— Ваша тревога так льстит мне, что я почти готов благодарить синьора Ламба, ставшего ее причиной.

Просперо подвел ее к дивану. Он смотрел на Джанну и, судя по блеску темных глаз, меньше всего думал сейчас о грозящей ему опасности. Его волнение еще больше оттеняло внешнее спокойствие Джанны, которое, как он знал, всегда было ей присуще.

— Позвольте мне вновь увидеть вас спокойной, — сказал он. — Такой же спокойной, как моя чудесная Дама из Сада.

— Могу ли я быть спокойной, Просперо, когда вам угрожает гибель? Если вы не думаете о себе, то подумайте хотя бы обо мне. Он сел рядом с ней и прошептал:

— Любовь моя.

— Вы уедете? — спросила Джанна. — Если вы любите меня, то не станете мучить, заставляя переживать за вас.

Он немного поколебался, прежде чем ответить. Его глаза, смотрящие в бездну ее глаз, выражали нежность и затаенное желание.

— Я думал об этом, — признался он и услышал, как она облегченно вздохнула. — Я действительно подготовился к отъезду и планирую отплыть в Испанию, где у меня не будет недостатка в друзьях.

Он указал на обитый железом ящик, стоящий за диваном.

— У меня уже достаточно золота…

— Тогда что задерживает вас? — перебила его Джанна.

— Я должен был отплыть несколько часов назад. Но в последний момент почувствовал страшное нежелание уезжать. Вы понимаете, о чем я говорю? Разве я должен опять расстаться с вами после всего случившегося?

— А что, лучше остаться и быть убитым? Неужели это поможет мне или успокоит меня? Уезжайте и позвольте мне примирить вас с синьором Андреа, когда он вернется домой. Тогда все будет хорошо.

Но Просперо покачал головой. Он слишком хорошо знал Андреа и остальных Дориа, чтобы надеяться, что когда-нибудь они согласятся на союз.

— А их согласие и не требуется. Я не Дориа, меня просто приняли в дом как дочь. Я взяла имя по настоянию тетушки Перетты. И теперь я думаю, что мне не следовало этого делать. Отсюда и пошли все беды. Но я все равно остаюсь Джованной Марией Мональди. Я хозяйка скромного наследства отца и принадлежу себе. И собой, и наследством я могу распоряжаться по собственному усмотрению. Если вы не сможете вернуться за мной в Геную, никто не в силах помешать мне поехать к вам, где бы вы ни находились.

Он поймал ее на слове.

— Значит, никто не помешает вам теперь же отплыть со мной. У Джанны захватило дух. Она с тревогой смотрела на Просперо округлившимися глазами.

— Ваш приход, Джанна, словно воплощение сна, — ответил он на ее вопрошающий взгляд. Почему мы должны страдать, расставаясь вновь? Молю Бога не обрекать меня на это! — воскликнул он. — Уеду я или нет, зависит от вас. Потому что без вас я никуда не поплыву.

— Вы сошли с ума, Просперо? О чем вы просите? — резко спросила она сдавленным голосом.

— Вы станете моей женой, и мы тотчас уедем. Кардинал свяжет нас узами брака. Он любит меня и оправдает в глазах Дориа. А уж потом вы помиритесь с синьором Андреа. Или не станете этого делать. Как вам будет угодно.

Дождь молотил по крыше надстройки. Над головой слышались раскаты грома. Под навесом стало так темно, что Просперо и Джанна едва видели друг друга. Он ждал ответа, держа ее за руку и чувствовал, что эта рука дрожит.

Вдруг они услышали снаружи грубый голос:

— Живее, увальни! Пройдите вперед и поставьте парус.

Быстро сообразив, что корабль уже на свободной волне, Просперо метнулся к выходу и увидел, что фелюга отдала швартовы и держится у причала только на кормовом канате.

Орудовавший длинным веслом Феруццио не стал дожидаться расспросов. Так вышло, что он укрывался от дождя в кабачке, когда туда ворвался Ламба, прочесывавший округу с бандой головорезов. Он желал знать, где ошвартована фелюга под названием «Гатта». Феруццио не стал ждать, пока ему ответят. Он выскользнул из кабачка и опрометью бросился на судно. И, черт побери, успел как раз вовремя, потому что следом за ним прибежали и эти убийцы.

Просперо посмотрел туда, куда указывал его товарищ, и увидел сквозь пелену дождя группу из дюжины мужчин, которые быстро приближались к фелюге по набережной.

— Эй, стойте! — резко скомандовал он. — Разве мы побежим от этих собак?

