Со своего места я видел в окно улицу. Перед домом взад и вперёд ходили женщины с корзинками; у некоторых в фартуках лежал хлеб. Нескольким русским и полякам эсэсовцы разрешили выйти во двор, чтобы оправиться. Увидев заключённых, женщины стали бросать нам хлеб. Несчастные кинулись его подбирать, началась свалка. Один из эсэсовцев (мы называли его «Чёрный») подскочил к заключённым и, не говоря ни слова, выстрелил. Те с криком разбежались, но один русский был ранен в руку. Два пальца болтались лишь на узенькой полоске кожи, кость была сломана.

Гудман, бывший моряк, сорвал с себя рубашку и перевязал раненого. Я видел его через несколько дней, но в Навице его уже не было. Очевидно, он умер по дороге.

Быстрей, быстрей! Из одного сарая в другой. Без пищи и без сна. И никаких известий о ходе войны. Вокруг тишина. И только мы идём всё вперёд и вперёд, пока не падаем замертво.

Но однажды утром мы все снова оказались вместе. Остальные штутгофские колонны совершенно неожиданно очутились в той же самой деревушке, куда, пришли мы. Нас построили на поверку в соответствии с лучшими штутгофскими традициями. Командовал «парадом» гауптштурмфюрер Майер. «Смирно! Снять шапки!» Майер мрачно обозревал остатки своих войск. Начиналась оттепель. Со всех сторон стекали потоки воды, и мы стояли но колено в жидкой грязи. Майер обошёл колонны заключённых, отдал соответствующие распоряжения, сел в машину и уехал.

Пока мы стояли, через деревню одна за другой проезжали тяжело нагруженные подводы. Лошади едва не падали от усталости. Тащиться по грязи было им не под силу. Значит, не только нам приходилось туго на этой проклятой дороге. Мимо проехал большой военный грузовик. В кузове лежала солома, а на соломе сидело несколько высокопоставленных офицеров германской армии. Это был штаб гарнизона, оборонявшего Бромберг. Они бежали, оставив город почти без борьбы. Через несколько дней их всех повесили вместе с бургомистром и местными руководителями нацистской партии. Так мы узнали о положении на фронте. Русские наступали на Франкфурт-на-Одере. На севере Красная Армия обстреливала Штеттин и угрожала Свинемюнде. Теперь мы поняли, почему здесь появился Майер. Всё было кончено. Мы попали в «котёл».

И снова в путь. Из тысячи двухсот человек, которые всего неделю назад покинули Штутгоф, в нашей колонне оставалось около восьмисот.

Мы брели по колено в воде. В дорожной грязи утопали беженцы из Восточной Пруссии. Уже несколько месяцев они шли из Кенигсберга в Штеттин, и когда они были уже почти у цели, им велели вернуться в города, расположенные на северном побережье Померании и на полуострове Хель.

Оттепель доконала беженцев. Их лошади падали и уже больше не могли подняться, а огромные подводы ломались, Теперь наш маршрут отмечали не только трупы заключённых: по обочинам дорог лежали дети и старухи, окончательно выбившиеся из сил.

Быстрей, быстрей! После бесконечно долгого и мучительного марша, потеряв всякое представление о времени и пространстве, мы вошли наконец в маленький городишко Навиц, расположенный примерно в шестнадцати километрах от города Лемборк в Восточной Померании,

Нас загнали в небольшой лагерь, который раньше принадлежал службе труда при объединении нацистских женщин.

Этот лагерь был рассчитан максимум на 150 человек. Теперь в него загнали почти 800 заключённых.

В маленькую комнату, где на столах, под столами и просто на полу могло разместиться максимум 50–60 человек, затолкали 80 датчан, 30 норвежцев и несколько заключённых других национальностей — всего 116 узников. Там мы пробыли с 3 февраля по 10 марта. В пути мы были около десяти суток и всё это время фактически не получали пищи.

Вот отрывок из моего дневника:

4 февраля. На поверке выяснилось, что из 1200 человек нас осталось 760. Старый Фриц произнёс длинную речь и под конец заявил, что теперь вновь вводится лагерная дисциплина и мы должны неукоснительно соблюдать порядок и Sauberkeit[36].А Нас не кормили вчера, не кормили и сегодня.

