— Так не только тибетские врачи определяют возраст. Мой папа тоже определяет.

Мария Владимировна и Виталий обернулись к невесте, а Леонид встал и подошел к окну.

— Он у меня медик, профессор, — оживилась невеста от всеобщего внимания. Волнуясь, она облизала губы. Миленькое личико хорошо воспитанной девушки лет двадцати восьми. Всем стало ясно — нет, Леонид не промахнулся. Не может порядочный человек пройти мимо такой девушки.

— Мой папа точно определяет у новорожденных срок жизни. Если, конечно, никаких незапланированных происшествий… под машину там, в речке не утонет.

— В огне не сгорит, — подсказал, не оборачиваясь, Леонид.

— И что, совпадает? То есть каким-то образом это проверено? — Мария Владимировна была заметно возбуждена.

— Да, проверено. Папа говорил… — и невеста вдруг замолчала.

— Так он жил в Тибете? — напомнил Виталий.

— Да, он долго работал в условиях Тибета. Он тоже рассказывал о встречах со змеями. Их, конечно, было очень много. Но больше всего ему запомнилась одна. Это как раз о взглядах. Папа рассказывал, как он заблудился. А день уже угасал. Но папа человек смелый и решительный, Леня знает.

— Кхм, кхм, — подал голос Леонид.

— Папа присел отдохнуть. И тут перед ним на соседнем камне появилась змея, совсем так же, как вы рассказывали. Она свернулась кольцом, а голову подняла и стала смотреть на папу. А папа стал смотреть на нее. Он говорил: зрачок в зрачок. И папа вдруг ощутил некую вину, плохим человеком почувствовал себя, совсем никуда не годным. И будто бы змея знала это и выступала в роли судьи. Папа не выдержал и отвел взгляд. Но он успел увидеть, и говорит, что ему не показалось, он говорит, что ошибки быть не могло — змея качнула головой и усмехнулась. И уползла. А вскоре появились собаки и вывели папу из ущелья.

— Лучшие змеи, которых я знал, живут в нашем зоопарке, — Леониду надоела мистика, кроме того, он многозначительно взглянул на часы, а потом на невесту. — Сквозь толстое бронестекло мы видим этих сонных добродушных тварей. Они свешиваются с декоративных сучьев, копошатся в тепленьком песочке. Солнце им заменяет электрическая лампа, пустыню Сахару — горсть подогретого песка. Живут и не знают, что пойдут на чучело.

— Напрасно вы так, Леонид.

— Да ладно вам. Тише! Слушайте…

Все затихли.

Монотонный плотный шум заполнил комнату: то раскачивались под ветром верхушки сосен. И вплетался в этот общий шум еще другой — шелестяще-шуршащий. Все подошли к окну. Метель кончилась, и с неба сыпалась мелкая сухая крупка.

А у Виталия тоже была своя змейка. Он не успел рассказать. А может быть, и не стал бы: у всех случаи серьезные, так и тянущие на философские обобщения. А у него, как он считал, все было простенько. И только сейчас все как-то по-новому осветилось…

Когда-то в юности он работал одно лето воспитателем в пионерском лагере, и к его отряду привязалась невесть откуда взявшаяся змейка. Все время она была где-то рядом. Они в столовую — и она следом; они купаться — и змейка ползет, оставляя на песке синусоиду. Устроится возле одежды и словно караулит. Тогда о ней много говорили, считали, что это неспроста… Ждали происшествий, как после встречи с черной кошкой. И тронуть ее боялись — так и чувствовалось, что за этим что-то стоит, и вот это «что-то» действительно может наказать. Но разъехались по домам и вскоре позабыли о змейке…

Выходит, это тоже было чудо!

С некоторых пор Виталий стал замечать: между человеческой добротой и верой во всевозможные чудеса, чепухой, с точки зрения строгой науки, есть четкая зависимость. Тот, кто верит, обязательно добрый. Виталий помнит, как у одного лирического поэта, человека доверчивого, слезы навернулись на глаза, когда его стали убеждать, что Луна — искусственное тело, не что иное как сплав железа, алюминия и титана. Этот разговор происходил поздним вечером на троллейбусной остановке. И как раз прямо над их головами стояло это самое искусственное тело во всей своей красе — пылающая красная медь с легкой дымчатой чернью в серебряной воздушной оправе облаков.

