не поднимая головы, сказал Акулов. — Барановский из Железной дивизии достоин народной памяти.
И все, не сговариваясь, помолчали. Вера, глядя на Ивана Алексеевича, подумала, как точно совпали ее мысли с его словами.
— А теперь — чем ты хотел порадовать нас на ближайшие дни? — обратился к Великанову Александр Коростелев.
