Лариса повела гостей через прихожую, служившую одновременно кухней, в следующую комнату. В кухне пахло чем-то вкусным. В столовой стоял овальный стол, заставленный тарелками с холодцом, винегретом, тонко нарезанной колбасой и сыром. Иван сробел, подтолкнул Василия вперед, огляделся. В комнате стоял еще сервант. В нем за стеклом укрылись статуэтки и горка фарфоровой посуды, стройный ряд больших и маленьких рюмок; у стены размещался диван, на который почти от потолка спускался ковер, прикрывавший стену. Рядом с окном боком был поставлен маленький письменный стол, на нем стопка книг. Книги лежали и на открытых стеллажах, занявших одну из стен. Между книгами и на верху стеллажа стояли горшочки с цветами; такие же горшочки с длинными вьющимися растениями висели на тонких шнурах у стен; цветы росли и в кадке, стоящей на полу перед письменным столом.

Одинцов и Грисс стояли у двери. Первый, похоже, немного оробел, мял кепку в широких ладонях. Василий держался свободнее. Он снял теплую куртку, спросил, куда ее повесить. Следом за ним сбросил ватник Иван. Лариса унесла одежду в прихожую. Потом она вернулась и позвала негромко, глядя на чуть приоткрытую дверь в другую комнату, из которой едва проникал слабый свет:

— Мама!.. Принимай гостей!.. Да проходите же к столу! — пригласила она мужчин. — И так все остыло!

За столом Лариса села напротив Ивана. Она посмотрела на него мельком, потом пристальнее.

— Что с вашим лицом? — спросила она удивленно.

Он провел ладонью по обожженному лбу, носу и щекам. Только глазницы и переносица, защищенные очками, не зудели и не чесались.

— Ничего особенного. Говорил же, что пришлось попотеть!.. Ну и работенка досталась!..

— Вы же сожгли лицо! — воскликнула Лариса и вскочила со стула.

Лариса обошла стол, склонилась к лицу Ивана, осторожно, самыми кончиками розовых пальцев провела по лбу и щекам:

— У вас же самый настоящий ожог!

Ивану было приятно, что Лариса, наконец, заметила неестественную красноту его лица, что она вот так запросто провела теплыми пахнущими мылом или духами пальцами по небритой щеке. Она была рядом. Сквозь тонкий шелк белой блузки со стоячим воротником он увидел розовые плечи и полоски бретелек, чуть врезавшиеся в тело. Глубоко вздохнул.

— Ничего, заживет, чепуха все это! Мама-то чего не идет?

— Алешку спать укладывает… Вам же компресс на лицо какой-то надо или помазать чем… Мама знает!.. Как же это угораздило так сжечь?

— Над огнем пришлось работать. Вот и угораздило.

— Он ответственную деталь заваривал, — объяснил Василий. — Можно сказать, завод выручил здорово этой работой. Почти в огне работал.

— Герой труда, значит. — улыбнулась Лариса.

— Какой там герой, — смутившись, нерешительно запротестовал Иван. — Чуб вот спалил. Жалко. Когда теперь отрастет?

— Приступайте к трапезе, товарищи! — предложила Лариса. — Мужчины, разливайте вино.

Руки ее, белые, сильные, запорхали над тарелками. Она положила на тарелку Ивану всякую закуску. Василий всего понемножку положил на тарелку Ларисе, потом себе. А Иван осторожно, чтобы не накапать на скатерть, налил в рюмки вино.

Из спальни вышла мать Ларисы — высокая, выше дочери, полная женщина с крупными чертами лица. Темно-русая коса закручена на затылке. Глаза, такие же зеленые, как у дочери, приветливо смотрели на гостей.

— Ну, здравствуйте, — сказала она. — Меня зовут Варварой Федоровной. Кто же из вас Иван?

— Я вроде, — сказал Одинцов и встал. — А это дружок мой, Василий. С одного завода…

— Ну, здравствуйте, — повторила Варвара Федоровна и присела к столу. — Чем ты, Ларка, угощаешь, посмотрим.

С приходом добродушной матери Ларисы Одинцов почувствовал себя как-то вроде даже увереннее. Он за многие годы оказался впервые в «порядочном доме», среди людей, в обществе которых ему не доводилось бывать.

— Мама, чем лечат ожоги? — спросила Лариса, когда выпили по первой рюмке.

— Ожоги? А что случилось? Обожглась?

