«Продолжать стрельбу», — обратился я к команде наших орудий и затем послал приказание через переговорную трубу: «Средний ход вперед».

Перед тем как подойти к паруснику на близкое расстояние, я хотел предварительно проверить, что корабль был действительно покинут его командой.

Солнце тонуло за горизонтом и наступали сумерки. Мы медленно сближались, наши снаряды взрывались на палубе парусника. «Хорошая стрельба», — заметил я своим лейтенантам Цигнеру и Узедому. Палуба шхуны представляла собой массу обломков. «U-93» маневрировала вокруг корабля, в то время как все мы рассматривали его в свои мощные бинокли. Нет, у шхуны не было на буксире подводной лодки, она казалась совершенно покинутой. Никто не мог бы оставаться у нее на борту, выдерживая подобное количество наших попаданий. Мы находились всего лишь в восьмидесяти ярдах от нее, идя параллельным курсом, когда я отдал приказание:

«Поражайте ее в ватерлинию и топите».

Как только наш первый снаряд попал в ватерлинию шхуны, на ней раздался громкий свисток. На мачте взвился английский военный флаг. На виду показалась движущаяся орудийная платформа Мы представляли собою прекрасную цель, показывая противнику весь свой борт. Один снаряд вывел из действия наше носовое орудие и ранил многих из команды. Другой разорвался на корпусе лодки.

«Полный ход обеим машинам! — закричал я. — Руль лево на борт!»

«U-93» быстро развернулась кругом, подставив неприятелю корму. Но пока она разворачивалась на 90°, в лодку попало еще несколько снарядов.

Что за черт! Я почувствовал, что вибрация наших машин прекратилась. Да, машины остановились. Я не давал подобной команды. Единственное объяснение заключалось в том, что их повредил артиллерийский огонь противника. Мы находились теперь всего лишь в пятистах ярдах от дула его больших орудий и медленно дрейфовали без хода, продолжая разворачиваться влево. Машины застопорены, и одно орудие выведено из строя — это было очень плохо Снаряды поражали лодку и взрывались с дикими звуками.

«Зарядить кормовое орудие!» — крикнул я.

У нас осталась еще часть артиллерии, которая могла продолжать бой. На мою команду отозвалось только три человека. Я прыгнул на корму вместе с ними, и мы вчетвером работали у кормового орудия. Вдруг вблизи нас взорвался снаряд: унтер-офицер орудийной команды упал навзничь с оторванной головой. Затем я почувствовал в ногах какой-то холод. Мы, как оказалось, находились уже по колено в воде.

Через секунду мы плавали в Атлантическом океане, так как «U-93» затонула под нами. Я мог видеть ее черные очертания исчезающими в глубинах океана. Меня внезапно охватил острый приступ тоски при мысли о моей прекрасной лодке и команде, которые отправились в последний порт на холодном молчаливом дне моря.

Однако, времени для дальнейших раздумий не было: я сам тонул. Моя тяжелая кожаная куртка так стесняла меня, что я едва мог двигать руками. Я пытался снять ее, но не смог. Мое толстое теплое платье под ней пропиталось водой и стало похожим на одежду из свинца. Мои подбитые мехом сапоги, с толстыми деревянными подошвами, промокли. Они тянули меня вниз, как железный груз, привязанный к ногам.

Я тонул и в это время услышал окрики и увидел в сумерках черную тень. Я закричал в ответ и стал бороться за жизнь с удесятеренной энергией.

«Держитесь — мы будем у вас через минуту», — весело шли призывы. Я отвечал криками, делаемыми в промежутках между глотками воды.

Последнее, что я помню, заключалось в небольшой шлюпке всего в пяти ярдах в стороне от меня. Когда я пришел в чувство, то находился уже на палубе шхуны. Мне сказали, что когда шлюпка дошла до меня, то я уже тонул. Британский офицер, сидевший на руле, прыгнул за мной в океан. Шлюпка подобрала также и тех двух людей, которые находились со мной у орудия в момент гибели «U-93».

