«А она совсем не похожа на соотечественниц, — отметил Николай. — И одета чисто, опрятно, можно даже сказать, модно — в легкой кремовой блузке, узкой серой юбке с большим разрезом сбоку; непокрытая — густые черные волосы спадают на плечи, в ушах — золотые серьги полумесяцем. И вид не как у других, не отягченный заботами, а независимый, гордый. Не иначе жена богатого бая или главаря шайки».

Женщина вошла в толпу и обернулась. Николай обратил внимание, что и присутствующие афганцы следили за ней с любопытством, будто видели впервые. Кто она и почему вмешалась, в общем-то, в несвойственное женщинам дело: в присутствии мужчин здесь не принято командовать даже детишками.

Симпатичная незнакомка заметила, что за ней наблюдают, и углубилась в толпу.

Разгрузка подходила к концу, лица дехкан светлели, в толпе нарастало оживление. Пацанов уже трудно было удержать, и они носились вокруг людей, ныряя под вертолет, трогали руками стойки колес, створки люков, подкосы. Николай поискал взглядом женщину в кремовой блузке и с серьгами полумесяцем — что-то в ней показалось ему знакомым, уж не встречались ли они в Ташкенте три года назад, когда он был там в командировке — зрительная память у него отменная, — но тут же отогнал эту мысль: что делать афганской девушке в Ташкенте? Внимание его снова привлек мальчуган, которого он угостил бутербродами: теперь на нем висел, как на пугале, халат не по росту. Кто это успел его «приодеть»? Халат стеснял мальчугана, сползал с плеч, и он придерживал лацкан рукой. Хотя нет, это он что-то держал за пазухой, видимо бутерброды, оставив их братьям и сестрам. Но почему у него такой встревоженный, испуганный вид — все время озирается по сторонам, словно боится, что у него отнимут гостинцы?

Пацан покрутился у вертолета Николая и перешел к группе Сташенкова. Там народу было поменьше, а пацанов побольше, и они свободнее, словно жуки, лазали под фюзеляжем и хвостовой балкой. Присоединился к ним и «крестник». Он прополз под хвостом, приблизился к подвесному баку и, достав что-то из-за пазухи, прилепил снизу. И бегом в толпу.

Николай бросился к вертолету Сташенкова. Нагнулся и оторвал от бака магнитную прицепку — металлическую коробку с часовым механизмом.

К Николаю подошел царандой[2], выполняющий роль переводчика. Поцокал языком, выругался по-своему. Сказал:

— Душманы, покарай их аллах.

— Очень уж юные душманы, — грустно усмехнулся Николай.

— Мы его поймаем и накажем.

Подошел староста с капитаном ХАД[3]. Капитан сказал что-то царандою, и тот устремился в толпу.

Пацанов от вертолета словно ветром сдуло.

Николай отдал мину капитану.

— А ты спрашивал, какой навар мы будем иметь, — услышал Николай ироничный голос Савочки. — Мы им пироги и пышки, а они нам мины да шишки.

— Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит, — констатировал Мезенцев.

«И верно, — подумал Николай. — Сколько мы сюда уже привезли, сколько за них жизней положили, а они все равно нас оккупантами считают. И попробуй переубедить их».

Минут через пять царандой притащил за руку упирающегося, в слезах, «диверсанта». Халат распахнут и сполз с плеч, обнажив острые лопатки и выпирающие, казалось, просвечивающие сквозь кожу ребра.

— Вот он, — и встряхнул перед Николаем. — Что прикажете с ним сделать?

— Задавить, как клопа вонючего, — высказался Сташенков. — Его, гаденыша, от голода спасают, а он — мины…

Сквозь толпу к ним протиснулась женщина в кремовой блузке. Остановилась, сверкая глазищами, как разъяренная волчица, готовая броситься на тех, кто взял ее волчонка.

— Ваш? — спросил Николай.

Женщина вздрогнула, мотнула головой и что-то сказала по-своему.

— Говорит, нет, — перевел царандой. — Но требует отпустить, он, мол, ничего еще не понимает.

— В десять лет не понимает, что такое мина? — И наклонился к мальчику: — Кто дал тебе эту «игрушку»? За что ты хотел меня убить? Разве я чем-то тебя обидел?

