Ничего лучшего на ум не приходило, и это был тот минимум, который он обещал выполнить. При этом ему, вероятно, придется расстаться с жизнью. Гибель в пламени победоносного поражения послужит расплатой за Джербу.

Он подумал, что надо отбросить все мысли о Джанне, которые могли подточить его отвагу. Внезапно Просперо пришлось остановиться. Он стоял около камбуза. Огонь был погашен, и холодные котлы стояли на плите, окруженной для защиты палубы от огня железным листом. Перед Просперо маячила в темноте фигура старшего канонира, сидевшего на корточках между пороховым бочонком с одной стороны и ведром и бухтой каната с другой. В отличие от остальных членов экипажа, он продолжал трудиться, опуская руку то в бочонок, то в ведро.

— Что делаешь? — осведомился Просперо. Человек вскочил на ноги. Это был Диомед, старый, низкорослый грек, гибкий как обезьяна, умелый пиротехник и баллистик.

— Фитили, господин.

— Фитили? — само это слово, подобно фитилю, поджигающему порох, подтолкнуло мысль к лихорадочной работе. После длинной паузы Просперо заговорил вновь. — Пошли со мной, — сказал он и зашагал на корму.

Подняв тяжелый кожух, закрывающий дверь в каюту, он ступил в круг света от лампы, подвешенной к потолку. При его появлении дон Алваро, прикорнувший на диване, проснулся и встал.

— Какое бы решение вы ни приняли, — сказал он, — мне пора отправляться на «Имакуладу».

— Секундочку, — Просперо решительным жестом вернул его на диван и обернулся к греку, который, шлепая босыми ногами, вошел вслед за ним.

— Какой самый медленный фитиль ты можешь сделать?

— Самый медленный фитиль? — Грек почесал седую голову. На его лице четко проступила сетка морщин. — Я мог бы сделать фитиль длиной пять ярдов, который будет гореть минуту.

— Или десять ярдов — две минуты?

— Да. Или более длинный, господин, но гореть он будет с той же скоростью.

— Я могу положиться на твои слова? Готов ли ты ручаться головой, что фитиль не сгорит раньше? Диомед на миг задумался.

— Да, господин.

— Сколько времени тебе потребуется для изготовления сотни ярдов такого фитиля?

Грек опять задумался, подсчитывая.

— Три часа, — сказал он, — если дадите человека в помощь. Не больше трех часов.

— Бери столько людей, сколько хочешь, но сделай. Сейчас почти полночь. Рассветет меньше чем через пять часов. Я могу дать тебе четыре часа и ни мгновения больше.

Грек пообещал выполнить все в точности и отправился делать фитиль, а заинтригованный испанец ждал объяснений.

— Это значит, — сказал Просперо, — что на сей раз командовать большим кораблем буду я. — Он улыбнулся, не скрывая своего возбуждения. — Именно я пойду в бой на «Имакуладе». А вы, дон Алваро, останетесь вместе с Аллори управлять флагманом.

В бледно-жемчужных лучах рассвета часовой Драгута, находившийся на скалистом мысу Ла-Мола, увидел неаполитанскую эскадру, похожую на флот кораблей-призраков. Часовой поднялся с кучи хвороста, на которой лежал, удобно вытянувшись, и, протирая глаза, спросил себя: откуда, во имя Аллаха, взялись эти корабли?

Во главе линии судов длиной в пару кабельтовых шел огромный, явно испанской постройки, галеон, высоко вздымавшийся над водой. Светало, а часовой, замерев от изумления, все продолжал всматриваться в даль. Первые лучи солнца уже коснулись перламутрово-серой воды, когда наблюдатель, наконец, поджег фитиль, чтобы дать сигнал тревоги. Звуки убедили часового, что перед ним отнюдь не мираж. Галеры внезапно, с глухим стуком и плеском весел, наддали ходу, а на галеоне под скрип блоков были подняты топсели; свежий утренний бриз наполнил его паруса, и галеон двинулся ко входу в залив.

Яростно раздувая фитиль, часовой схватил аркебузу и подставку, и в этот миг тишину утра вспорол грохот канонады. Это Драгут, подобравшись в темноте к форту, выпустил по нему залп из нескольких орудий. Облако пыли, поднявшееся от пробитых песчаниковых стен, смешалось с дымом ответного залпа, столь слабого, что сразу стало ясно: защитников мало.