5 февраля. Три варёные картофелины, не очень маленькие.

6 февраля. Три картофелины. Разговоры о том, что скоро нас погонят дальше, так как крестьяне либо не хотят, либо не могут достать нам еду.

7 февраля. Пол-литра картофельного супа без соли. Настоящие помои.

8 февраля. Картофельный суп, сваренный кашубами. Вкусно. Удивительно, что эсэсовцы и Старый Фриц разрешили кашубам принести суп. Но в лагерь их не пустили. Землеройка, старший капо из уголовников, «организовал» корову, которую тут ж о зарезали. Говорят, что завтра мы пойдём дальше.

9 февраля. Рано утром выступили из лагеря, но дошли только до города. Простояли там несколько часов и снова вернулись в лагерь. К северу от города что-то происходит. Многие утверждают, что с юго-запада доносится канонада. Пол-литра мясного супа без соли.

10 февраля. Кашубы принесли картофельный суп. Примерно три четверти литра на брата. Датчане «организовали» картофель. Мы режем его ломтиками и жарим на плите. Поляки незаметно передали кашубам письма. Вши распространяются но лагерю с невероятной быстротой.

11 февраля. Целый день ждали пищи, но кашубы так и не пришли. Вечером получили по пол-литра картофельного супа без соли. У всех понос и дизентерия. Теснота страшная. Чтобы ночью выйти из комнаты, приходится ступать по живым телам. Нервы напряжены до последней степени.

12 февраля. Пол-литра супа от кашубов. Всё больше и больше больных, у многих высокая температура.

13 февраля. Прокисший суп без соли. Теперь я и сам явственно слышу грохот пушек на юго-западе. Днём кашубы принесли суп. Огромные толпы беженцев тянутся через Навиц. Все говорят о том, что русские тапки прорвались через Тукла-Хейде к городу Картхаус, южнее Навица.

14 февраля. Всё больше смертных случаев, сыпной тиф. Вся нища без соли, но суп, сваренный кашубами, очень вкусный. У нас тоже много больных. Беженцев становится всё больше и больше. Создана команда водоносов, которые таскают воду из города, и команда дровосеков, которые должны обеспечивать топливом кухню. Старый Фриц плетёт всякую чушь о соблюдении лагерной дисциплины. Он заявил, что в его войске всегда были палочных дел мастера, которые следили за порядком, и что нам тоже нужна палка. Он выделил двух заключённых, дал каждому по еловой ветке и велел всыпать двум провинившимся по 15 ударов. Я не знаю, что натворили эти заключённые. Пороли их на «козле», который смастерил Рудольф. Впрочем, Рудольф делал не «козла», а козлы для пилки дров… Когда экзекуция кончилась, Старый Фриц был на вершине блаженства.

15 февраля. Снова идиотские разговоры о чистоте. Воды в лагере нет. Каждое утро — 20 минут гимнастики. «Это полезно», — говорит Старый Фриц. На сегодняшней поверке нас было только шестьсот.

16 февраля. Умер Отто М. Тиф. У всех понос.

17 февраля. Сегодня утром похоронили Отто в маленькой рощице у железной дороги. Мы с Лео запомнили это место.

18 февраля. Во время поверки Старый Фриц велел убрать из бараков все печки, чтобы «заморозить вшей». Но мёрзнем мы. Он произнёс ещё одну речь, на этот раз о евреях. Заболел староста блока. Началась борьба за власть между Землеройкой й Марсинаком, который вдруг снова объявился в лагере.

19 февраля. Всё больше и больше больных. Говорят, что в Лемборке нас ждут посылки от Красного Креста. Вшей мы теперь одолеем во что бы, то ни стало. Во время поверки Старый Фриц велел раздеть одного, из заключённых донага, а два других долго тёрли его древесной стружкой. Средство весьма радикальное. Ночи длинные, как годы.

20 февраля. Нет света, нет тока. На поверке двух заключённых наказали двадцатью палочными ударами за кражу хлеба на складе. Кто-то попытался бежать, теперь ставни забиты снаружи гвоздями. Темно и днём и ночью. Из Лемборка прибыло 150 маленьких посылок; в них нет ни жиров, ни табака. Все разочарованы. Мы делимся с норвежцами.