Знал новгородский князь, как брать каменные и деревянные крепости. Военно-инженерное искусство на Руси к тому времени было развито отменно. Умели сооружать различные осадные метательные орудия — пороки. Название их происходило от слова «прак» — праща. При осаде крепостей их отынивали — то есть окружали крепким тыном, чтобы врагу не было хода ни туда, ни сюда. Для отвода воды делались подкопы. Если крепости брались штурмом, то на стены взбирались, умело вскидывая наверх лестницы.

Знал Александр Ярославович и как сидеть в осаде. Врага тогда следовало сокрушать во внезапных вылазках, а с высоты крепостных стен отстреливать конных и пеших воинов, осевших на подступах к городу.

И еще одно умение считалось многотрудным для любого полководца. Это искусство управляться с обозами. Совладать с ними в походе — значит положить камень в основание будущего успеха. Не совладаешь — можешь остаться без возимого в обозе оружия или упустишь добычу.

Из «Поучения» Владимира Мономаха сын князя Ярослава ясно усвоил правило, обязательное в любом ратном поиске: всегда и везде вести разведку. Ближнюю и дальнюю. Каждодневную, настойчивую, даже рискованную. И постоянно заботиться о дозоре — боевом охранении войска, будь то в походе или на привале. Иначе может случиться непоправимая беда.

Умел предводитель русского войска ставить большие и малые засады. И избегать, сторожиться вражеской западни, проявляя немалую военную хитрость.

Был князь в те времена и военным «администратором». Отец обучил сына и такой премудрости, как строить войска для того или иного вида боя, вовремя раздавать дружине оружие, искусно вооружать и ополченческие полки — конные и пешие.

Ярослав Всеволодович обучил наследника видеть и твердо знать место князя в битве. Княжича еще в детстве приучили к тому, что его место на самом виду у всех. И своих ратников, и неприятеля. Все русское войско для крепости духа должно было видеть в сражении барса или льва на высоко поднятом цветном княжеском стяге, золотой шлем князя, меч с золотой рукояткой в высоко поднятой руке. Как и блестящие шлемы его воевод, их червленые щиты, ибо все знали, что пока блестят шлемы и реют стяги — будет стойко сражаться княжеская рать.

Все это было азами отцовской науки княжить — управлять и воевать за землю русскую. То исконно русское ратное искусство, отшлифованное вековой борьбой с врагами, которых всегда хватало на рубежах Руси во все времена. Именно такое знание позволило Александру Ярославовичу раскрыть яркое дарование великого полководца, испытать свой воинский талант. А к подвигам во славу земли русской его готовили с четырехлетнего возраста, когда опоясали отцовским мечом и посадили на виду всей переяславльской дружины на боевого коня.

Не мог он до конца своей короткой жизни забыть тот миг. Приветливый, чуть пытливый взор сурового отца-воителя. И затуманенный слезой взгляд любимой матери. С четырех лет для княжича детской утехой-забавой стало только то, что помогало стать ему ратоборцем родной земли.

Время испытаний не заставило себя долго ждать. Наступал во всей своей грозе 1240-й год. Из-за Варяжского моря шли войной на вольный Новгород шведы-крестоносцы.

Когда при первом знакомстве двадцать лет назад я спросил Семена Яковлевича Побережника, на скольких языках он может объясняться, то услышал в ответ поразившую меня цифру: на одиннадцати. Нет, бывший буковинский крестьянин из села Клишковцы не лингвист и не путешественник, хотя побывал в 33 странах мира. За свою долгую жизнь — в феврале ему исполнилось восемьдесят четыре года — Побережник сменил много профессий. Но главной он все же считает одну — профессию разведчика.

