— Да кто угодно встанет. Да тот же главный инженер. Смотри-ка, нашел незаменимого. И все пойдет своим чередом. И никто даже не заметит.

— Лукавите, Владимир Михайлович, сами себе противоречите. Какая же может быть замена у птицы, которая падает на взлете?

— Ты мне скажи конкретно, что тебя волнует?

— Ваш воз, Владимир Михайлович. Действительно, тянете изо всех сил. А на глазах словно шоры. И не смотрите по сторонам. Что там дальше будет.

— Занимался бы ты своими делами, — сказал Владимир Михайлович тоном, который у него иногда появлялся на оперативках. — И не лез в дела, которых не понимаешь.

— Да не сердитесь. Я очень люблю вас и уважаю. Но мне кажется, что где-то мы теряем чувство реального. Вот Богдан… Вот наследник растет! Правда?

— Богдан как Богдан. Слушай-ка, а не прикидываешь ли ты уже наследников?

— А почему бы и нет? — весело, вопросом на вопрос ответил Володя.

— Продолжателей своего дела? — уточнил Владимир Михайлович. — А есть ли оно у тебя, твое дело?

Володя не ответил. Он присел на корточки завязать шнурок на ботинке.

Владимир Михайлович смотрел на широкие Володины плечи, на опущенную голову. Надо же, какой густой волос. Даже Север ничего не смог сделать.

Почему Володя так разволновался? Какую опасность он почувствовал? Словно из стана врагов вырвался. Надо подарить ему хороший джинсовый костюм, самый модный, самый дорогой, какой только есть. Скорее всего, тут обычные трудности роста: как говорит Ермолай, поднимает голову интеллигенция второго поколения. Чем совершенней технологический процесс, тем острее встают вопросы морали, вопросы этики. Первое, например, что сделал Владимир Михайлович, когда его назначили руководителем, — отменил себе и главному инженеру надбавку за сверхурочные часы. С рабочими разговаривать стало легче.

— Странная мода пошла на шнурки, — сказал Володя, выпрямляясь, — длинные, как парашютные стропы.

— Да, — подтвердил Владимир Михайлович, а сам подумал: случись, действительно, чего, на его место встанет главный инженер. Хороший мужик и специалист отличный, но что его будет ожидать на первых порах — тут Владимир Михайлович ему не завидовал. Главный сам пока не знает, с чем ему предстоит столкнуться, где и как будет он разбиваться в кровь. Но что об этом думать сейчас…

Когда зашли в комнату, Оксана сказала:

— Посмотрите, как Ермолай работает.

Все посмотрели и увидели деревянное сооружение от стены до двери, а высотой до потолка — мебельную стенку, именно сооружение, сочетание инженерного замысла и технического воплощения. Все полки, полочки и дверцы сияли великолепной полировкой, словно одновременно обледенели, и просматривалась под этим льдом древесина, настоящая, живая, взыгравшая всеми своими красками.

Гости подошли ближе и были удивлены еще больше мастерством Ермолая Емельяновича: между полками и стенками не было заметно следов соединения, все настолько цельно, как будто бы это не клеили, не скрепляли шурупами, а выращивали, словно кристалл.

— Потрясающе, — сказал Владимир Михайлович. — Поверьте специалисту.

— Я ему говорила: делай мебель, это лучше, чем ходить на службу. А он пока думает. Какой чудак, правда? Володя, помоги принести с кухни стол. Мы его приставим к этому. Соберутся сегодня самые близкие. Отметим возвращение Богдана.

Владимир Михайлович и Володя переглянулись — один словно бы упрекнул, другой словно бы оправдался: кто бы мог подумать, что попадут на семейное торжество.

И вот начали расставлять тарелки, раскладывать вилки и ножи, обстоятельно заниматься благоустройством стола. Оксана передвигалась быстро и ловко, что-то добавляла, что-то меняла, создавалось впечатление, что она не ходит, а клубится над столом.

Гости молчали, продолжая чувствовать неловкость. А Оксана разговорилась. На проводах ее вообще не было слышно. А сейчас, в ожидании мужа и сына, в тепле и свете уютного своего жилья, она как бы рассуждала вслух и при этом как будто не имела в виду ни Володю, ни Владимира Михайловича.

