Контакт предстоял короткий, на ходу. У Львиного моста со стороны вокзала нужно было встретиться с моложавым толстяком и после обмена паролями взять у него сообщение для передачи в Центр. Тем не менее Побережник принял необходимые меры предосторожности. Из таксофона заранее заказал на 21.30 машину к парикмахерской Ангелова, находившейся на углу сразу за Львиным мостом, а на 22 часа взял билеты в «Модерн». Там шел боевик «Обрела свободу», который очень хвалили газеты. Славка должна была ждать мужа у кинотеатра.

Встреча прошла по плану, и, пересев из такси на трамвай, он как раз успел к началу сеанса. «Хвоста» за ним в тот вечер не было. В этом разведчик убедился, несколько раз перепроверившись по дороге к «Модерну».

Потом еще дважды с санкции Центра он выходил на контакт с человеком по имени Дима, который, судя по всему, был не просто курьером, а тайным информатором, имевшим с Центром только одностороннюю связь.

Но вот тому, что последовало дальше, Побережник не находил объяснения.

— Однажды, якобы случайно увидев меня на улице, Дима сам подошел и предложил важную, как он утверждал, информацию для передачи в Центр. Без соответствующего указания, оттуда я, конечно, отказался. Поступить иначе значило бы грубо нарушить непреложные правила конспирации. Что это, неопытность? Или… — Чувствуется, что Семен Яковлевич до сих пор не пришел к определенному выводу об этом странном эпизоде. — На всякий случай, чтобы запутать следы, полдня петлял по Софии. Во время очередного сеанса связи сообщил о непонятной «самодеятельности» Димы. Мне ответили: «Поступили правильно. Без нашей санкции ничего от него не брать».

К сожалению, на этом история с Димой не кончилась. Как-то, увидев меня в центральном универмаге, он чуть не бросился с распростертыми объятиями. Я сделал вид, что не заметил его, постарался затеряться в толпе, благо народу вечером в магазине было много. Вот тогда-то мне и приказали отправиться отдыхать…

Спустя месяц, проведенный со Славкой в деревне вдали от столичной суеты, Побережник вернулся в Софию. В ту же ночь связался с Центром, получил разрешение возобновить работу. Причем разведчику запретили показываться в офицерском кафе и вообще рекомендовали по возможности меньше бывать на улицах. В шифровке также говорилось, что в случае осложнений следует действовать по варианту «игрек», при чрезвычайной ситуации вступает в силу вариант «Но пасаран»…

Жизнь текла своим чередом. Злополучный Дима больше не попадался, так что причин для тревоги не было.

В то воскресенье Побережник отправился на кладбище положить цветы на могилу Славкиной родственницы. Сама жена приболела, а ее мать написала из Русе, что из-за дел не сможет приехать на годовщину смерти сестры. Посетителей на кладбище в Орландовцах было немного, и он долго бродил по пустым аллеям, наслаждаясь тишиной и с удовольствием вдыхая свежий осенний воздух, слегка пахнущий прелыми листьями.

На обратном пути, когда он подходил к пивной «Здраве», сзади послышался шум подъехавшей машины. Хлопнула дверца, по тротуару зацокали торопливые шаги. Разведчик не мог объяснить, почему у него возникло ощущение приближающейся опасности. Он хотел было юркнуть в пивную, но оттуда вышли трое парней. Продолжая что-то оживленно обсуждать, они остановились на некотором расстоянии от Побережника, загораживая тротуар.

Не раз и не два он пытался представить свой арест, но никогда не предполагал, что все произойдет настолько буднично и просто. Сзади кто-то легонько тронул его за плечо. В этом прикосновении не было ничего враждебного, но оно, словно током, ударило по нервам. Он с трудом удержался, чтобы, резко обернувшись, не сбить противника с ног и не броситься бежать. Однажды в Бельгии Чебан так и поступил, когда за ним увязался шпик. Однако здесь, в Софии, он был не подпольщик-коммунист, а законопослушный гражданин. Сейчас это значило бы сразу с головой выдать себя. К тому же, судя по шагам, преследователей было двое, да еще подозрительная троица, блокировавшая улицу впереди. Мелькнула слабая надежда, что, возможно, все ограничится обычной проверкой. Тогда ничего страшного, документы у него в порядке, а каких-либо компрометирующих записей он при себе никогда не носил.