Маленькая шхуна, не заслуживавшая на первый взгляд никакого внимания, была «Прайз», британское судно-ловушка «Q-21». Ее команда показала в бою с нами большое искусство и самообладание. «Прайз» являлся чем-то немногим больше жестяного снаряда, начиненного деревом. Он был весь набит брусьями для того, чтобы как можно дольше держаться на плаву в качестве платформы для замаскированного орудия. Всякий другой корабль успел бы много раз затонуть от тех повреждений, которые были нанесены ему нашими снарядами. Мы расстреляли шхуну почти на куски. Палуба была забита горящим деревом, а под ней все стенки разнесены так, что можно было видеть из отсека в отсек на расстоянии десяти отдельных помещений. Я был поражен мужеством этих англичан, которые, находясь в укрытых местах, смогли выдержать наш обстрел и затем, развернув свою платформу с орудием, начали драться. Некоторые из них были серьезно ранены.

Один из офицеров взял меня в свою каюту и сам снял мое мокрое платье и тяжелые сапоги. Он насухо вытер меня полотенцем и затем дал мне надеть свою собственную одежду. Несколькими минутами позже я сидел в офицерской кают-компании и завтракал.

Внезапно унтер-офицер донес:

«Мы тонем, сэр!»

Наши снаряды сделали «Прайзу» несколько дыр у ватерлинии. Люди напряженно работали, стараясь заткнуть их. Другие находились у отчаянно грохотавших помп, откачивавших воду из трюмов. Корабль мог утонуть в любую минуту.

«Пожар!» — раздался внезапно крик.

Наш артиллерийский огонь уничтожил один из двигателей «Прайза», а когда они запускали другой, то по какой-то причине вспыхнул пожар. Я видел, как один из офицеров тушил его огнетушителем. Огонь вскоре был ликвидирован. Это был мой первый взгляд на лейтенанта Сандерс, шкипера «Прайза».

Несколько позже он пришел в офицерскую кают-компанию, высокий, стройный парень лет двадцати с небольшим.

«Где командир подводной лодки?» — спросил он.

Я встал, а он подошел ко мне и протянул руку.

«Мой дорогой друг, — сказал он, — мне жаль вас! Пожалуйста, чувствуйте себя моим гостем. К сожалению, я не могу дать вам лучшего помещения, в особенности, принимая во внимание, что мы сами готовы потонуть».

Он пытался ободрить меня, потому что я выглядел весьма мрачно. Это было бесполезно. Я не мог забыть своей команды и своей лодки.

«Прайз» по-прежнему находился в тяжелом состоянии. Помпы отчаянно боролись против поступления внутрь воды. Грузы были отодвинуты с того борта, в котором имелись пробоины от снарядов, для того чтобы зияющие дыры поднялись над поверхностью воды. На счастье, океан был совершенно спокоен. Если бы на море началось хотя маленькое волнение, то корабль затонул бы в несколько минут. Из-за неисправности, двигателей он не мог тронуться вперед. Радиотелеграф был сбит, и поэтому нельзя было послать призыв о помощи. Для парусов не было ветра, а мотор упорно не запускался. Английский моторист не имел опыта в работе с дизелями и был беспомощен. Сандерс пришел ко мне в отчаянии.

«Капитан, — спросил он, — не смыслят ли ваши люди чего-нибудь в дизелях?»

«Один из них специалист по дизелям», — ответил я.

Среди двух человек с «U-93», спасенных вместе со мною, был Деппе, который хорошо знал двигатели. Через несколько минут я услышал, как мотор пошел. Деппе пришел обратно с важным видом.

«Они ничего не смыслят в дизелях», — заметил он величественно.

Теперь «Прайз» был на ходу.

Море оставалось тихим в течение тех трех с половиной дней, которые понадобились для подхода к английскому берегу со скоростью двух с половиной миль в час. Затем мы встретили английский крейсер, который довел «Прайз» на буксире до гавани Кинселль на юге Ирландии.

На следующий день «Прайз» был снова взят на буксир, и мы направились через Бристольский канал в Мильфердскую гавань. Я сидел на палубе избитой снарядами шхуны, наблюдая в бинокль тусклый берег Ирландии.

«Что это такое?» — сказал я себе.

Я увидел вдали боевую рубку подводной лодки, которая по всем признакам была построена на германской верфи в Киле.

Близ меня на палубе находился офицер, рассматривавший море в бинокль.