Внезапно лодка получила сильный крен, который прямо сбил меня с ног. «U-151» два или три раза ударилась о грунт и затем выпрыгнула на поверхность, как будто схваченная гигантской рукой. Началась общая паника.

«Она не идет вниз, и я не могу справиться с нею!» — раздался голос механика в переговорной трубе.

Мы коснулись дна. Удар вывел из действия механизмы горизонтальных и вертикальных рулей.

В канале были капризные и мощные течения и водовороты, которые вертели нас. Я почувствовал странное движение. Течения крутили лодку, как волчок. Мы двигались то вверх, то вниз, и когда всплыли на поверхность, то продолжали оставаться беспомощными и крутились на месте в том районе, где в любой момент на нас мог налететь какой-нибудь корабль.

Вдруг мы увидели впереди себя огни и темный силуэт. На нас шел большой пароход. Он прошел всего в нескольких сотнях футов от «U-151». Еще два парохода прошли близко от нас.

«Они испугались бы так же, как и мы, — сказал мне фон Ностиц, — если бы знали, что около них находится неприятельская подводная лодка».

Это было единственное утешение, которое мы могли придумать для себя в тот момент.

Течения пронесли нас столь близко от плавучего маяка, что мы слышали звон его колоколов. Он звучал подобно какому-то предвестнику смерти. Внутри лодки лихорадочно работали люди, стремившиеся привести в порядок механизмы погружения и управления, а мы тем временем воспользовались возможностью сбросить за борт мины, находившиеся на верхней палубе. На счастье лодка оказалась как раз на том месте фарватера, где они и должны были быть поставлены.

«Закрыть люки!» Черт возьми! Как приятно было услышать команду погружения. Лодка снова была управляема.

Мы устремились вниз и легли на грунт, чтобы приготовить к постановке остаток нашего минного багажа.

«U-151» всплыла в 3 часа ночи. На море лежал густой, туман. Мы не имели никакого представления о своем месте. За период нашего пребывания без управления течение унесло нас неизвестно куда. Мы шли вперед, слепо пробираясь сквозь туман. Затем мы услышали отдаленный звук того же самого мрачного колокола плавучего маяка, звонившего с гнетущей монотонностью. Это был весьма неприятный звук. Мы шли под водой, чтобы уйти с торговых путей. Надев на голову наушники нашего подводного микрофона, я слушал звон колокола, и мы маневрировали лодкой, пока печальный звук не стал слышен одинаково сильно в обоих ушах. Это означало, что мы шли прямо на него или, иными словами, находились в самом узком месте фарватера. Прекрасное место для постановки оставшихся у нас мин! Мы больше не имели никакого намерения ставить мины в этих водах с верхней палубы, поэтому сделали минную постановку в подводном положении. Такая постановка требует весьма трудного и сложного подводного маневрирования. Однако, все шло гладко, и вскоре мы освободились от наиболее тягостной части нашего груза. Нет сомнения, что в эту ночь рыбы на фарватере Делавэрской бухты слышали радостные крики, исходившие из стального корпуса на тридцати футах под поверхностью моря; мы испускали их, поставив последнюю мину.

Свалив с плеч этот тяжелый груз, мы всплыли на поверхность, чтобы осмотреться кругом. Туман был столь густ, что видимость не превышала двенадцати футов. Едва всплыла наша боевая рубка, как мы услышали грубый звук туманного горна прямо над нами. Это была сирена большого парохода, издававшая через определенные интервалы свои хриплые крики. Наши люди затаили дыхание. Пленные снова решили, что настал их последний час. Мы нырнули очень быстро и отделались лишь хорошей порцией страха.

Мы опасались продолжать свое движение под водою, потому что не имели никакого понятия о конфигурации местности вокруг нас. Наконец, мы решили, что туман на поверхности будет нашим прикрытием. При всех обстоятельствах нас не могли увидеть ни с какого расстояния. Таким образом мы всплыли и до выхода в открытое море шли в надводном положении. Через непроницаемую стену мглы со всех направлений доносились звуки горнов и сирен. Мы держались как можно точнее посередине этих звуков, отвечая на них своей сиреной. Музыкальный тон сирены лодки был очень высок и резок, сильно отличаясь от низких голосов пароходных сирен. Однако, мы достигли своей цели, и проходящие корабли относились к нашим сигналам с полным уважением. Много раз звуки сирены слышались так близко от нас, что мы боялись быть обнаруженными. Туман продолжал еще стоять, но звуки сирен постепенно становились все более редки. Это свидетельствовало о том, что мы вышли из фарватера и вошли в открытое море.