— В чем дело? — обернулся Побережник к двум догнавшим его хорошо одетым мужчинам, совсем не похожим на полицейских.

— Прошу вас проехать с нами, — негромко сказал один, отворачивая лацкан и показывая значок с четкой надписью «Дирекция на полицията».

— Но позвольте, это какая-то ошибка. Я — Александр Муней, вот мой паспорт. Учтите, мой тесть — председатель митрополийского суда Тодор Панджаров, его хорошо знает сам царь… — попытался протестовать Побережник.

— Не волнуйтесь, разберемся. А сейчас не мешайте прохожим, — заявил полицейский, хотя, кроме уставившейся на них троицы у пивной, на улице никого не было.

Сильные руки с двух сторон взяли его за локти и мгновенно втолкнули в распахнувшуюся дверцу подъехавшего «форда». «Такой же был у меня в Испании», — машинально отметил Побережник.

Еще на родине при подготовке разведчик заранее отрабатывает свое поведение в случае ареста, чтобы потом не пришлось импровизировать в экстремальной обстановке. Незадолго до этого Центр специально напомнил, что нужно придерживаться варианта «игрек», то есть отрицать какую-либо причастность к разведке, тем более советской.

— Агенты привезли меня в директорат полиции безопасности на улице Марии-Луизы, отвели к какому-то чину, причем, судя по отдельному кабинету, немалому. Это был средних лет мужчина, как я узнал позднее, старший следователь Коста Георгиев. Лицо бесстрастное, аккуратно подстриженные усики под Гитлера, косматые брови. Он указал на стоявший напротив его стола стул, предложил кофе, сигареты. Я отказался. Продолжал возмущаться незаконным арестом.

«Откуда вы взяли, что вас арестовали, господин Муней? — издевательски усмехнулся он. — Просто задержали, чтобы выяснить кое-какие мелочи: на кого вы работаете, где спрятала рация, что передавали и от кого получали сведения. Только и всего».

Я, конечно, заявил, что не понимаю, о чем он говорит.

«По происхождению я англичанин. Принял болгарское подданство, женился на внучке…»

«Не тратьте зря слов, господин Муней, это мы знаем и без вас. Нас интересует другое — ваша шпионская работа…»

Так продолжалось часа два: он требовал признания, я все отрицал. Наконец полицейский не выдержал. С перекосившимся от злобы лицом перегнулся через стол и по-боксерски без замаха сильно ударил меня в подбородок.

«Вот из-за таких, как ты, гибнут тысячи людей!»

Я вскочил, закричал:

«Вы не имеете права бить меня! Я буду жаловаться царю!»

«Хоть самому господу богу! Только он не поможет. Подумай до утра, потом продолжим нашу беседу…»

Ночью в камере я почти не спал, пытался разобраться, почему меня взяли. Работал я один, без помощников. Если даже устроили обыск в квартире, ничего компрометирующего найти не могли. Единственная улика — передатчик, а его у них нет. Значит, не все еще потеряно, может быть, удастся выкарабкаться… — вспоминает о начале своей долгой тюремной эпопеи Побережник.

Утром в кабинете следователя его ожидал неприятный сюрприз — очная ставка с Димой. На ней присутствовал начальник полиции безопасности Козаров. Разведчик же решил придерживаться прежней тактики. Когда Дима заявил, что передавал через англичанина разведывательную информацию для русских, Побережник отрицал это. Утверждал, что по неизвестной причине тот старается оговорить его, Мунея, абсолютно ни в чем не виноватого болгарского гражданина, чью лояльность могут подтвердить многие уважаемые люди.

Начальник полиции был явно разочарован, так как, видимо, возлагал на очную ставку большие надежды. Держать под арестом зятя весьма влиятельного, причем не только в церковных кругах, священника Панджарова значило идти на риск крупных неприятностей, если тот действительно окажется невиновным. Поэтому прямо при Мунее Козаров приказал произвести повторный тщательный обыск на улице Кавала: «Проверьте в лупу каждую половицу! — раздраженно потребовав он от следователя. — Потребуется, разберите дом по кирпичику!..»