Боязливо, осторожно она постучала в окно. Слышно было, как встала мать и открыла сени. Ольга подошла к воротам. Гальцов стоял на перекрестке и махал шляпой.

— Нагулялась ли, красавица? — отворяя ворота, спросила мать.

Ольга молча прошла во двор, а мать выглянула на улицу.

— Это кто тебя провожал? — спросила Лукерья в избе, снимая с ноги валенок.

— Гальцов Григорий Николаич.

— Что за Гальцов, кто он такой?

— Ну просто Гальцов... Какой Гальцов? Кавалер.

— Кавалер?.. — переспросила Лукерья. — Вот тебе, шкура ты барабанная...— и мать ударила Ольгу по плечу валенком.

Ольга промолчала, а мать снова грозно замахнулась на нее валенком.

— Как начну я тебя возить, только подставляй, где зудит.

— За что, мама?

— Ты знаешь за что...— Лукерья бросила на печку валенок, сняла другой. Ольга ожидала, что и другой валенок тоже пройдется по ней, но мать подержала его в руке и бросила на печь.

— Заботься о тебе, ночь не спи, а она с кавалерами по ночам начала разгуливать..

— Он же только проводил.

— Я знаю эти проводы ваши.

— А что будет?..

— Не пойдёшь больше никуда, вот что! С этаких пор начала по ночам шляться, какой из тебя человек будет?..

Ольга тихо улеглась в постель. Часы показывали четыре. Мать впервые в жизни ударила ее. Не было больно, но сердце стиснула тоска.

 Знакомство с Гальцовым раскрыло перед Ольгой новый мир чувств и желаний. Вечером, придя с работы, она одевалась в свое лучшее платье и прихорашивалась у зеркала. Заплетая косу, она украшала ее широкой шелковой лентой и примеряла, как будет красивей коса — сзади или перекинутая вперед, через плечо. Как-то она увидела у одной девушки, что волосы ее заплетены в две толстые косы, без лент, а концы их просто распущены. Ей понравилось это, и она, собираясь гулять, сделала также.

— Ты где эту моду нашла, две косы заплетать? — спросила мать.

— Видела.

— На ком?

Ольга сказала.

— Господам всегда, что дурно то и потешно. Расплети.

— А что тебе, мама, жалко?..

— Я говорю, расплети, чтобы я не видела.

— А я не расплету, мне так лучше.

— Ты что?.. Ты думаешь, что ты уже взрослая?.. Сама большая, сама маленькая?.. Избаловала тебя мать. Воспитывала — пальцем не тронула... Другие своих дочерей до полусмерти бьют.

— Значит, не заслуживала, если не била.

— А ты зуби свои долгие не выставляй, язык свой придержи, не спорь со мной. Расплети свои косы дурацкие сейчас же. Замуж пойдешь, тогда тебе заплетут две косы, а сейчас ты еще девушка.

Скрепя сердце, Ольга расплела косы и заплела одну. А немного погодя ушла к себе в садик и там заплела снова две косы.

Она часто заходила на ту улицу, где жил Гальцов. Проходя мимо дома, украдкой смотрела на окна, желая увидеть в окне знакомое, дорогое ей лицо. И чуть дрогнет в окне занавеска, как ее сердце учащенно забьется.

Иной раз тайком от матери она брала карты и раскладывала их. Но гадать она не умела.

«Сходить бы к Афоне, она умеет»,— думала она, но Афоня с того вечера вдруг резко изменилась к ней: молчала и явно сторонилась ее. Что случилось?..— Ольга не знала. Она не чувствовала за собой вины перед Афоней. Раз Ольга робко спросила мать:

— Мама, ты умеешь на картах ворожить?

— А тебе чего, ворожить, что ли, надо?..

— Да.

— Насчет чего?.. 

— Да так.

— Не ври-ка... Так... Не вижу, что ли, я, что в голову тебе въехало. Рано еще тебе этим заниматься... Да и я не умею. Вон, Степанида идет к нам, ее попроси, она умеет.

К ним, действительно, шла Степанида. Ольга достала колоду потрепанных карт и принялась их тасовать.

— Чего карты-то мозолишь?..— входя, спросила Степанида.

— Ишь, ворожить понадобилось,— недовольно сказала Лукерья.