Сверкал хрусталь! Светились серебряные вилки! Желтели костяные ручки ножей! А Оксана рассказывала о трудном времени, которое им досталось от прежней жизни. Им досталось как раз такое время, когда труд хоровика ничего не значил и с ним никто не считался. Публика не скупилась на аплодисменты, администрация скупилась на жилье. Лучшую часть жизни прожили под аплодисменты, а дома пересчитывали рублевочки — хватит ли до получки. Даже не представляли, как еще может выглядеть жизнь! У простого народа ошибочное представление — будто бы куда ни приходит артист, все встают и здороваются первыми. Вовсе нет! Есть, конечно, заоблачные вершины, с которыми здороваются первыми… Монбланы и Эвереста сцены… Но все это было давно. А сейчас просто так, на голом месте, уже ничего не поднимается. Сейчас большая ставка на второе поколение. Мы своим скромным трудом утрамбовали площадку. Если удастся устроить Богдана в консерваторию, то можно ожидать от него значительных успехов. Залогом тому служит прочное сейчас общественное положение Ермолая Емельяновича. Люди стали жить хорошо, и у них идет переоценка ценностей. Обеспечили себя на сегодняшний день, вовсю обеспечивают завтрашний. И это естественно. Тут нет ничего предусмотрительного. Такова, увы, природа человека — вначале хорошенько обеспечиться, а потом думать об искусстве. Раньше все бились за твердую специальность, с которой нигде не пропасть. Один чудак говорил даже так: я нигде не пропаду, если и немцы придут, все равно работа будет. Непатриотично, но по сути довольно верно. Помните, Владимир Михайлович, какие выстраивались конкурсы в надежные институты, в авиационный там, в строительный. А сейчас, не знаю, в курсе ли вы, но в авиационный институт, представьте, нет конкурса. Туда сейчас устроиться гораздо легче, чем, допустим, простым продавцом в обычный продмаг. Серьезные люди посматривают сейчас на своих детей со снисходительным прищуром. Дома — изобилие, а государственная система стабильна, как никогда. Чего переживать? Чего заботиться? Пусть дети растут естественно, как травка на клумбе. Нашу судьбу определяли или родители, или стечение каких-то обстоятельств. А сейчас детки сами выбирают что хотят… Детки сейчас ринулись в искусство. Им хочется петь в микрофон, произносить монолог Гамлета, выставлять в Манеже картины. Родителям совсем необязательно, чтобы сын был авиаконструктором, — они сами авиаконструкторы. Но если сын напечатал в газете стишок — это большое семейное торжество. Ермолаю с работой повезло. Сначала мы думали, что это будет просто отработка, будет наш папа коптить небо на пенсии, пока ноги ходят. Но все стало быстро и резко меняться. Хоровая студия Дворца культуры имеет выход на студию при оперном театре. А из той студии при театре, как вы понимаете, прямой выход в театр или на худой конец в училище. Ермолай неожиданно стал в почете: студия детская, и каждый родитель старается установить с ним добрые отношения. У Ермолая с жизнью сейчас гораздо больше связей, чем когда он просто работал. Просто хоровик, что это такое… У нас осталась последняя забота, наш святой родительский долг: устроить будущее Богдана, то есть подготовить его в консерваторию.

— А задатки у мальчика есть, — сказала Оксана. — Материнская кровь должна проявляться.

Владимир Михайлович неожиданно подумал: какой в этой квартире прекрасно собранный и отшлифованный паркет. Не тонкослойные шашечки, наклеенные на древесностружечную плиту, какие стала выпускать наша промышленность, а настоящий, дубовый, уложенный елочкой; стоимость его столь велика, что нормальному человеку, пожалуй, и не стоит тратить силы на доставание. С паркетом вообще в последнее время происходят события фантастические. Вот, например, такая история. Дом подлежал капитальному ремонту, и жильцов временно расселили по другим районам. В одной трехкомнатной квартире оставался такой же, как у Ермолая, паркет. Хозяева сильно переживали, потому что были уверены, что строители не оставят без внимания дорогую вещь, разберут и вывезут. Так оно и случилось: вместо паркета возвратившиеся хозяева увидели крытый лаком прессованный картон. Это им показалось закономерным, они даже не стали жаловаться. А спустя несколько месяцев, когда картон отстал в одном месте, с изумлением обнаружили, что положен он был на паркет, только тщательно зашпаклеванный. Посоветовались всей семьей, и хозяин, по специальности научный работник, взялся за реставрацию. Он пересчитал дощечки, прикинул, сколько сможет отскоблить в свободное время, и получилось, что работы здесь на четырнадцать месяцев, включая субботы, выходные дни и праздники. Сейчас он доскабливает вторую комнату. Пальцы у него, говорят, стали железные — гвозди выпрямляет. А простодушное человечество продолжает ждать от него научных открытий.