— Поехали, сударь, — сказал он шоферу.

Через час быстрой езды по накатанной полевой дороге они поднялись на знакомый косогор, защищавший Молодогорск от северного ветра. На западной окраине шофер хотел было свернуть к дому Каменицкого, но Леонтий Иванович попросил его сначала заехать к Плесуму.

— Нужно поблагодарить хозяина за машину.

Плесум как раз «отсовещался» с начальниками цехов, когда Каменицкий поднялся на второй этаж.

— Из дальних странствий возвратясь!.. — громко сказал директор комбината.

— Спасибо, Иван Иванович, за доставленное удовольствие.

— Ну-ну, чего там...

— Вот бы сейчас ко времени подарок Орджоникидзе, а в тридцатые годы я просто не знал, что делать с автомобилем, привык на лошадке кочевать от буровой до буровой.

— Пожалуйста, не стесняйтесь, звоните в любое время.

— Наездился, насмотрелся до весны, — коротко махнул рукой Леонтий Иванович.

— Довольны?

— Да как тебе сказать... Старики всегда ревнивы к молодежи. Но в общем дела идут неплохо, особенно в Березовке. Видишь, какой они нашли там колчедан. — Он достал из кармана пиджака кусочек керна со вновь открытой залежи.

Плесум взял его, взвесил на ладони. Керн светился зелено-желтыми искрами на гранях излома.

— Неужели вся залежь такая?

— Теперь, голубчик, дело за тобой. Верю, что ты пустишь в ход и железную руду. Постарайся. Думаю, что Голосов уже не полезет в драку...

Слушая его, Плесум щурил свои ясные глаза. И не удержался, чтобы не порадовать старика.

— А мой Войновский, кажется, близок к цели.

— Верно? — Леонтий Иванович даже встрепенулся.

— Делать окончательные выводы еще рано, может быть, но принципиальное решение найдено.

— Слава богу.

— Я пришлю его, он сам расскажет.

— Война помешала, а то мы давно бы научились обращаться с нашей рудой. А после войны ее «залечили» всякие доктора. Можно ведь «залечить» не только человека, но и руду. Какие рецепты ни предлагались — один другого хлеще. Но верное решение всегда просто. Нужно идти от самой природы той или иной руды, учитывать ее внутренние силы, а не пичкать «химиотерапией». Классическая металлургия, как и медицина, во многом консервативна.

— Войновский зайдет к вам. Когда лучше?

— По такому случаю пусть заходит в любое время дня и ночи.

Плесум не сдержал улыбку.

— Но ты это правду мне говоришь, Иван Иванович?

— Сущую.

— За многие годы я разуверился в мудрецах.

— То все были странники от науки, а этот свой, доморощенный кандидат.

— Спасибо за новость, Иван Иванович. Теперь, все объехав, все посмотрев, я, как медведь таежный, могу отправиться на лежку.

Он потянулся за керном, собираясь домой, и неожиданно почувствовал себя плохо, уронил голову на грудь.

— Что с вами? — спросил Ян Янович.

— Пройдет, надышался свежим воздухом... — трудно сказал Каменицкий, все больше клонясь к столу.

Плесум помог ему добраться до дивана.

— Я сейчас вызову «скорую помощь».

— Не надо бы... — совсем уже тихо сказал Леонтий Иванович.

Приехавший врач сделал укол, потом включил электрокардиограф. Читая кардиограмму, он хмурился, покачивал, головой. Плесум ждал, что скажет врач, и, не дождавшись, спросил нетерпеливым полушепотом:

— Ну, как?..

— Похоже на предынфарктное состояние, придется положить в больницу.

— Только домой... — сказал Леонтий Иванович.

На следующий день больному стало лучше. Любовь Тихоновна не отходила от мужа вместе с дежурной медсестрой. Вгорячах она вызвала Георгия, он примчался с утренним рейсовым самолетом. (За всю жизнь Леонтий Иванович ни разу не болел, и первая в его жизни «скорая помощь» напугала Любовь Тихоновну.) Но сегодня серьезная опасность миновала, как пытался успокоить ее прилетевший с Георгием известный кардиолог.

Удастся ли этому профессору помочь Леонтию Ивановичу выстоять против другого профессора, Голосова, который кинул камень прямо в сердце?