Разрядив тяжелые орудия, галеры Драгута отошли за пределы досягаемости огня, так что несколько ядер, поспешно выпущенных из форта, шлепнулись в воду, не причинив им вреда. Даже на таком расстоянии можно было слышать вопли пиратов, которыми они радостно приветствовали удачную бомбардировку. Когда крики, наконец, стихли, часовой на Ла-Мола выстрелил, давая сигнал тревоги, и, бросив аркебузу и подставку, чтобы бежать скорее, с криками «Аллах! Аллах! » помчался по направлению к следующему аванпосту.

Но этого уже не требовалось, ибо Драгут заметил со своего места галеон, входящий в бухту, и после короткой паузы, во время которой он недоверчиво разглядывал корабль, раздался ликующий возглас. Послышался звук труб, и дюжина корсарских галер оторвались от основного флота и рванулись к галеону со всей быстротой, на которую были способны гребцы.

Отрядом командовал Синан-эль-Саним; получивший приказ окружить и захватить корабль, в котором пираты признали — по крайней мере, на это рассчитывал Просперо — богато груженный трофей, прибывший, быть может, из Нового Света.

Сам же Драгут вместе с оставшимися кораблями держался у полуострова на безопасном расстоянии от форта и потихоньку двигался следом на некотором расстоянии.

Галеон, не обращая внимания на эту суету, самоуверенно (что вызвало насмешку пиратов) и спокойно шел с легким креном на правый борт. Почти весь его экипаж со всеми предосторожностями покинул судно на баркасе, когда галеон входил в бухту, и эта операция прошла незамеченной для мусульман. На судне остались только капитан, стоявший за рулем в рубахе и штанах, Диомед, чем-то занятый на главной палубе, а на носу стоял Просперо, вооруженный запалом.

Галеры выстроились в линию; на их юты высыпали орущие пираты в тюрбанах. Они считали, что галеон уже взят, так как слишком далеко зашел в узкий пролив и не сможет развернуться. Когда между пиратами и галеоном оставалось менее трех четвертей мили, Диомед подбежал к Просперо и объявил, что все готово.

Просперо молча кивнул и с бесстрастным лицом протянул греку запал. Тот быстро навел орудия и по очереди выстрелил из них, особо не целясь. Первое ядро подняло безобидную тучу брызг, упав между двумя галерами; второе, однако, по счастливой случайности срикошетировало от воды и пробило борт пирата чуть выше ватерлинии. Подбитое судно было вынуждено отойти назад и пристать к берегу. Остальные продолжали атаку под аккомпанемент криков, в которых слышалась удвоенная ярость.

— Бегите, Диомед! Пусть Гастон закрепит руль, и бегите вместе! Вперед!

Диомед в нерешительности смотрел на Просперо.

— Вон! — повелительно крикнул тот. — Вы знаете, что сейчас будет! Но Диомед все не уходил. Глухим от страха голосом он спросил:

— Вы не замешкаетесь?

— Будь уверен, надолго не задержусь. Теперь беги!

Диомед ушел. Когда он бежал к корме, к нему присоединился капитан, уже закрепивший руль. Они пробрались в каюту и через кормовое окошко спустились в шлюпку, привязанную к галеону канатом. Обрубив конец, они взялись за весла, но пока сидели неподвижно, устремив глаза на корму галеона, который тем временем приближался к пиратам.

После ухода Диомеда Просперо задержался на носу не более секунды. Он оценил скорость сближения с галерами в восемь узлов и рассудил, что пираты приблизятся вплотную через пять-шесть минут. Оставалось завершить самые последние приготовления.

На двух палубах «Имакулады» располагались двадцать орудий. Восемь из них стояли в шкафутах, по четыре на каждый, остальные двенадцать — внизу, на главной палубе. К четырем орудиям на правом борту Диомед прикрепил фитили разной длины. Поскольку галеон двигался, обратив противоположный борт к суше, то для демонстрации было достаточно выстрелов только этих пушек. Едва ли можно было рассчитывать нанести с их помощью серьезный урон противнику: скорее всего, их стрельбу, не причиняющую вреда, примут за свидетельство паники на борту, но все же было бы ясно, что на галеоне есть экипаж, готовый сражаться.