Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Наступило долгое молчание. В глазах вице-короля читалась тревога, глаза Джанеттино злобно сверкали. Наконец он разразился яростной речью:

— Клянусь Богом! Вы говорите, нет чести в том, что мы предлагаем? Но это — всего лишь воздаяние. И какое воздаяние: непревзойденное по щедрости. Уж его-то никак нельзя отвергнуть или принять без благодарности. Если вы не…

Но тут вмешался вице-король, твердой рукой придержав Джанеттино:

— Лучше подождать, дать сеньору Просперо время обдумать ваши предложения. Они обрушились на него слишком внезапно, и едва ли он осознал их истинное значение. Решение, принятое необдуманно, не сделает чести ни одному из вас. Позвольте ему тщательно поразмыслить о вашем разговоре, а уж потом требуйте ответа. Пока же забудьте все, что мы тут наговорили. — Он перевел взгляд с Джанеттино на Просперо. — Согласитесь, по крайней мере, взять время на размышление.

— Раз вы настаиваете. — Просперо пожал плечами. — Но я уверен, что это ничего не изменит.

Несмотря на слабую надежду достичь согласия, несмотря на решительный тон Просперо, принц Оранский тем же вечером, едва они остались одни, движимый скорее чувством дружбы, нежели опасениями, приложил все усилия, чтобы уговорить Просперо, столь доблестного капитана, остаться в рядах императорского флота. Среди прочих доводов он сулил Просперо блистательную карьеру, путь к которой будет открыт для него, если он согласится остаться на службе; говорил о высотах, которых Просперо может достичь, ведь он уже снискал себе благосклонность императора. Карьера станет бесценным добавлением ко всему, что предлагал ему Дориа. А продолжая упрямствовать, он лишится этой карьеры и остального тоже. Так что проку стоять на своем?

Но Просперо на первый взгляд был так мало тронут увещеваниями вице-короля, что наутро, когда он объявил, что ночные размышления склонили его к уступчивости, это было воспринято скорее с изумлением, нежели с радостью.

— Не припомню, когда я слышал более приятную весть! — восторженно воскликнул вице-король. — Радуясь по многим причинам, я особенно рад за вас, рад, что вы осознали то, как ослепило вас предубеждение.

— Я не сказал, что осознал это.

— Но как же? Иначе вы никогда не пришли бы к такому мудрому решению. Равно как не убедились бы в честных намерениях Дориа. Всего-то и нужно было, что немного поразмыслить. Гарантии, которые они предоставили, едва ли могли быть более надежными.

Просперо посмотрел на него с кривой усмешкой.

— Вы так думаете? А вам не приходит в голову, что предложенный брак должен быть гарантией не их честных намерений, а моих? Я постепенно осознал это.

Принц Оранский смутился.

— Постойте! Вы впадаете в крайность. В самом плохом случае — гарантии взаимные.

Но Просперо медленно покачал головой.

— Никакие твердые гарантии не заставят их поверить, что я действительно вложил свой меч в ножны.

Принц на мгновение задумался. Потом пожал плечами.

— Что тогда? Какая разница, вложен ли он?

Глава XIII. МАТЬ И СЫН

— Иуда Адорно. Так впредь будут называть тебя в нашем роду. — Так говорила его мать во Флоренции двумя неделями позже, когда сын рассказал ей о соглашении.

Чтобы навестить ее, Просперо урвал несколько дней от своих обременительных служебных обязанностей, которые требовали его присутствия в Неаполе до следующей весны. Как командующий неаполитанской эскадрой, он взвалил на себя тяготы по ее реорганизации, строительству судов, оснащению, вооружению и комплектованию людьми галер. Все это требовало неусыпного надзора. Только выполнив все работы, мог он оставить свой пост и отправиться в Геную, где его ждали радушный прием и невеста, которой суждено было оказаться принесенной в жертву честолюбию Дориа.

Между тем нужно было спасать мать от лишений флорентийской жизни. Но радость от встречи сменилась ужасом, когда он, рассказав о сделке, увидел, что глаза, которые смотрели на него с ангельским спокойствием, вдруг сверкнули, как глаза Менады note 27.

— Ты пошел на мировую с этими убийцами? — Ее изумление было так велико, что она даже охрипла. — Ты принял руку, которая обагрена кровью твоего отца? Ты заключил брачный союз с этой семейкой, пользующейся дурной славой? И ты настолько бессовестен, что приехал сюда, чтобы похвастаться этим?

