Она с особым старанием домыла пол, присела отдохнуть на диван. Напротив, за окном, пожаром полыхало закатное небо. Окно выходило в степь, и вся она тлела до самых гор. Плавились от жара облака над горами. Неровные края их, обращенные на запад, к скрывшемуся за горами солнцу, впитали в себя золото и пурпур. С громким карканьем вдогонку за солнцем пролетела стая ворон. Их было видно долго, до тех пор, пока они не превратились в точечки и не расплавились, прикоснувшись к раскаленной кромке гор. В маленьком кабинете сладко пахло духами директорши. «Огнями Москвы».

Ольга достала с полки вазочку с конфетами. Прежде чем съесть, машинально пересчитали их, высыпав на колени. И вдруг догадка осенила ее: «Покупка! Проверяют! На честность!.. Ключик оставила, стерва, в замочке, специально: устоишь или нет! А сама, уходя, пересчитала «Мишек», все одиннадцать конфет учла. И деньги к порогу — специально! Гадина! Кому ты приманку кинула? Я же воровка! Из тюрьмы только… Чего же меня пытать-то? Я, может, завтра всю твою столовку вывезу до последней жестянки с томатом-пюре!»

Она сложила конфеты в вазочку, предусмотрительно вытерла пыль на полочке, постелила бумажную салфеточку, поставила вазочку на прежнее место. А деньги развернула и положила посредине стола, прижав их прессом.

«Не на ту напала! Я сама кого хочешь проведу!.. Приманку кинула… Дурней себя нашла! Ну, я тебе выскажу при случае», — подумала Ольга со злорадством.

Она переоделась в посудомоечной: сняла резиновые сапоги и жесткий фартук, обула туфли и надела жакетку — серую, в темную клеточку, с воротником и рукавами, обшитыми черной кожей, и с черными кожаными пуговицами; такие же три пуговицы сзади, на клапанчике. Все Андрей Михайлович, спасибо ему.

Василий ждет, наверное, в своем автобусике. Пятница сегодня? Значит, ждет!.. И чего прилип? Чудной какой-то! Собаку вон подобрал. Сказывал прошлый раз, поправляться стала: фарш мясной ела. Я, говорит, себе котлеты, а ей сырого фарша в теплом молоке… Ровно нянька заправская…

Василий кажется Ольге загадочным. В нем ей многое непонятно, и это настораживает. Все хорошее, что есть в молодой женщине, тянется к бесхитростному и доброму человеку, а все, что приобретено в воровских шайках, среди преступников, все их неписанные законы восстают против непривычных отношений, которые стали складываться между ними с первой встречи.

Необычно уже то, что он не пригласил ее ни в ресторан, ни к себе домой. Такому человеку представил! Это ж надо — своими глазами видела, за одним столом сидела с человеком, который рядом с Лениным бывал! Она была уверена до того, что такие люди сидят в Кремле, решают всякие важные дела, в том числе подписывают указы об амнистии. Доверие к ней Андрея Михайловича еще больше смутило Ольгу Лихову.

Рассуждая с собой наедине, Ольга твердо решила: вернет она ему деньги непременно. Если воровка, так уж и без совести и без понятий, думают!

…Сегодня она несет домой мясо тушеное, масло. На ужин, и позавтракать даже хватит.

Ольге, привыкшей к независимому существованию, было в тягость есть чужой хлеб. Она радовалась, что может выложить на стол и свою долю. «А получу деньги — куплю торт и вина… Отблагодарю девчат», — решила Ольга.

Она радуется этой будущей возможности и плотнее прижимает к груди тяжелый сверток. Довольна собой, что не взяла этих денег и не съела конфеты, догадалась о хитром замысле директорши.

Ольга пересекла площадь, подошла к автобусной остановке. Василия с автобусом не было. Молодая женщина почувствовала досаду. «И не больно надо!» Пожалела, что придет домой позднее, заставит девчонок ждать с ужином. Дежурит сегодня Зинка. Эта будет ворчать.

Ольга поглядела вдоль дороги. До самого моста не было видно ни одной машины.

И она пошла по обочине шоссе по направлению к поселку.

— …Чудачка, — заметила иронически Зина. — Надо было свежее взять. Супу бы наварили. Все сухомятка да сухомятка! — Она резала мясо и раскладывала тонкие ломти веером на тарелке. Красивая Зина все делала изящно. Даже хлеб укладывала на бумажной салфетке пирамидкой.

