— Ну, разумеется, — ответил генерал. — Делается все, что нужно. Я выставил дозоры даже вдоль побережья.

— И никаких передвижений войск без согласования со мной. — Последнее распоряжение Ратледж отдал уже на скаку.

Молтри стоял, молчаливый и хмурый. Наконец криво усмехнулся и глянул на Гарри.

— Форменный деспот!

Но Гарри не улыбнулся в ответ. Он весь кипел от негодования.

— Иногда я не понимаю, кто здесь командующий?

— Не горячись, Гарри, — остановил его Молтри. — Пусть так. Он действует по собственному секретному плану.

— Какие могут быть секреты от командующего! — воскликнул Лэтимер. — Удивляюсь вашему долготерпению!

— Я терплю, потому что безоговорочно ему доверяю. Он сердцем болеет за родину, у него светлая голова и сильная воля. Я не уверен, что сам в той же степени обладаю этими качествами. Только глупцы, Гарри, не видят границ своих возможностей.

Они сели верхом и поехали в город. Проскакав по Брод-стрит, они миновали широкие ворота, у которых были выставлены часовые, и оказались в саду, окружавшем резиденцию Молтри. И снаружи и внутри она теперь более или менее соответствовала своему временному назначению штаб-квартиры. У подъезда стояла охрана, а в холле дежурили два ординарца. Помимо кабинета, для нужд штаба в первом этаже была выделена освобожденная от лишней мебели библиотека. Миртль с сыном могли, за исключением столовой, пользоваться лишь верхней частью дома.

Гарри намеревался сразу идти к ним, но в холле заметил двух ополченцев, охраняющих какого-то человека. Один из солдат, указывая на незнакомца, доложил:

— Сэр, мы схватили его между старым пороховым складом и Тропой Влюбленных. Он пробирался в сторону линии фронта и явно старался сделать это незаметно.

Молтри впился в человека своими маленькими, острыми глазками. Это был оборванный, хилый парень в куртке ремесленника, с землистым от страха лицом.

Молтри не вылезал из мундира уже часов тридцать, впереди у него была очередная бессонная ночь, которую ему предстояло провести на подступах к городу, и генерал хотел, пока позволяла ситуация, хоть несколько часов отдохнуть. Сон был сейчас, можно сказать, его обязанностью — не только перед собой, но и перед штатом. Поэтому он поручил пленника Лэтимеру и ушел вверх по лестнице.

Всем своим видом демонстрируя нескрываемое отвращение к предстоящему допросу, Лэтимер кивнул на дверь в приемную, ставшую караульной комнатой.

— Давайте его туда, — приказал он часовым.

Через караульную, где в тот момент лейтенант Миддлтон распекал красного от злости шкипера, не желавшего подчиняться временным правилам для кораблей, заходящих в гавань, они проследовали в тихий внутренний кабинет. Это было светлое, просторное помещение с двумя окнами и двумя застекленными дверьми, ведущими в солнечный, благоухающий сад.

Майор Лэтимер прошел к большому дубовому столу возле одной из этих запертых стеклянных дверей. На столе стоял письменный прибор, валялись бумаги; свинцовое пресс-папье прижимало огромную, как скатерть, карту.

Майор кинул свою шляпу на карту, развернул жесткое деревянное кресло и сел в него, облокотившись о поверхность стола. Пленника поставили перед ним.

— Вы его обыскали? — начал Лэтимер.

Ополченец шагнул вперед и разложил перед майором различные предметы — платок, нож, трут, кошелек и пистолет.

Лэтимер вытряхнул кошелек, и на стол выкатились одиннадцать английских гинейnote 38; уже этого было вполне достаточно, чтобы приговорить оборванца к суровому наказанию.

— Золотишко, а? — брезгливо сказал Лэтимер. — Как тебя зовут, приятель?

Запекшиеся губы с трудом разлепились, и раздался хриплый, дрожащий голос пленника:

— Джереми Квинн, ваша честь. Клянусь Богом, я…

— Достаточно. Отвечай только на мои вопросы. Чем промышляешь?

— Я плотник, сэр.

— Где обычно плотничаешь?

— Здесь, в Чарлстоне, ваша честь. У меня мастерская на Миддл-лэйн.

— Как долго живешь в городе?