В 10 часов утра мы снова погрузились, легли на грунт и предались сну. Наши обезумевшие пленники в течение этой нервной ночи не заснули ни на минуту. Теперь они тоже спали мертвым сном.

Отдохнув на дне океана, мы вскоре снова отправились в поход для выполнения одной специальной задачи. На борту «U-151» имелся вновь изобретенный прибор для резки подводных кабелей. Его действие было сходно с прославленной угловой удочкой. При помощи прибора мы предполагали перерезать трансатлантические кабели у Нью-Йоркской гавани.

Мы направились к Файр Айленд. — маяку на берегу Соус Лонг Айленд. Наши пленные? Они тоже должны были идти с нами, потому что нам по-прежнему надо было сохранять свое пребывание в секрете, пока не закончится экспедиция с вылавливанием кабеля.

После заката солнца налетел ужасный шторм. Северо-восточная, северная и западная части горизонта были покрыты морем огня от непрерывна блестевших молний. Дождь лился потоком. Многие из нас, стоя на палубе, промокли до нитки. Зрелище взбунтовавшейся природы очаровывало нас и вместе с тем наполняло страхом.

28 мая 1918 года мы подошли к Нью-Йорку и начали выуживание кабеля. Мы ходили взад и вперед по поверхности, таща за собой длинный линь. Наш механизм для резки кабеля тащился по дну. Мы некоторое время спокойно ждали того характерного движения линя, которое указывало бы на то, что мы зацепили за кабель. Затем пускался в ход механизм для его резки. Каждый раз при появлении какого-либо корабля мы должны были закрывать люки и погружаться. Это случалось много раз и действовало угнетающе.

В эту ночь мы впервые увидели блестящие огни Бродвея, мощный свет, висящий над Нью-Йорком после наступления темноты. Яркость и блеск западной столицы наполнили нас беспокойным томлением. Приходила в голову дикая идея — прокрасться в гавань и, идя вверх по Гудзону, высадиться где-нибудь в темном месте и провести там ночь. Но удариться в подобную романтику можно было только в мечтах. Файр Айленд Бич, который мы часто видели, пока тралили кабель, тоже был заманчив, со своими хорошенькими домами, длинным отлогим берегом и белой линией прибоя. Прогулка по песку и ныряние в буруны — разве это не было бы приятно?

Мы продолжали свою ловлю в течение трех дней, и, наконец, убедились в том, что ни одного кабеля не осталось целым. Погода непрерывно портилась, и мы были рады вытащить свои большие ножницы и уйти прочь. Сколько кабелей мы перерезали в действительности? Два, как это оказалось впоследствии: один в Европу и один в Южную Америку.

Из района острова Файр мы пошли по направлению к пловучему маяку Нантуккет. Там мы надеялись перехватить несколько судов, а затем посетить Бостон и залив Мэн. Наши пленные капитаны предостерегали нас от похода дальше на север. Они говорили, что в это время года вдоль берегов Новой Англии мы можем встретить только туманы и скверную погоду. Мы решили посмотреть, так ли это, как они говорили. Однажды вечером, когда мы обсуждали проблемы погоды и наслаждались ликером после ужина, неожиданно загремели колокола тревоги. Я бросился в центральный пост. В это время лодка задрала свой нос под острым углом.

«Американский эсминец», — заявил рулевой.

Мой взгляд упал на глубомер.

«Что такое?» — крикнул я командиру Ностиц.

Глубомер показывал, что мы все еще находились на поверхности воды. А лодка задрала свой нос вверх. Через горловину вниз текла вода. Вмиг возникло дикое подозрение, что мы были таранены эсминцем. Офицеры и команда бежали в центральный пост. Затем мой взгляд упал на второй глубомер. Он показывал сорок пять метров. Мы находились под водой и в полной безопасности. Первый глубомер оказывается вышел из строя и потому ничего не показывал. Вода, стекавшая вниз из горловины, означала, что мы нырнули раньше, чем плотно закрылся люк.