— Нет… Ване вот лицо обожгло, похоже. Посмотри на него.

— Да ладно, чего там, — Иван махнул рукой.

— Чем же его? Принеси свой крем, Лариса.

Лариса ушла в спальню и вернулась с пластмассовой баночкой.

— Идите же сюда, — позвала она Ивана к письменному столу. — Ну-ка, мажьтесь, живо!

Иван послушно поднялся.

Потом он выпил с женщинами еще.

Василий отказался:

— За рулем я.

Лариса принесла на большом блюде фаршированные мясом помидоры и баклажаны.

Они еще посидели немного. Иван больше молчал.

— Ехать пора, — с сожалением сказал он. — В цех мне нужно. Как бы чего не случилось.

— Поешьте как следует, — засуетилась Варвара Федоровна и стала подкладывать гостям фаршированных овощей.

Однако через десять минут Иван неохотно, но все же поднялся из-за стола.

— Пора, Василий, а?

— Смотри. Я свободен. Это у тебя дело.

— Надо ехать, — самоотверженно и решительно произнес Иван.

— А торт? Чай сейчас пить будем! — Лариса принялась быстро собирать посуду.

— Чай будем пить в следующий раз, если, конечно, пригласите… А сегодня извините… Спасибо вам за хлеб, как говорят, за соль. Будьте здоровы, — уже обратился Иван к одной Варваре Федоровне, слегка поклонившись ей.

— До свидания, — сказал Грисс.

Во двор они вышли втроем. Василий попрощался с Ларисой на крыльце и быстрыми шагами направился к машине.

— До свидания, Ваня. А снег все идет… — Лариса подставила ладонь под крупные и легкие, как птичий пух, снежинки. Снежинки быстро таяли на теплой ладони.

Ивану очень хотелось привлечь к себе молодую женщину, но он побоялся обидеть или рассердить ее.

— Мы когда еще увидимся?

— Не знаю… Я сегодня лекции пропустила, — ответила Лариса, и Иван понял, что на лекции она не пошла потому, что ждала его, Ивана. — У меня только по субботам вечера свободные…

— Долго до субботы…

Она рассмеялась:

— Ничего не попишешь…

— А если я тебя у института встречать буду? После учебы, а? — Он впервые нерешительно сказал ей «ты», и ждал, поступит ли она так же.

— В поселок не уедете потом. Лекции поздно кончаются.

— Да я пешком дойду! — воскликнул Иван обрадованно. — Так можно, да?

— Разденут по дороге ночью. Говорят, после того как из тюрьмы воров выпустили, кражи начались в городе.

— Кого разденут? Меня? — искренне удивился Иван. — Да меня ни один бандюга не тронет!

— Это почему же? — удивилась Лариса.

— Слово такое знаю, — отшутился Иван.

— Тогда приходите, — разрешила Лариса. — Институт найдете? На бульваре он.

— Да я вас везде разыщу! Из-под семи замков найду! — Иван решительно взял ее голову в широкие ладони так, чтобы не смогла, как вчера, увернуться, и поцеловал в холодные губы. — Ты мне вот как нравишься! — сказал он, глубоко передохнув и все еще не отпуская ее и чувствуя ладонями пушистые волосы и ласковую прохладу щек. — Просто сам не знаю как! Веришь?!

Лариса не пыталась сбросить его крепких ладоней. Она спокойно глядела в лицо Ивана, в широко открытых глазах отражался свет уличного фонаря.

— Идите, Ваня, — произнесла Лариса наконец, и он разжал ладони. — Идите…

— Так до завтра?

— Хорошо, — кивнула она головой.

Лариса еще стояла на крыльце, когда Иван оглянулся уже у самой калитки. Он помахал ей рукой…

— Ну как? — спросил Иван у Василия, усаживаясь на боковое сиденье.

— Чего «как»? — переспросил тот.

— Как тебе Лариса? Хороша, а?!

— Хороша, — согласился Василий. — Около такой самому, парень, надо быть отличным…

— Думаешь, не смогу! Я, брат, все смогу, если захочу!

— Вот и захоти, — Василий включил «дворник». Резиновые щетки сперва медленно, потом все быстрее заскользили по смотровому стеклу, сгребая снег.

— Я все смогу! — повторил упрямо Иван, когда машина неслась сквозь мельтешившие в свете фар снежинки. — Или не веришь?

— Давай, парень! — откликнулся Василий. — Люблю, когда снег. А ты?