— Ты, Зинка, чокнулась на своей эстетике! — сказала Люба. — Мне так все равно, лишь бы быстрее. Бежать в техникум надо.

— Жить надо красиво! У женщины все должно быть красиво — от ногтей до нижнего белья! Точно говорю!

— Тебе хорошо, ты сама красивая, — заметила Валя Орехова. — А я вот, как ни наряжайся, красивее не стану.

— Чепухенцию городишь! — убежденно заявила Зина. — Тебе сменить только прическу на высокую, с висков убрать волосы, шею открыть. У тебя великолепная шея, а ты ее прячешь. Надо преимущества подчеркивать, а все заурядное — припрятать. Вот как пятно на скатерти — солонку поставим, и вся скатерть чистая! Ну, к столу, за здоровье поваров уничтожим мясо!

— Конечно, от каждой порции по три грамма отнять — целую корову увести можно из столовки, — заметила Рита. — А мы удивляемся, почему в рагу кости одни…

Ольга перестала жевать, почувствовала, что краснеет, положила бутерброд на тарелку.

— Думаете, украла, да? — спросила тихо. — Век свободы не видать, если сперла!.. Дали мне мясо… Чем еще поклясться?! Я деньги нашла, десятку, и то не взяла. На стол положила, если знать хотите!..

— Верим тебе. Это в нашей столовке система такая, — миролюбиво сказала Рита и продолжала есть, как ни в чем не бывало. — Ешьте, девочки! Считайте, что наши нормы к нам вернулись… Представляете, если Ольге столько дали, — сколько сами повара тянут?! Партгосконтроль на них наслать, вот что нужно!

— Это они о нашем здоровье беспокоятся. Каротин в мясе — вреднючий яд! — засмеялась Зина. — Лучше пусть, мол, у нас атеросклероз, чем у аппаратчицы, ударницы коммунистического труда Валентины Михайловны Ореховой.

— И чего ты, Ольга, в столовку пошла? — произнесла горячо Валя. — Айда к нам в цех! Суперфосфат варить с нами будешь, а не грязную посуду мыть!

— Так чего делать, если опять дадут? — растерянно спросила Ольга. — Брать или как?..

— Пошли они к черту! — категорически заявила Рита Белоусова. — Будь в стороне от их махинации. Тебе это совсем ни к чему! Хватит!

— Мясо вку-у-сное-е! С чесноком, с морковкой тушили… для себя старались повара! — с притворным сожалением вздохнула Валя, и все рассмеялись. Даже Ольга улыбнулась смущенно.

Мясо, красиво уложенное Зиной, лежало на тарелке большим цветком с оборванными кое-где лепестками. Его никто не брал больше, будто сговорились девчата.

Ольга долго не могла уснуть. В темной и теплой комнате пахло Зиниными духами, слышалось, ровное дыхание девушек. Едва-едва светились никелированные спинки кроватей, настойчиво тикал будильник, на тумбочке и чьи-то часики, наверное, Ритины…

«Что же получается? — думала Ольга Лихова. — Я, значит, воровка. Меня, попадись я, — в тюрьму! А эти таскают у всех на глазах, каждый день, и ничего. Они — честные! И жизнерадостная заведующая, и худой, как щепка, — шеф-повар Аркадий Борисович. И расфуфыренная, розовенькая куколка, мастер порционных мясных блюд Верочка — честная? Ворюги они, факт! А меня на честность проверяют! А сами?! Эх!.. Шайка-лейка!..

…Собственно, мне-то какое дело? Не я украла, другие! А мне за какие заслуги подкладывают куски? Боятся? Если бы боялись! Им и бояться меня нет смысла… Наверное, решили меж собой: своя, мол, из тюрьмы, поделиться надо, подкормить малость… И чтобы рот заткнуть — купить куском мяса…

Одни, значит, воруют тайком, ночью темной, а другие тянут чуть не у всех на виду и даже на стрему не ставят!.. Без опаски!»

…После завтрака, когда Ольга с Настасьей полоскали стаканы из-под кефира и молока, ее вызвала директорша. Ольга напряглась вся, смуглое лицо покрылось красными пятнами.

— Ты чего с лица-то сменилась? — спросила Настасья. — Аль натворила чего?

— Не твое дело! — в сердцах ответила Ольга. Вымыла руки, сняла фартук, узким и длинным коридором с кафельным полом прошла в конец здания, где рядом со складом помещался кабинет директорши.