Андреа Дориа, отделившись от блистательной толпы гостей, пошел ему навстречу, широко раскинув сильные руки, чтобы обнять юного капитана. Его слова были подстать жесту.

— Добро пожаловать в мой дом и в мое сердце, Просперо. Старик молит Бога, чтобы союз между нашими домами длился вечно на благо нашего отечества.

Затем подошел Джанеттино, огромный и безвкусно одетый в темно-бордовый шелковый плащ, шнурки которого были завязаны на щегольский манер. Он шел вразвалку, с важным видом и ухмылкой, а за ним следовал филиппино, тощий и коварный, с выпученными бегающими глазами. Он словно бы потешался над этим вновь обретенным братом, которого однажды привязал к веслу.

Под бдительным оком дяди он протянул руку.

— Если и были ошибки, — пробормотал он, — пусть не останется никаких мучительных воспоминаний, омрачающих союз столь жаждущих дружбы людей.

Просперо пожал протянутую руку. Он улыбался.

— Этот день — начало новой главы, — ответил он, и Дориа подумали, что это хорошо сказано, не осознав ни уклончивости, ни двусмысленности ответа.

На большее времени не было, так как подошла монна Перетта, герцогиня Мельфийская, и нельзя было заставлять гостей ждать. Вместе с нею подошел смуглый светлоглазый мальчик, ее сын, Маркантонио дель Геррето, который теперь к своей фамилии добавил фамилию Дориа. Просперо был представлен герцогине и, низко поклонившись, поднес к губам руку, которую она ему подала. Новая герцогиня Мельфийская была маленькой, изящно сложенной женщиной лет сорока, ухитрявшейся выглядеть скромно, несмотря на свои сверкающие драгоценности.

Потом Просперо окружила толпа. Среди здешних мужей были Ломеллино и даже Фрегозо, с которыми мужчины из рода Адорно всегда враждовали. Теперь они пришли подольститься к нему и представить своих чванливых жен. Были здесь и люди вроде Спинолы и Гримани, с которыми Адорно когда-то были тесно связаны. Эти с трудом скрывали удивление. Но было очевидно, что все присутствующие стремились поскорее похоронить прошлое.

Просперо стоял с серьезной миной, выслушивая их поздравления. Но за напускной серьезностью скрывалось злорадство. Он забавлялся, слушая многословные льстивые речи тех, кто, как ему было известно, вовсе не любил его. Просто его военные успехи завоевали ему благосклонность императора и поклонение простого народа.

Этой тайной забаве внезапно пришел конец. Прямо перед тем местом, где стояли Просперо и долговязый Андреа Дориа, в блистательной гомонящей толпе вдруг открылась брешь, и Просперо увидел возле монны Перетты даму в серебристом платье, покрытом узором из черных арабесок. Она была молода, среднего роста. Ее гладко зачесанные каштановые волосы придерживались чепчиком с жемчужной заколкой. Переплетенные нити жемчуга лежали на ее белой груди и ниспадали до талии, оканчиваясь жемчужной же подвеской.

Дама серьезно смотрела на Просперо. Глаза ее блестели, как от слез, а уголки губ подрагивали — то ли от веселья, то ли от горя. Скорее и от того, и от другого.

Просперо затаил дыхание и почувствовал, как кровь отливает от лица. Первая волна радостного удивления быстро сменилась полным смятением. В этот недобрый час фиктивной помолвки Просперо вновь встретил ее, свою даму из сада.

Господин Андреа, наблюдавший за Просперо, прищурив глаза и улыбаясь, склонился к нему и прошептал:

— Очень красивая дама, не правда ли? Просперо ответил, как автомат:

— Прекраснее я вряд ли когда-нибудь видел. Он услышал тихий смех Андреа и его слова:

— Вашему положению, Просперо, можно позавидовать. Если вы все еще считаете себя оскорбленным Дориа, это должно с лихвой возместить вам все. Пойдемте, синьор. Вон стоит ваша невеста, готовая приветствовать вас.

— Я… — Он умолк с раскрытым от удивления ртом. Адмирал взял его под руку и с шутливым нетерпением подтолкнул вперед:

— Идемте же, синьор.

Он шел, как лунатик, пока наконец не остановился в метре от дамы, напрочь забыв о том, что в этой переполненной комнате есть и другие люди. В ее улыбке более не сквозило сомнение или лукавство. Это была улыбка, которую он так хорошо знал, — мягкая, даже сдержанная, почти не вязавшаяся с огнем в темных глазах и легким трепетом белоснежной груди, стянутой тесным корсажем.

Дориа заговорил:

— Вот, Джанна, ваш Просперо, как я и обещал.

