— Василий Петрович, — неожиданно вмешался молчавший до этого Бельды, — а ведь этот человек мог и ниже по течению расположиться. А сюда бережком поднимался, на ночь ставил сеть, потрошил утром рыбу — и опять к себе.

Майор посмотрел на Лаптева:

— Что скажешь, капитан?

Александр Ефимович неопределенно пожал плечами.

— Всякое может быть. Но гражданин, видно, серьезный.

— Тогда так, — принял решение Грибов. — Мы переправляемся на тот берег и прочесываем его до возвращения вертолета, вы же о Бельды лодкой спускаетесь по Кедровке. Чем черт не шутит.

На том и порешили, договорившись, что вертолет подберет их обратным рейсом.

Загребая ладонями воду, Лаптев несколько раз плеснул себе в лицо, сняв форменную фуражку, смочил начинающие редеть волосы. Давно уж не плавал он на «резинке», как пренебрежительно окрестили старожилы надувные резиновые лодки. Все больше на дюралевой «казанке» с подвесным мотором рыбачил. А эта… С тонким прорезиненным днищем, под которым бугрилась вода, и с надутыми бортами, казалось, ткни — и прорвется, она выглядела столь ненадежной, что старший участковый инспектор поначалу даже боялся сделать неверное движение, чтобы не перевернуться. Однако лодчонка свободно держала обоих, а главное — была послушна любому движению небольших весел, которыми ловко подгребал в самых опасных прижимах Иван. До этого им как-то не приходилось близко встречаться — леспромхоз в нескольких километрах от райцентра располагался, и капитан только удивлялся ловкости нанайца — казалось, что тот родился с веслами в руках, настолько легко и свободно он обращался с лодкой, успевая всматриваться в прибрежные заросли. Собственно, даже не тайга их интересовала, а пологие участки берегов, где мог бы причалить браконьер.

Капитан милиции Лаптев не первый раз гонялся по речным протокам за промышляющим людом, порой ему было достаточно одного-единственного взгляда, чтобы увидеть едва приметные следы, однако, когда Иван вдруг прищурился на правый, густо заросший кустарником берег и, пробормотав невнятно: «Похоже, здесь», начал ловко подбрасывать веслами, выводя лодку из стремнины, капитан только прицокнул языком, подивившись наблюдательности Бельды. Сам он только сейчас рассмотрел одну-единственную свежесломанную ветку, кроме которой больше ничто не говорило о том, что в атом месте могли выбираться на берег люди.

Успевший за годы службы насмотреться всяких разных браконьеров, Лаптев расстегнул кобуру и вдруг почувствовал, как неприятным холодком засосало под ложечкой. Хорошо, если очередной любитель икры отсиживается где-нибудь подальше в таежной чащобе, а если наблюдает за ними?..

Бельды между тем аккуратно подвел лодку к берегу и, когда она зашуршала по прибрежной гальке, ловко выпрыгнул на отмель. Вслед за ним вылез Лаптев, привычно осмотрелся, кивнул согласно:

— Вроде здесь. Аккуратный, сволочь. Следы ветками замел. — Он подумал немного, потом добавил: — Ты того, оставайся у лодки, а я попробую его нащупать.

— А может, вдвоем?

— Не надо. Лучше подстрахуй меня.

Если у воды этот добытчик почти не оставил следов, то наверху, за кустарником, их было больше чем достаточно. Вытоптанная трава, где он вытаскивал лодку с уловом, четко вдавленные в землю отпечатки сапог. Лаптев, прячась за деревьями, прошел с сотню метров, остановился, невольно потянув носом. Пахло копченой рыбой. Он достал пистолет, чуть сдвинул фуражку. Вроде никого.

Стараясь не хрустнуть веткой, он перебегал от дерева к дереву, как вдруг увидел лежащего на траве мужика. Кажется, тот дремал, растянувшись на спальнике. Неподалеку, чуть обвиснув резиной, сушилась лодка. Похоже, добытчик был один. Лаптев чуть подождал, прикидывая возможную опасность, вскинул пистолет.

— Стоять! — громко скомандовал он и, увидев, как дернулся вскочивший на ноги мужик, добавил: — Только без глупостей.

Когда он вывел его к реке, где томился в ожидании Бельды, добытчик вдруг остановился, ошалело уставился на бригадира лесорубов.