— Может, побежим, товарищи? — предложил Леонид. — Пока спокойно на улице. Вон и вахта от главного корпуса отгребает завалы.

— Да-да! — подхватила невеста. — Завтра на лыжах. Еще Жучку надо покормить.

— О! У вас и Жучка есть? Леонид, я поздравляю вас.

— Ой, вы не подумайте, — опять невеста. — У нас не такая Жучка, как у Чехова в «Каштанке». У нас китайский пекинес. Папа подарил.

— Ей надо покормить пекинеса… — в крайнем смущении пробормотал Леонид. — Тогда тем более есть смысл двигать. Мадам, — сказал он невесте, — от вокзала мы возьмем такси. Ваша Жучка будет довольна.

— Такая же наша, как и ваша.

Мария Владимировна слушала этот разговор, кивала, словно тоже принимала участие в нем. И показалась она Виталию древним вороном, а взгляд ее был тяжелым и тоскующим.

Едва добрели до шоссе, ведущего к станции, — сплошной стеной упал дождь. Шли, с трудом вытаскивая ноги: снег лежал высоко и рыхло и не растворялся в дожде, а впитывал капли и словно разбухал, тяжелел.

Двигались гуськом, след в след, Виталий замыкал шествие. Время от времени оглядывалась лишь невеста. Молча быстренько зыркнет, убедится, что все в порядке, — и снова вперед. А другим это было не нужно. У них души лидеров: сами идут — значит и другие идут. Другие просто обязаны идти. Виталий подумал: у жены тоже характер лидера. Если та будет идти — тоже не обернется. На это он обратил внимание еще когда встречались. Он провожал ее до дома, а она сажала его в трамвай. Зайдет он в салон — и сразу же к окошку, чтобы помахать рукой. И всегда видел удаляющуюся спину. И ни разу не было, чтобы дождалась, когда вагон тронется. Между прочим, и теща всегда ходит на полшага впереди мужа.

Когда наконец добрались до станции и отдышались под навесом, Леонид уставился на группку девушек, таких же мокрых до ниточки, но веселых и громкоголосых. Они пытались прижечь сигаретку, ломали отсыревшие спички. Потом хохотнул, обернулся:

— Ну и бестии, девчонки! Додумались — сигарету по кругу.

— Спасибо вам, — сказала невеста Виталию. — Было очень интересно.

— Когда еще попадешь в этакую круговерть, — поежилась Мария Владимировна, глядя на густую сетку дождя. — Это ведь кому расскажешь, и не поверят. А все из-за вас, Виталий. Вы прямо как магнит.

— Все правильно, — подтвердил Леонид. — Так и должно быть — провинция еще держится. Они еще встречаются.

— Да-а, — протянула Мария Владимировна. — Провинция пока держится. А мы превращаемся в функционеров… Это надо же — все традиции порастеряли.

— Чего-то порастеряли, а чего-то приобрели.

За две минуты до электрички, когда затрещал предупреждающий звонок над путевой будкой и шлагбаум строгим пальцем перекрыл переезд, Виталий, превозмогая вдруг возникшую усталость, сказал Леониду с равнодушным видом:

— Все забываю: ты же член редколлегии? Будешь в редакции — узнай, если не обременит, что там со мной. Второй год водят за нос.

— Старик, некоторых всю жизнь водят.

— А у Лени есть что-нибудь ваше? — спросила невеста.

— Должно быть, если не выбросил, — пошутил Виталий.

— Я сама все найду и прочитаю. А вашу просьбу лично возьму на контроль.

Мария Владимировна отвернулась.

Когда отошла электричка, Виталий увидел, как на противоположной стороне в некоторых дачных домиках, видневшихся между деревьями, зажглись огни. Зимой там жили студенты и, как слышал Виталий, наиболее жизнестойкая творческая поросль, которая со временем, возможно, дорастет до кормила, а сейчас занята пробиванием московской прописки.

Было еще светло, и видны были черные плешины на буграх и тропа, уходившая к домикам, ее темный ледяной панцирь.

Я отвела Витьку в садик и хотела заняться стиркой. Пятница, лекций моих в училище нет, впереди два выходных, так что самое время для стирки. Но тут позвонил Гриша и сказал, что он внезапно выезжает в Москву. Сейчас он и сам не знает — надолго ли, вполне возможно, что и на месяц.