Весной 1939 года Западная Европа напоминала пороховой погреб, к которому подведен дымящийся фитиль. После аншлюса Австрии фашистской Германией дивизии вермахта оккупировали Чехословакию, а в штабе верховного главнокомандования завершалась разработка планов новых территориальных захватов. Главное стратегическое направление определено фюрером предельно четко: «Дранг нах Остен» — «Поход на Восток». Его союзник по «Антикоминтерновскому пакту» Муссолини не возражает, поскольку втайне мечтает превратить в «итальянское озеро» не только Средиземное, но и Черное море. Уже утверждена пресловутая доктрина Висконти Праска «Война на сокрушение», названная дуче «подлинно фашистской» по своему духу и содержанию. Полным ходом идет осуществление шестилетней программы наращивания военно-морской мощи Италии, которая, как надеются в Риме, позволит претендовать на существенные территориальные приобретения в ходе предстоящей перекройки карты Европы, а возможно, и мира.

У коридорного Луиджи сложилось не слишком лестное мнение о высоком сухопаром англичанине Альфреде Джозефе Мунее из 16-го номера. Гостиница «Виа Венета» считалась одной из наиболее респектабельных в Таранто. В ней охотно останавливались состоятельные туристы-иностранцы, щедрые на чаевые. Поэтому жаловаться на жизнь Луиджи не приходилось. Муней же больше лиры-двух никогда не давал. Такая скупость, если у человека водятся деньги, а у англичанина, судя по дорогим костюмам и новенькому «фиату» с римским номером, они явно водились, с точки зрения Луиджи, относилась чуть ли не к семи смертным грехам. К тому же Муней не заказывал в номер ни вина, ни кофе, не проявлял интереса к девочкам, хотя услужливый коридорный не раз прозрачно намекал, что мог бы порекомендовать «товар люкс». Словом, это был типичный пуританин, одним своим чопорным видом нагонявший тоску. Даже выверенный до минуты распорядок дня долговязого бритта в глазах Луиджи свидетельствовал лишь о том, какой он скучный человек. Ровно в семь утра Муней спускался в парикмахерскую, в семь тридцать завтракал неизменной «пастаджута», с которой примирился после безуспешных попыток получить традиционный английский «поридж», запивая макароны чашечкой кофе. После этого Альфреда Джозефа Мунея не видели в «Виа Венета» до позднего вечера. Обычно он уезжал на своем «фиате», который водил с лихостью профессионального гонщика.

Таранто, с его глубокой естественной гаванью, доками, арсеналом, судостроительными заводами, являлся одной из двух главных баз итальянского флота. Стоит ли удивляться, что местная полиция, по специальному указанию отдела «Е» морской разведки негласно проверявшая всех приезжих иностранцев, не преминула понаблюдать и за мистером Мунеем. Однако ничего подозрительного в его поведении не обнаружилось: он не проявлял повышенного интереса к военной гавани и не пытался заводить знакомства с моряками. Поэтому вскоре англичанин был отнесен к разряду «безобидных», причем за все время пребывания в Таранто его фамилия ни разу не фигурировала в сводках, каждое утро ложившихся на стол начальника управления милиции национальной безопасности Морони.

Большую часть дня Альфред Муней проводил на виду у всех в деловых кварталах города, посещая офисы небольших фирм. Он не скрывал, что приехал в Таранто из Англии специально, чтобы вложить деньги в какое-нибудь предприятие, и теперь искал подходящих партнеров. Как-то один из новых знакомых, владелец небольшой фабрики оливкового масла Гвидо Чезарано, пригласил англичанина вместе с несколькими друзьями пообедать в ресторане «Бельведер», славившемся своей кухней. Непринужденная застольная беседа перескакивала с одной темы на другую, как вдруг Чезарано словно бы невзначай спросил:

— Кстати, мистер Муней, каким ветром вас занесло сюда? Ведь там, на Севере, многие считают, что Италия кончается во Флоренции, в крайнем случае — в Риме, а наше Медзоджорно[32] вообще не Европа, а скорее Африка, где распаренные солнцем южане поголовно бестолковы и не любят работать. Неужели в Англии не нашлось более подходящего места для делового человека?