— Всю жизнь, сэр. Я родился в Чарлстоне, это кто угодно подтвердит. Мой брат, ваша честь, был садовником у полковника Гедсдена, и…

— Я же сказал, не так быстро. Теперь отвечай: зачем пробирался к позициям?

Допрос был прерван стуком в дверь, и вошел лейтенант Миддлтон.

— Сэр, здесь его светлость губернатор, — доложил он, и тут же Ратледж нетерпеливо отстранил его, проходя в комнату.

Лэтимер встал, лейтенант скрылся за дверью.

С минуту Ратледж подозрительно и изучающе глядел на Квинна.

— Мне доложили об аресте лазутчика, — сообщил он, не глядя на Лэтимера.

— Но, я вижу, вы его допрашиваете. Продолжайте, пожалуйста.

Он подвинул стул к застекленной двери и сел за Лэтимером спиной к свету.

Майор тоже сел, удивляясь про себя, что губернатор в такое напряженное время может интересоваться каким-то жалким шпионом. Он возобновил свой допрос.

— Я спросил, зачем тебе нужно было на передний край?

Арестованный облизал пересохшие губы. Под пристальным, гипнотизирующим взглядом губернатора его сковал ужас.

— Я… я хотел выбраться из города.

— Это мы понимаем. Но с какими намерениями?

— У меня не было никаких намерений. Я очень боюсь британцев — того, что они с нами сделают, когда войдут. Они страшно жестокие.

— Значит, страх перед британцами погнал тебя прямиком к их лагерю?

— Нет! Я не собирался к ним в лагерь. Клянусь Богом, не собирался. Я хотел забраться куда-нибудь в глушь, где можно затаиться и отсидеться.

— Понятно. Ты хочешь представить себя трусом. Жена есть?

— Нет, сэр, я вдовец. И детей у меня нет. Я совсем один, и мне не о ком заботиться. Ради чего мне было оставаться здесь и ждать, пока меня убьют?

— От кого ты получил золото? Это ведь английское золото, а?

— Это сбережения, ваша честь — мои сбережения с лучших времен. Это все, что у меня есть. Разве не естественно, что я взял их с собой?

— Это мы установим, — сказал Лэтимер и снова повернулся к вещам на столе.

Он поднял носовой платок, пристально рассмотрел его на свет и прощупал пальцами швы. Убедившись, что платок совершенно обыкновенный, он взял нож. Глаза арестованного следили за его действиями; лицо шпиона посерело, рот приоткрылся. Он был уже в полуобморочном состоянии, когда внезапный вопрос Ратледжа заставил его вздрогнуть:

— Кого вы знаете на Трэдд-стрит?

Вопрос испугал не только Квинна, но и Лэтимера, хотя тот и не подал виду. Лэтимер как будто был поглощен своим занятием, однако напряженно ждал ответа.

— Н-никого, сэр.

— Вы знаете квакера по имени Нилд?

Лэтимер почувствовал облегчение. На Трэдд-стрит жил Кэри, и он боялся другого продолжения. Квинн переспросил после секундного колебания:

— Нилд, ваша честь? — Он стремился выиграть время, чтобы собраться с мыслями, и все-таки сделал промах: — Вы говорите о мастере Джонатане Нилде?

— Вижу, вы его знаете. Он квартирует на Трэдд-стрит, не так ли? — Арестованный кивнул. — Тогда почему вы сказали, что никого там не знаете? — Не давая ему передышки, Ратледж задал следующий вопрос: — Какие у вас с ним дела?

— Он нанял меня, ваша честь, сколотить несколько ящиков для перевозки табака. Я ведь плотник, ваша честь, я уже говорил майору.

— Когда он вас нанял?

— Два дня назад. Позавчера.

— Вы брали с собой ящики, когда ходили к нему сегодня?

— Нет, ваша честь. Я пошел сказать ему, что не смогу их сделать, потому что ухожу из города.

— Почему вы сказали ему то, что в ваших интересах было скрыть? Разве он не мог донести?

Узник явно испугался, его грязные пальцы нервно теребили засаленную косынку.

— Я… я не сообразил.

— Что вам ответил Нилд?

— Ничего особенного, сэр. Сказал, что сожалеет, что ему придется другого плотника искать.

— А он не сказал, что донесет о вашем намерении? Ведь покидать город сейчас никому не разрешено.