Литмир - Электронная Библиотека

— Я слышал, будто кто к нам стучал... Или приснилось мне?

— Приснилось, наверно,— сказала Ольга, завязывая ему хлеб в платок.

Добрушин проснулся уже около десяти часов и первым его словом было:

— Сколько времени, Оля?

Она заметила, что Павел Лукоянович поджимал левую руку и, когда он ее поднимал, на лице болезненно выступали морщинки. Он подошел к умывальнику и с трудом стал снимать куртку. На левой руке его, на рукаве рубашки темнело кровавое пятно.

— Это это? Что за кровь? — спросила Ольга испуганно.

— Так это, Оля...

— Сними рубашку. Я дам чистую.

Левая рука его выше локтя была забинтована. Бинт был весь пропитан кровью. Она побежала в - спальню, достала чистую старую белую рубашку, разорвала ее.

— Где все-таки тебя ранили, Павел Лукоянович? Что скрываешь от меня? Мне, наконец, обидно становится.

Она бережно размотала кровавый бинт. Мускул выше локтя был порван. Обильно шла кровь.

— Перетяни, Оля, возле плеча руку. В кармане у меня есть пузырек с иодом, смажь... Подрались немного сегодня... ничего, пройдет,— говорил Добрушин.— Как ты хорошо перевязываешь! Не боишься крови?

— Что ее бояться?

Она взглянула в лицо Добрушина. Тот ласково смотрел на нее. Она надела на него чистую сорочку. Было приятно застегивать у рубашки пуговицы.

Потом поставила самовар. За чаем Добрушин рассказал, что ночью во время пожара они благополучно сделали свое дело, к которому так долго и осторожно готовились.

— Из банка взяли все ценное и много доброго взяли с оружейного склада... Сегодня я от тебя уйду, Оля. И, может быть, мы с тобой больше не увидимся... Какой-то добрый человек пожар устроил. Помогло это нам. Почти без выстрела обошлось. Она рассказала Добру-шину, как была в контрразведке и как ее выручил чех.

Добрушин сказал:

— Чех этот — наш человек. Его уже нет здесь. Он ушел.

Томительно медленно шло время. Вечером пришел Стафей Ермилыч. Он, казалось, не удивился появлению Добрушина.

— Банк, говорят, сегодня ночью обобрали,— таинственно сообщил он,— а потом много увезли оружия из склада... У-у... что и делается. Рыскают везде, нюхают. Чорта с два найдешь. Теперь этим оружием их же по башкам...

Ольга переглянулась с Добрушиным. Тот едва заметно улыбнулся.

Прошло еще несколько томительных часов. Сегодня Ольга, как никогда, боязливо прислушивалась к каждому звуку, долетающему с улицы. Но там было тихо. Порой взлаивала собака. Порой чуть внятно проскрипит упряжка и прозвенит одинокий колокольчик. Часы показывали уже двенадцать. В комнате была тишина. Стафей Ермилыч ушел на печь. Ольга сидела и шила, но работа не спорилась. Добрушин медленно ходил по комнате.

— Ты завтра, Оля, сходишь в час дня... Там, где сидел слепой с гармошкой, там будет сидеть старьевщик. Ему передашь.

Возле самых окон вдруг кто-то запел пьяным голосом, разрывая слова:

Не... красива я — бедна...
Плохо я... оде-та —
Ни-кто за-муж не берет...
Девушку за э-то.

— Пора,— сказал Добрушин.— Ну, прощай, Стафей Ермилыч... Не поминай лихом.

— Что ты, бог с тобой, Павел Лукоянович...— залепетал Стафей, торопливо слезая с печки. Голос его дрожал.— Нас не поминай лихом... Береги себя, Павел Лукоянович.

— Ну, я пошел.

— В добрый путь,— Стафей Ермилыч перекрестил Добрушина.

Ольга оделась и проводила его до ворот. Небо прояснилось и вызвездилось.

— Ну...— взяв за руки Ольгу; сказал Добрушин, останавливаясь у ворот.— Прощай... Спасибо тебе... Может быть, не увидимся, а может быть, еще встретимся.— Он притянул ее к себе, обнял.

Ольга почувствовала на щеке горячие губы. Почему-то этот поцелуй ожег ее так же, как ожег когда-то первый поцелуй Гриши Гальцова.

— Прощай...

— Прощай, моя родная... Ну... Еще раз... Ну, еще... Не думай ни о чем. Мы... придет весна.... Мы придем...— задыхаясь, шептал он, потом махнул рукой и решительно вышел на улицу.