— Иван… — выдохнул он. И вдруг скривился, будто от зубной боли: — Что ж ты меня… сука-а…

Лаптев посмотрел на Бельды:

— Что? Тот самый?

— Он, — хмуро кивнул бригадир. — Семен Рекунов.

Верещагин возвращался из Ачинска.

В купе было душно, кондиционеры не работали, хотя безразличная ко всему проводница уверяла: «Так они ж включены на полную мощность», и Верещагин вышел в тамбур, открыл окно. Сразу же рвануло свежим порывом ветра, стало легче дышать.

Из соседнего купе вышел мужчина в тренировочном костюме. Поинтересовался насчет времени и, решив, что можно еще помять бока на вагонной полке, ушел. Верещагин проводил его глазами, пробормотал тихо:

— Итак, мы имеем…

А имел он на сегодняшний день информацию довольно-таки скудную. Сорокалетней давности скупые рапортички и протоколы Ачинского архива, подшитые в выцветшие папки, не очень-то вдаваясь в подробности, говорили о том, что 16 июля 1945 года в городе Ачинске не вышло на работу два человека: завскладом — военнослужащий, сержант Калмыков Василий Борисович, 1926 года рождения, и рабочий того же склада Иван Комов, 1929 года рождения, уроженец деревни Ченцы на Смоленщине. Поиски результатов не дали, и только месяц спустя в реке Чулым, под корягой, рыбаки обнаружили труп, при опознании которого выяснилось, что это Иван Комов. Проведенная экспертиза установила, что Комов был убит выстрелом из пистолета в затылок, затем к его ноге привязали камень и сбросили в Чулым. Стреляли из пистолета системы «Вальтер». Розыск пропавшего сержанта Калмыкова ничего конкретного не дал. Проведенная ревизия склада показала крупную недостачу.

Сухие строки, скупой протокольный стиль.

Тяжелым глухим шлепком хлюпнула одна дверь, другая. Из купе стали выходить наиболее нетерпеливые пассажиры, кое-кто подтаскивал багаж к выходу, Верещагин поднялся, прошел в свое купе, мельком глянул на полку — не оставил ли чего, случаем, снял с плечиков пиджак и, откинув крышку нижней полки, достал багажную сумку — чуть сбавляя ход, поезд подходил к городу.

Время было обеденное, однако начальник следственного отдела краевой прокуратуры был у себя. Увидев в дверях следователя, он невесело улыбнулся кончиками губ, кивнул ему на стул: садись, мол, чего стоять.

Неплохо знавший свое руководство, Верещагин понял, что Белов только что вернулся от большого начальства, где опять убеленные сединами, хорошо знавшие всю технику производства люди с укоризной, а то и с «кулачком по столу» говорили о сроках, незакрытых еще делах, о том, что «кое-кто ждет более весомых и быстрых результатов». Так было всегда. Можно было бы к этому и привыкнуть, и все-таки подобные вызовы «на ковер» оставляли в душе неприятный осадок.

И еще Верещагин понял, что Белову сейчас не до его впечатлений от Ачинска. Дело, видно, поставлено на контроль, и он без лирических отступлений пересказал трагедию сорокалетней давности.

Когда закончил, начальник отдела побарабанил пальцами по столу, спросил:

— Ну а выводы?

— Выводы… — Верещагин откинулся на спинку мягкого стула. — Выводы такие, Андрей Алексеевич. Видно, этот самый паренек — Комов чем-то мешал Калмыкову, который был в то время завскладом. Или знал о его махинациях — недостача-то огромная вскрылась. Тому и пришлось убрать его. А сам скрылся.

— Уж очень у тебя все просто, Петр Васильевич, — недовольно пробурчал Белов. — Убрал с дороги… скрылся… Учти, это сорок пятый год. Война кончилась, на складах неразбериха — грамотных-то людей почти не осталось. А тут вдруг с такого хлебного места дезертировать.

— Сам споткнулся на этом. И все-таки…

— Только не надо про интуицию, — предостерегающе поднял руку Белов.

— Да, но ведь сержант Калмыков так и не найден.

— Милый ты мой, — протянул начальник отдела, — я-то постарше тебя и кое-что помню. Да знаешь ли ты, что в те годы столько людей пропало, что… Причем не на фронте, а здесь, в тылу. А ты — не найден…