Царандой заговорил с пацаном, и тот снова захныкал. Потом сквозь слезы рассказал: его заставил моджахед. Обещал много афгани. А если не сделает, то убьет его мать, братьев и сестер.

— А где у него отец?

— Погиб в восемьдесят втором.

«Вот и ответ, почему они нам «мины да шишки», — мысленно возразил Николай Савочке. — И тут ничего не поделаешь».

— Отпустите его, — сказал Николай царандою. Тот непонимающе уставился на советского начальника.

— Его надо расстрелять.

— Отпустите, — повторил Николай и помог освободить ручонку мальчика.

Женщина в кремовой блузке все это время наблюдала за ним. Но вот сзади к ней подошел симпатичный молодой мужчина с черной бородкой, положил на плечо руку; она обернулась, и на лице ее Николай прочитал удивление и радость. Она схватила мужчину за руку и увлекла в толпу.

А вот его, красавца с короткой черной бородкой, Николай узнал.

…Он совершал свой первый боевой вылет. За инструктора с ним летел майор Сташенков, провоевавший здесь уже более полугода. Состояние было необычное: страха Николай не испытывал, а все тело было напряжено до предела: в глазах пощипывало, в ушах звенело. И вертолет гудел приглушенно, шел над долиной осторожно, крадучись, делая змейки влево и вправо. Куда ни глянешь, ни души. Люди прячутся, подстерегают друг друга из засад, потому приходится вести вертолет над самой землей вдоль быстрой и бурливой речушки, зажатой с обеих сторон каменистыми берегами. Слева и справа возвышались громады гор, отполированные ветрами и ливнями. Лишь у подножия виднелись хиленькие кустики с причудливо закрученными ветвями. Летчики звали эту долину Долиной привидений, но майор Сташенков сказал, что здесь самое тихое место в Афганистане: недалеко наша граница, места труднопроходимые, и душманы предпочитают южные и восточные караванные тропы. Но случается, появляются и здесь. Вот и несет вертолетная эскадрилья досмотровую службу вдоль долины, помогая Народной армии Афганистана перехватывать пришельцев с оружием из Пакистана и других недружественных стран.

Они возвращались уже домой, когда Сташенков вдруг наклонился вперед и стал пристально смотреть на землю.

— Что там? — Николай тоже окинул долину беглым взглядом, но ничего, кроме серых валунов вдоль речки, не увидел.

— Вы не обратили внимания вон на те валуны, что лежат на взгорке? Когда туда летели?

Николай пожал плечами:

— Их тут столько…

— По-моему, они не там лежали, вон у тех деревцев.

— Не помню, — откровенно признался Николай.

— А ну-ка давайте сделаем кружок, и чесаните из пулемета, над головами. Для острастки.

Николай прибавил «шаг-газ» и, описав с набором высоты дугу, направил нос машины прямо на валуны. Метров со ста нажал на гашетку. Снаряды кучно ударили у валунов, подняв фонтанчики пыли.

И один валун вдруг ожил, обратился в человечье обличье и метнулся к деревьям.

— Ух ты! — поразился Николай, выводя вертолет из снижения.

— «Ноль семьдесят второй», прикрой, захожу на посадку, — скомандовал ведомому Сташенков и взял управление на себя.

— Осторожно, командир, с той стороны может быть засада, — предупредил ведомый.

— Может быть. Потому и прошу — прикрой, — властно потребовал Сташенков.

Они не ошиблись: едва вертолет стал заходить на посадку, с южного берега из-за каменных глыб сверкнули огненные трассы. Били, по крайней мере, с трех точек.

— Садиться нельзя! — крикнул Николай и взглядом указал на противоположный берег: — Стреляют.

— Следите вон за теми, — недовольно оборвал Сташенков и передал в отсек: — Группе захвата приготовиться к высадке. Хватать — и сразу в кабину!

— Давайте сделаем кружок, пугнем стреляющих.

— Я инструктор, и я — командир! Уберите руки с управления.

Сташенков был прав: хотя по должности он находился в подчинении Николая, в полете являлся инструктором и за все нес ответственность. Но решение его Николай считал неверным: вертолет прикрытия один ничего не сделает — при маневре, как только он прекратит стрельбу, душманы могут ударить по приземлившемуся из гранатомета, да и крупнокалиберный пулемет достанет.