— А что, прикажете остаться, чтобы они сожрали нас? Слава Богу, я уже кое-что знаю об их нравах, и к тому же их слишком много, как бывает всегда, когда предводителем у них Ламба. — Он отшвырнул весло, схватил топор и полез через каюту на корму, чтобы обрубить канат. — Иногда надо драться, но иногда полезно и бежать. И я знаю, когда чем заниматься!

Фелюга уже свободно раскачивалась на волнах, когда Ламба со своими людьми подбежал к ней. На мгновение показалось, что он готов прыгнуть, но растущий просвет между причалом и бортом испугал его. Стоя на пристани, он посылал Просперо угрозы и проклятия.

— Не думай убежать от меня, собачья твоя душа, Адорно! Я найду тебя, даже если придется спуститься в ад!

Потом он вместе с подручными полез на рыбацкую шхуну и стал рубить швартовы, явно намереваясь пуститься в погоню.

— Подожди, подожди! Прекрати паниковать, Феруццио! — кричал Просперо. — Постой! Черт тебя побери! У нас на борту женщина, которая должна сойти на берег.

— Женщина? О, черт! — На мгновение моряк смутился. — Перво-наперво надо стряхнуть этих ищеек с пяток. Потом мы пристанем к берегу у Сан-Пьер-д'Арно, в Портофино, или где вам будет угодно. Прочь с дороги! — взревел он.

Просперо рассвирепел.

— Постой, я говорю!

Он уже выходил из каюты, когда рука Джанны легла ему на плечо.

— Пускай, Просперо. Пускай. Твой моряк прав. Смотри! — Она заставила его повернуться и взглянуть за корму. — Лодка Ламбы преследует нас. Даже сейчас мы можем не успеть оторваться от них.

— Бегство не входило в мои планы, — с жаром возразил Просперо.

— Тогда я благодарю Бога за то, что твой матрос проявил больше мудрости.

Поднятый парус наполнился свежим бризом с берега, и фелюга заскользила по журчащей воде к выходу из гавани. На рыбацкой шхуне все еще возились с оснасткой, но было ясно, что под парусом она не сможет тягаться с фелюгой.

Просперо смирил свой гнев и покорился судьбе. Усмехнувшись, он вновь увел Джанну в каюту, потому что дождь все усиливался.

— Мне плевать, если какой-нибудь головорез станет хвалиться, что я убежал от него. Черт! Дело сделано. Теперь остается лишь высадить вас в Сан-Пьер-д'Арно и придумать, как доставить вас обратно в Фассуоло.

Однако судьба распорядилась по-другому. Как только они поравнялись со старым молом, внезапно разразилась всесокрушающая буря. При первом порыве неожиданно задувшего мистраля фелюга накренилась и чуть не опрокинулась. Только проворство Феруццио спасло их: он наотмашь рубанул фал. Парус рухнул вниз и, влекомый ветром, полетел на нос. Он хлопал и полоскался; судно сотрясалось всем корпусом. Наконец матросы закрепили его на нок-рее. Больше ничего нельзя было сделать, и судно с голой мачтой оказалось во власти урагана в открытом море, где никто не осмелился преследовать его.

Фелюга была судном широким и остойчивым и, пока шла на веслах против ветра, бури можно было не бояться. Однако Просперо мало думал о том, чем кончится плавание. Он жалел лишь о том, что не остался и не вступил в бой с Ламбой.

В крепость Мехедия, которую Драгут-реис превратил в свой оплот, пришла весть о небывалой экспедиции, направляющейся из Барселоны, чтобы захватить «пирата Драгута, корсара, ненавистного Богу и людям».

Драгут усмехнулся в бороду. Он вспомнил, как громогласно бахвалились христиане перед шершелской авантюрой, завершившейся столь плачевно для них. На этот раз знаменитый адмирал приведет большие силы, но это лишь повлечет за собой более серьезные потери. Уж такую участь уготовил ему великий Аллах.

У Драгута был солидный счет к Дориа. Спина его была (и теперь уже навсегда) исполосована рубцами, оставленными бичами надсмотрщиков в те дни, когда он надрывался за веслом на галере Дориа. Драгут не будет приковывать синьора Андреа к скамейке гребцов; но у этого старца было несколько зловредных племянников, которые займут его место на галерах, какой бы ни предлагали за них выкуп. Драгут рассмеялся и стал разрабатывать стратегию, с помощью которой он волею Аллаха одолеет этих неверных. Он поплыл в Алжир, чтобы заручиться поддержкой старого Хайр-эд-Дина, но столкнулся с непредвиденными осложнениями. Хайр-эд-Дин собирался отплыть в Стамбул по приказу великого Сулеймана.