Он то и дело забывался от неимоверного упадка сил и сразу же оказывался в кругу поразительно четких видений минувшего...

Вот он входит в кабинет народного комиссара тяжелой промышленности. Навстречу поднимается из-за стола Орджоникидзе, хорошо знакомый по газетным фотографиям. Невысок, коренаст, глаза очень усталые, даже грустные. Они крепко пожимают друг другу руки, и Орджоникидзе широким восточным жестом приглашает его в кожаное кресло, а сам не спеша, вразвалку обходит стол, грузно опускается на свой полумягкий стул.

— Так вот вы какой, — говорит нарком. — А я считал, что раз Каменицкий, то глыба настоящая!

— Вы мне тоже казались выше ростом.

— Уважаю людей откровенных. Ну, чем порадуете?

— Ваше задание выполнено, товарищ народный комиссар...

— Постойте, постойте. Я попрошу вас не рапортовать, а рассказывать.

— Простите, Григорий Константинович.

— Это журналисты называют меня  к о м а н д а р м о м  тяжелой индустрии, а вообще-то я человек штатский, хотя и привык с гражданской войны к шинели...

И он, Каменицкий, освоившись немного, уже неторопливо повел рассказ о том, как несколько лет назад ему удалось открыть хромиты с малым содержанием никеля — всего около одного процента. Тогда никто не знал, что делать с такой рудой, как извлекать из нее металл. Быть может, дело тем и кончилось бы, но тут из геологического треста, из Самары, сообщили, что Москва настаивает на поисках богатой руды. Пришлось временно приостановить разведку на железо, чтобы заняться никелем, тем паче секретарь обкома Метелев стал еженедельно звонить в Ярск, напоминая каждый раз о никеле. Ну и вскоре была открыта нужная руда недалеко от Ярска. Потом цепочка потянулась на юг, в Казахстан, где тоже, оказывается, есть никель.

— На ловца и зверь бежит! — сказал Орджоникидзе.

— Мне просто везло, Григорий Константинович.

— Не надо скромничать. А как вы считаете, где следует заложить комбинат?

— Конечно, в Ярске!

— Почему в Ярске?

— Место удобное, рядом река. Легче протянуть железнодорожную ветку в степь, чем строить комбинат в безводной степи.

— Да, пожалуй.

— У меня есть некоторые расчеты.

— Даже и расчеты? Это совсем хорошо, товарищ Каменицкий. Что ж, будем создавать отечественную никелевую промышленность. Без никеля нет спецсталей, а без них нет современного машиностроения.

Зазвонил один из телефонов, что стояли на тумбочке по левую руку наркома. Он недовольно поморщился, взял трубку.

— Челябинск? — глухо переспросил он. — Да-да, слушаю, слушаю вас...

Недовольное выражение на лице сменилось деловым, строгим. Потом его крупное выразительное лицо тронула едва заметная улыбка, в задумчивых глазах заиграли, засветились лукавые искорки. Он свободной рукой поправил свои вялые усы и молодцевато приосанился.

— А что я вам говорил, когда был у вас на заводе!.. Очень хорошо, что не забыли. Так держать — и наша возьмет! До свидания, товарищи. Спасибо...

Он машинально, не глядя на рычаг, опустил трубку и придвинулся к столу, налегая широкой, сильной грудью на стол.

— Ваши соседи с Челябинского ферросплавного, наконец, выбились в люди, начали выполнять государственный план. Вот вчера пустили новую плавильную печь. Так мы скоро полностью обеспечим себя феррохромом.

— Челябинск — бывший уездный городок нашей губернии, — вроде бы напомнил Леонтий Иванович.

— Да вы патриот своей губернии!.. Что ж, на то и индустриализация: кто был ничем, тот станет всем! Губерния, губерния... А знаете, что весь Южный Урал очень, очень подходит для производства качественных сталей. Челябинские ферросплавы — это уже реальность, как видите. Через некоторое время будет ваш ярский никель. Ну, а в следующую пятилетку отгрохаем там у вас комбинат природнолегированной стали. Ну, каково, Леонтий Иванович?

— Да я во сне вижу все эти комбинаты.

— Вот таким и должен быть геолог советской формации. Открыл руду — не успокаивайся до тех пор, пока не пойдет она в дело...