Торопливо, держась ближе к строениям, он прошел пустынную улицу и свернул в узкий переулок. Ольга проводила его взглядом, потом вдруг порывисто закрыла ворота и пошла за ним следом. Добрушин прошел к пруду.

Пруд, закованный льдом, был пустынный, как огромное поле, за ним чернела полоска леса. Из-за крутого скалистого выступа из тьмы показались сани, запряженные парой лошадей. 8 санях сидел человек. Добрушин вскочил в сани. Возок тронулся, круто заворотился. Ольга заметила, что Добрушин из передка достал что-то.

Она стояла в тени у каменистого выступа берега под нависшей скалой и с замиранием сердца следила, как быстро удалялся возок. Наконец, он растаял в белесоватой мгле ночи.

Она хотела тронуться обратно, но остановилась и в страхе замерла. По середине пруда, следом за исчезнувшим возком, мчались люди на шести верховых лошадях. Всадники скоро исчезли.

«Неужели!..» — мелькнуло у ней в голове. Далеко треснул выстрел, за ним прозвучал другой. Снова тихо. Еще выстрел. Они, как бичи, хлестнули ей по сердцу, но вот послышалась в ответ громыхающая дробь пулемета. Вдали что-то замаячило. Бежала лошадь без седока, за ней, припав к шее лошади, бешено скакал всадник и прямо к берегу. Ольга прижалась к холодной скале. Всадник стремительно поднялся на берег и ускакал.

Ольга чуть не бегом бросилась домой.

— Это ты, Оля? — спросил Стафей Ермилыч, подымаясь с печки.

— Я, тятенька.

— Ну, как, все ли в порядке?

Ольга не знала, что ответить старику.

— Все благополучно, уехал,— сказала она.

— Ну, вот, до мельницы доедет, а там лес. Эти в лес ночью боятся, там их гостинец ждет...

Она прошла к себе. Ее не покидала тревога за Добрушина. Она представляла себе, как они вдвоем гнали на-лошади и отстреливались от погони. Как во сне пронеслось все, что произошло за эти дни, проведенные с ним. Его тихие речи, раскрывшие перед ней далекие просторы светлого будущего. Как возле него было тепло и радостно. И вот его не стало, точно невидимая стена отделила ее от Павла Лукояновнча. Она закрыла глаза. Образ-его встал перед ней живой. Как будто снова наклоняется он к ней, крепко припадает губами к ее губам и шепчет.

— Мы придем... 

ГЛАВА XV

С тех пор, как Ольга Ермолаева рассталась с Добрушиным, прошло около двух лет. И за это время произошло много событий. Сбылось предсказание Павла Лукояновича: «Весной мы придем».

Пришла весна, и вернулись красные. Но Добрушина и Николая Сазонова не было. И о том и о другом Ольга не имела сведений — живы ли они? Но почему-то муж не так часто вспоминался, будто она и не жила с ним. Зато часто с волнением в сердце думала она о Добру-шине. Она чувствовала, что связана с этим человеком сложными обстоятельствами.

Николай возвратился под осень. Ольга его сначала не узнала: он оброс бородой, стал шире, тяжелей и будто ниже ростом. Она обрадовалась ему, но в то же время почему-то испугалась.

— Наверно, думала, что и в живых меня нет? —спросил Николай, обнимая ее.

— Всего надумалась, Коля.

— Знаю я — с глаз долой и с сердца вон,— пошутил он.— А папаша где?..

— На работе он. Тебя все поджидаем.

Под вечер пришел Стафей Ермилыч. Увидев сына, он заплакал.

— Сынок мой... А я... думал... от тебя ведь ни одной, весточки..

Все трое пили чай. Старик и Ольга наперебой рассказывали Николаю обо всем, что было в его отсутствие. Казалось, не было конца всему, о чем нужно было поведать. Потом Николай стал рассказывать о себе, где был.

— Хотел домой, как свернули Колчаку голову, но послали япошек добивать.

Ольга заметила, что в рассказах о боях он хвастливо выставлял всюду себя, а когда расспрашивал об ее жизни, то смотрел на нее каким-то странным испытующим взглядом, точно не верил ее словам.

К полуночи неожиданно разгорелся жаркий спор. Ольга была в кухне, мыла посуду и сначала не обратила внимание, о чем говорят муж и свекор. Потом насторожилась. Ее поразило, что Стафей Ермилыч начал называть сына по имени и отечеству. Это и прежде бывало, но только в тех случаях, когда старик не на шутку осердится.

48
{"b":"237604","o":1}