Иванко ждал, стиснув рукоять меча. Когда острия копий были готовы упереться ему в грудь, он молниеносным взмахом меча перерубил у двух древки и бросился вперед. Ближайший панцирник, выронив щит, повалился мертвым на землю. Другой попытался отскочить в сторону, но русский меч, скользнув по кромке щита, успел вонзиться врагу в бок.

Копьеносцы остались за спиной Иванко, теперь перед ним была лишь пара литовцев, что растягивала и готовила сеть. Опешив от неожиданности, они бросили ее себе под ноги и схватились за мечи. Едва уловимым обманным движением Иванко выбил у одного из рук оружие, занес меч над головой второго.

— Бей! — закричал литовский сотник. — Бей, покуда не ушел!

Полдюжины копий, брошенных с расстояния в несколько шагов, пробили его насквозь.

С помощью слуг-телохранителей Адомас осторожно сполз с седла, медленно проковылял к дереву, под которым лежали трупы Иванко и десятского князя Данилы. Некоторое время, не мигая, смотрел на мертвых русичей, затем перевел взгляд на литовского сотника, в чью засаду угодили посланцы Боброка.

— Почему мертвы оба? Разве не велел я взять московита живым?

— Я помнил твой приказ, боярин, и мои люди пытались захватить его в полон, — ответил сотник. — Однако того хотели мы, а не он. Московит предпочел умереть в бою с мечом в руке, а не на дыбе. Он был храбрым воином, и мы дорого заплатили за его смерть.

Сотник указал на соседний с деревом куст, где один подле другого лежали трое мертвых панцирников и громко стонал, зажимая руками окровавленный бок, четвертый. Но что могли значить для Адомаса жизни простых литовских воинов, которые все были для него на одно лицо и смысл существования которых заключался в одном — беспрекословно исполнять его приказы. За нужного ему живым посланца Боброка он, не задумываясь, заплатил бы жизнями всей засады, в том числе и сотника. Ноздри боярина от ярости раздулись, в уголках губ появилась пена.

— Я велел взять гонца живым… Живым и только живым. Как посмел ты ослушаться моего приказа?

— Боярин, мы сделали все, чтобы захватить его. А убили лишь потому, что он мог пробиться и уйти. У нас не было иного выхода.

— Пробиться? Один против двух десятков? А где ты был сам? Что делал? Отчего не встал на его дороге, дабы не позволить уйти?

Прискакавший вместе с Адомасом и стоявший сейчас рядом с ним воевода Богдан тронул боярина за плечо.

— Сотник прав, — сказал он. — Этого человека никто не мог взять живым, если он решил умереть. Боброк знает, кому доверять тайны, и его люди верны ему.

Адомас настороженно глянул на воеводу.

— Тебе известен московит? Откуда? Он что, бывал в усадьбе князя Данилы раньше?

— Да, боярин. Это за ним шел твой челядник Казимир, выслеживая лесной лагерь Боброка. Но я знаком с этим человеком еще до его появления в Литве. Я встречался и разговаривал с ним год назад, когда был с князем Данилой в Москве. Это Иванко, один из довереннейших слуг Боброка. Он, как и боярин, прибыл в Москву из Волынской земли и с тех пор неотлучно находится при Боброке. Не гнев, а милость должен ты проявить к своим воинам, что не упустили столь важную птицу.

— Иванко, — процедил Адомас сквозь зубы, с интересом глядя на труп гонца. — Слыхивал я о таком, давно слыхивал, а вот свидеться не приходилось. Однако господь не без милости, вот и встретились.

Он довольно рассмеялся тихим дребезжащим смешком. Затем, нахмурившись, ткнул пальцем в сторону Иванко.

— Обыщите. Не пропустите ни одной нитки, ни единого шва или складки.

Несколько боярских слуг одновременно бросились к трупам русичей, склонились над ними. Через некоторое время один разогнулся, подошел к Адомасу, протянул ему на ладони стопку узких полосок белого шелка, сплошь исписанных буквами.

— Нашли у московита в шапке. Больше при мертвых ничего нет.

Мельком взглянув на шелковые полоски, Адомас тотчас сунул их за пазуху и глянул на воеводу.

— Ступай, вдруг хватится тебя князь Данило. Теперь мне не нужна ничья помощь.