— О-о! Ну, как не погадать. Пора уж.

— Тетя Степанида, погадай,— попросила Ольга.

— Хм, нашла ворожейку.

— Да-а, ты умеешь...

— А ну, давай уж погадаю.— Степанида, плутовато улыбаясь, взяла колоду карт, принялась их тасовать и наговаривать:

Степанида дунула в колоду карт — тьфу, тьфу...

— А ну, король, дама, валет, любит меня милый или нет? — она вынула из средины колоды карту и шлепнула ее на стол.— О! Червонная краля, все милые к ней удрали... А ты, Ольга, бубновая...

Ольга недоверчиво посмотрела на Степаниду, а та, продолжая улыбаться, выкинула на стол другую карту.

— О! Король бубновый пал и тот ускакал... А ну куда? Туз винновый... Ну, значит, милый твой в кабаке сидит, пирует и ни о чем не горюет.

Ольга взяла из рук тетки карты.

— Что, не ладно, что ли?..— смеясь, спросила Степанида.

— Ну-у... так никто не гадает.

— А я больше, родимая, никак не умею.

После вечеринки Ольга несколько раз встречалась с Гальцовым. Чаще всего в общественном саду. У Гальцова было там излюбленное место — густая, отдаленная от центра сада, липовая аллея. В середине ее было углубление со столиком и скамьей, окруженное густой зарослью черемухи. Он сидел там с газетой или книгой. Ольге приятно было слышать его ласковый, тихий окрик:

— Леля! Иди сюда.

В этом окрике она чувствовала что-то сердечное, сближающее их.

Когда Ольга шла в сад, она не раз думала сказать ему о своих чувствах, о том, что она его любит, но, когда встречала его, не знала, как это сделать, с чего начать. Да и Гальцов частенько был серьезен, задумчив, иногда чем-то озабочен, как будто равнодушен к ней.

Тогда она решила ему написать.

«Написать лучше, чем сказать»,— думала она. Окрыленная этим решением, она взяла бумагу, чернила и присела за стол.

— Ты чего это пишешь? — подозрительно спросила мать, укладываясь спать.

Этот вопрос застал Ольгу врасплох. Она ведь никогда ничего не писала с тех пор, как ушла из школы.

— Так я, просто,— сказала она.

— Чего просто! Ишь, писульку кавалеру.

— Ничего не кавалеру,— краснея, возразила Ольга.

— Так с чего это вдруг у тебя писанье явилось?

— Стишок интересный хочу списать,— нетерпеливо, уже раздраженно сказала Ольга.

— Что я, перешибла тебя словом-то?..— мать громко вздохнула и примолкла.

Этот разговор спутал все мысли Ольги. Она долго не знала, с чего начать писать, и после продолжительного раздумья начала:

«Григорий Николаич, прости меня, что я решила написать тебе. Я люблю тебя...»

На этом месте она остановилась Дальше не выходило.

Уж вечер сменила ночь — летняя, полная , звуков и прозрачных трепетных сумерек. На дворе одиноко пропел полуночный петух, а она безмолвно сидела за столом. На постели завозилась мать, почмокала губами и проснулась.

— Все еще не спишь. Завтра на работу не добудишься,— сонно проговорила она.

Ольга встала, смяла начатое письмо и тихо улеглась в постель.

«Завтра... уйду в садик, там никто не помешает»,— решила она.

Письмо было готово через день. Вечером Ольга пошла в ту улицу, где жил Гальцов, и по дороге неожиданно столкнулась с ним. Он был не один. Рядом с ним шла девушка в светлой тонкой блузке и шерстяной короткой юбке. На голове ее была мягкая шляпка-грибок, из-под которой выбивались пышные каштановые волосы. Девушка шла и над чем-то весело смеялась. Ольге понравились ее глаза; они были темные, на них падала мягкая тень от Длинных ресниц. В руках ее была толстая книга. Гальцов шел рядом и что-то ей оживленно рассказывал, но временами по лицу его скользила еле уловимая улыбка.

Поравнявшись с Ольгой, он приветливо улыбнулся и поклонился. Девушка тоже посмотрела на нее и улыбнулась. Ольга проводила их продолжительным взглядом. У девушки две косы спускались до пояса и были завязаны золотой лентой.