Он ожидал именно такой реакции. И все же более не мог прикрывать душевную боль бесстрастной миной.

— Я же все объяснил, — робко возразил он.

— Объяснил? Разве объяснения властны над истиной? Он посмотрел на мать. Та сидела у окна, выходившего на реку Арно, такая грациозно-хрупкая и удивительно юная, и тяжело вздохнул.

— В конце концов, что есть истина? Не более, чем осмысление факта разумом, и один ум может толковать ее совсем иначе, чем другой. Это его замечание еще больше вывело мать из себя.

— Не было еще мошенника, который смог бы под философской маской скрыть свое бесчестие. Ты продался — вот очевидная истина. По крайней мере, на сей счет не может быть двух мнений. Три тысячи дукатов за Драгута. Тридцать тысяч в качестве приданого за невесту от Дориа. Цифры, подходящие для сделки. Тридцать сотен и затем — тридцать тысяч. Тридцать монет были ценой Искариота. И после этого прозвучала жестокая фраза: — Иуда Адорно! Так впредь будут называть тебя в нашем роду.

Он устало провел рукой по ее лбу, поправляя каштановые волосы, которые к старости стали еще более пышными.

— Очень многое надо было возместить.

— Ты хочешь сказать, что получил большую выгоду?

— И другие тоже. Приговор об изгнании Адорно отменен. Они могут вернуться в свои генуэзские владения, когда только пожелают. Если же они предпочтут выгоде от моего поступка хулу в мой адрес, что ж, пусть. Это будет куда как по-человечески.

— Ты насмехаешься надо мной? Он оставил вопрос без внимания.

— В этой сделке проявилась и некая забота о вас.

— Забота обо мне? Что это значит? Когда это было, чтобы кто-нибудь проявил заботу обо мне? Когда кто-либо подумал обо мне, женщине, которая всю свою жизнь растратила на заботу о других?

— Вы испытываете лишь лишения. Этому будет положен конец.

— Лишения? Разве меня беспокоят лишения?

— Вы очень горько на них сетовали, — напомнил он ей. — Вы даже считали меня виновным в них.

— А разве позор лучше? Лицемер! Неужели ты думаешь, что я променяла бы голодную, но честную жизнь на достаток в бесчестии? Я — урожденная Строцци, слава Богу, не дитя Генуи. О, Господи! Какая мука! После всего, что я вынесла! Я этого не переживу.

Она заплакала. Закрыв лицо полупрозрачными руками, она сидела и горестно качала головой.

Просперо подошел к матери. Скорбные морщины на его челе обозначились резче.

— Матушка!

— Никогда больше не называй меня этим именем. Ступай. Оставь меня умирать в горе и позоре. Поезжай в Геную, где тебе и место. В стране, где море без рыбы, горы без деревьев, мужчины без чести, а женщины без стыда. Возвращайся к праздности и достатку, которые ты получил в обмен на честь. Наслаждайся этим, пока ты, такой же слабовольный, как и твой отец, не кончишь свои дни, как и он.

Эта театральная речь, как и упоминание об отце, как всегда, возбудили его ярость.

— Мадам, ограничьтесь в ваших оскорблениях мной, ибо я могу ответить на них. Не тревожьте прах моего отца.

— Неужели ты думаешь, что он может почить в мире? — пронзительно закричала она. — Иди, говорю я тебе. Оставь меня. — Все более неистовые рыдания сотрясали ее тело.

Сжимая и разжимая кулаки, Просперо расхаживал из угла в угол по скудно обставленной комнате, совершенно сбитый с толку. На миг он вновь оказался около матери и снова выглянул из окна на тоскливый зимний пейзаж, на серо-голубые воды Арно под серым небом и на ряд желтых домов на Старом мосту. Он опять отошел. Рыдания матери звучали у него в ушах.

— Матушка, вам следует довериться моим суждениям, — отчаянно настаивал он, сознавая тщетность своих увещеваний.

вернуться

Note27

Менадами в греческой мифологии называли полуобнаженных и полубезумных спутниц бога Вакха, которые следовали толпами в его свите, убивали диких животных и пили их кровь, нередко приносили человеческие жертвы

26
{"b":"23789","o":1}