Приблизившись к Ягайле, Адомас положил на стол найденные у мертвого русского гонца шелковые лоскуты. Великий князь внимательно осмотрел их один за другим, зачем-то понюхал и попробовал на ощупь и лишь после этого снова аккуратно сложил на столе.

— Решил порадовать меня известием о родном братце, боярин, — спросил он с усмешкой.

— Не только о нем, великий князь, но и о боярине Боброке. Потому что если три письма писаны твоим братом Андреем Ольгердовичем, то четвертое Дмитрием Волынцем.

— Что же пишут они, кому шли послания?

Адомас опустил глаза, неопределенно пожал плечами.

— Все письма писаны тайнописью. Нужен особый ключ, чтобы прочесть их. Но уж коли прошли они через руки Боброка, то напрасное это дело, поскольку в хитростях Дмитрия Волынца сам черт ногу сломит.

— Пусть он в них хоть голову сломит, но я должен знать, кому эти письма посланы и что в них сообщается, — повышая голос, сказал Ягайло. — Иначе какой толк от того, что лежат они на моем столе?

— Я велел переписать все письма, и мои люди уже начали разгадывать их тайну.

— Когда они разгадают ее? Завтра, послезавтра, через неделю? Я хочу знать имена своих врагов сегодня, пока еще в состоянии свернуть им шеи.

— Великий князь, я и мои люди сделаем все, на что способны. Однако уже сейчас можно извлечь из писем пользу. Мы узнали, что твой брат Андрей через Боброка и князя Данилу поддерживает связь со своими сторонниками в Литве.

Громкий смех великого князя прервал слова Адомаса.

— Боярин, я это знал всегда, без тебя и перехваченных сегодня писем. Чем выше положение человека, тем больше у него недругов и завистников, имеются они и у меня, великого литовского князя. Но кто они, с кем связаны, каковы их планы? Вот на что должны дать ответ послания моего брата Андрея.

— Великий князь, мне неизвестно, когда удастся проникнуть в тайну перехваченных лоскутов. Пока хочу предупредить тебя о следующем. Мои надежные соглядатаи донесли, что боярин Витаутас выступал против твоего похода на Русь и говорил, что пока московский Дмитрий борется с Мамаем, надобно собрать все наши силы и, не опасаясь Москвы, ударить по крестоносцам. Они против твоего союза с Ордой.

— Бородатый козел! — выкрикнул Ягайло. — Ишь, ему не нравится мой союз с Мамаем и то, что я иду на Русь. Еще бы, ведь его старший сын женился на смоленской княжне и принял православие. Ничего, боярин, дай только разделаться с Москвой…

— Князь Юстас тоже против союза с Мамаем, — вкрадчивым голосом продолжал Адомас, подступая ближе к Ягайле. — Третьего дня на охоте он говорил, что Литве вместе с Москвой следует обрушиться вначале на Орду, после чего сообща выступить против тевтонов. Он хвалил твоих братьев и заявил, что только союз с Русью и Польшей может спасти Литву от крестоносцев.

— Лишь его советов мне не хватало, — еле сдерживаясь, проговорил Ягайло. — Желает союза с Москвой? То-то два его племянника ушли с моим братом Дмитрием на Русь. Ничего, дайте мне только покончить с Москвой…

— А боярин Юлиус, сказавшись хворым и оставшись в усадьбе, прислал с сыном только половину воинов, а остальных распустил по домам, — шептал Адомас уже в ухо Ягайле. — А жене сказал, что за Орду пусть воюет великий князь, а у него имеются дела поважнее в собственной усадьбе.

Грохнув кулаком по столу, Ягайло вскочил на ноги, метнулся сначала в угол комнаты, затем остановился против Адомаса.

— До сегодняшнего дня я опасался только русичей, теперь не должен верить и литовским князьям и боярам! Как могу идти на Русь, если в самой Литве вокруг меня измена? Подскажи, что мне делать, как быть?

— Великий князь, мои верные люди неотступно следят за всеми твоими врагами, будь они русскими князьями или литовскими боярами. Конечно, лучше всего поскорее вырвать их змеиные жала, да не пришло еще это время. Но придет, нужно только ждать.

— Ждать? Сколько? Московский Дмитрий со своей ратью уже выступил из Коломны против Мамая, а из Орды ни слуху ни духу. Я не могу спокойно сидеть и ждать, видя, что победа уходит из моих рук.