Просперо был слишком взволнован, чтобы заметите несколько странную форму представления. Сбитый с толку, почти напуганный неправдоподобием случившегося и ощущением какой-то темной тайны, он заставил себя низко склониться к протянутым рукам и по очереди поднести их к сухим губам. Инстинкт предостерег его от расспросов и повелел запастись терпением до той поры, пока тайна сама не откроется ему.

Так он и стоял, безмолвный и ошеломленный, хотя дама явно ждала от него каких-то слов. Неловкость сгладила монна Перетта. Она коснулась руки мужа.

— Мы смущаем детей, Андреа. Их встреча могла бы произойти и при меньшем числе свидетелей. Мы же превратили ее в спектакль. Во всяком случае, нам не стоит оставаться здесь и подслушивать. Оставим их, чтобы они могли открыть друг другу свои сердца.

Она не только увела герцога, но и ухитрилась удалить других, так что через минуту вокруг пары образовался свободный пятачок. Если они и оставались объектом внимания всех любопытных глаз, то, по крайней мере, были достаточно далеко, чтобы говорить без боязни быть услышанными.

— Как долго вы заставили меня ждать, Просперо, — произнесла она, и эти удивительные слова еще более усилили его замешательство. Это была скорее жалоба, чем упрек. — Сколько бесконечных месяцев испытаний моего терпения! И вот наконец-то вы здесь. — Она в нерешительности умолкла и пристально вгляделась в его лицо, такое решительное и печальное. — Вы ничего не хотите мне сказать?

— Больше, чем я мог бы сказать за целую жизнь. — Его голос дрожал.

— И вы… вы хотели бы? — В ее вопросе слышалось колебание.

— Странный трюк судьбы, столь причудливым образом вновь сведшей нас вместе, — понуро ответил он. — Кто бы мог поверить в такое потрясающее совпадение?

Этим вопросом он превратил ее сомнения в оживленное веселье.

— Да никто, конечно, ибо это — не совпадение. Это не причуда судьбы. Это все — я. Как вы еще не догадались, что это — моих рук дело? Неужели у вас так мало доверия ко мне? Неужели вы не понимаете, насколько я откровенна? Как вы могли подумать, что я предложена вам в жены лишь по совпадению?

В его смятенной памяти всплыло воспоминание о насмешке, которую обронила то ли его мать, то ли Шиньоне. Ненасытный Дориа, женившись, дал свое имя сыну монны Перетты и даже ее племяннице. Он вспомнил также, что Джанна (уменьшительное от имени Джованна) была племянницей маркиза Фенаро, первого мужа монны Перетты. Он стоял, утратив дар речи, с ужасом сознавая, что никогда не мог представить себе, кто будет его невестой. Он понимал, что все это совершенно немыслимо и путает его планы.

К счастью, она восприняла его молчание как ответ.

— Я вижу, вы ничего не поняли. Возможно, вы считали меня слишком простодушной. Но я могу быть коварной, Просперо, как вы еще убедитесь. Просто вы приняли меня как подарок — щедрый подарок, я надеюсь, — из рук госпожи Удачи. Это может преисполнить вас верой в удачу. Когда я расскажу вам все, я надеюсь, вы проникнетесь доверием ко мне, а тогда, возможно, станете больше похожим на того Просперо, которого я помню. А пока, дорогой, я едва узнаю в вас моего менестреля из сада.

Он бормотал какие-то бессвязные фразы, а она подвела его к витражу. За ним раскинулся чудесный сад, созданный Монторсоли, а еще дальше — гавань, где среди множества кораблей стояли на якоре и галеры Просперо. В нише окна можно было чувствовать себя более или менее уединенно. Тут стояло кресло в мавританско-испанском стиле, обтянутое тисненой кожей. Джанна опустилась в него и спокойно поправила серебристое платье. Так же спокойно она рассказала Просперо свою историю.

Страдания господина Андреа, глубоко уязвленного враждебностью к нему жителей Генуи, еще более усугубились, когда после победы при Прочиде его земляки присовокупили ко всем его прегрешениям еще и изгнание Адорно. Тетка Джанны, Перетта, уже стала супругой адмирала, и Джанна приходила с ней вместе осматривать ее резиденцию во дворце Фассуоло. Господин Андреа, бывший ее крестным отцом, теперь чуть ли не удочерил ее, и сирота охотно приняла его фамилию, чтобы отблагодарить его добротой за все, чем была ему обязана. Он доверился ей, и от него она узнала, что злополучная вражда с родом Адорно была плодом вероломства короля Франциска. К несчастью, объяснил Андреа, дело усугубилось необдуманными словами, а потом еще высокомерием и непростительными просчетами Филиппино. Когда он задумчиво говорил об этом как о трещине в дружбе, загладить которую был готов любой ценой, ей представился удобный случай. Джанна сказала Дориа, что знает, как навести мосты через пропасть. Пусть дядя пошлет Просперо Адорно предложение мира, подкрепленное готовностью к брачному союзу в доказательство его искренности.