Бойцы и командиры признали Фрунзе своим командармом. Но этого еще было мало. Перед армией стоял могучий и грозный враг—колчаковские полчища. 4-я армия была разута и раздета. Не было боеприпасов, не хватало орудий и пулеметов. Все это надо было раздобыть. Фрунзе вернулся в Самару, в штаб армии. Вскоре из Самары на фронт пошли новые формирования. Прибыл также знаменитый Иваново-Вознесенский полк ткачей, созданный Михаилом Васильевичем незадолго до назначения его командармом.

Большую помощь оказывал Фрунзе В. В. Куйбышев, руководитель самарских большевиков. Здесь, в Самаре, началась замечательная дружба Куйбышева и Фрунзе, дружба, пронесенная ими через фронты гражданской войны.

Но кто-то невидимый мешал командарму Фрунзе. Боеприпасы в его армию поступали медленно и в смехотворно малых количествах. Новые формирования не утверждались. Никакого снаряжения и обмундирования для армии нельзя было добиться. Из штаба Восточного фронта на требования Фрунзе следовали трафаретные ответы: «Центр не утвердил», «Центр не разрешил», «Что это вы там затеяли?»

Фрунзе чувствовал чыо-то злую волю. Кто-то упорно не желал усиления его армии и мешал повышению ее боеспособности. Но Фрунзе не сдавался. Вместе с В. В. Куйбышевым он упорно перестраивал и укреплял свою армию. В соседних армиях положение оставалось неизменным, таким, каким было оно еще недавно и в 4-й армии.

Фрунзе написал письмо в Центральный Комитет.

Сообщая о положении на фронте, Михаил Васильевич опирался на реальные факты. Самая большая опасность заключалась в том, что, используя тяжелое положение красных армий, колчаковские полчища неудержимой лавиной катились к Волге. В начале марта Колчак предпринял наступление на фронте 2-й и 3-й советских армий и потеснил их. Начала отход 5-я армия.

Руководство Восточным фронтом дало указание готовить Самару к эвакуации. Это указание противоречило самому духу положения на фронте.

Защищавшая Самару 4-я армия, которой командовал Фрунзе, реорганизованная и укрепленная, была готова к контрнаступлению.

Несмотря на возражения командования фронтом, Фрунзе отдал 2 марта приказ о наступлении. Об этом он поставил в известность В. И. Ленина и в ответ получил, ставшее теперь историческим, указание: Колчака за

Волгу не пускать. Волга должна быть советской!

Военные операции, начатые Фрунзе, развивались успешно. Александрово-Гайская группа войск 4-й армии заняла Сломихинскую, Уральская группа очистила от белых местность вдоль течения реки Урал до Скворкина. 18 марта после упорного боя был занят Лбищенск.

Незадолго до всех этих операций в штаб 4-й армии в Самаре вошел человек в валенках и башлыке. Виновато улыбаясь, он попросил разрешения пройти в кабинет командарма. Его пропустили. Строго и четко он отрапортовал:

— Чапаев. Прибыл в полное ваше распоряжение.

Фрунзе уже много слышал о Чапаеве. Это имя гремело по всему фронту. За Чапаевым бойцы шли в огонь и воду. Враг иногда отступал только потому, что его атаковали отряды Чапаева. В 1918 году Чапаева внезапно отозвали с фронта, и в самый разгар боевых действий ему было приказано отправиться в Москву — учиться в военной академии. Никакие ссылки Чапаева на то, что сейчас не время учиться, что надо бить врага, не помогли. Его отправили чуть ли не под конвоем.

То, что случилось с Чапаевым, было одним из маневров троцкистских агентов. Они под разными предлогами снимали с фронта преданных Советской власти людей, лишали армию ее испытанных боевых руководителей.

В академии Чапаев скоро затосковал по своим бойцам, по фронту. Человек огромной энергии, с большим боевым опытом, он понимал, что его сняли с фронта умышленно. И вот, улучив момент, бежал из академии на фронт.

В марте 1919 года М. В. Фрунзе вызвал к себе по телеграфу Чапаева и Фурманова для переговоров о переброске одной бригады на оренбургское направление. Вы-

М. В. Фрунзе с командой бронепоезда. 4-я армия Восточного фронта. 1919 г.

зов застал их в станице Сломихинской, и они должны были проделать трудный путь свыше 400 верст на лошадях.

В Самару Чапаев и Фурманов приехали 21 марта, в 3 часа дня. Вот что 22 марта записал в свой дневник Д. Фурманов:

«Ну, наконец, после долгих мытарств добрались до Самары. Явились к Фрунзе. Он рассказал пока в общих чертах о положении на всех фронтах, а вечером пригласил к себе пить чай и окончательно договориться о нашей дальнейшей работе. Товарищ Сиротинский пришел за мной прежде времени. Я сначала не понял, зачем он меня увлекает, оказалось, что Фрунзе хотел меня спросить относительно Чапаева».

Действительно, М. В. Фрунзе поручил своему адъютанту до официальной, так сказать, встречи, повидаться с Д. Фурмановым и подробно выяснить, как у него сложились отношения с Чапаевым. На фоне тогдашней обстановки и информации о характере Чапаева как неистового, неукротимого партизана существовали опасения о возможности возникновения между ними некоторых трений.

Однако выполнить в полной мере это задание не удалось. Не обошлось без курьеза.

Дело в том, что в первую встречу с Чапаевым М. В. Фрунзе, разъясняя легендарному начдиву роль и значение комиссара, характер взаимоотношений между командиром и комиссаром (а такие разъяснения в те времена были нужны на Восточном фронте далеко не одному Чапаеву), выдвинул положение, что командир и комиссар должны быть неразлучны.

— Это что ж, — спросил Чапаев, — вроде попугаев, что ли? Есть такие, слыхал я, когда был в Москве, неразлучники называются и друг без друга жить не могут.

Михаил Васильевич, смеясь, ответил, что если они оба попугаями будут, то дело, конечно, у них не пойдет.

— Ну, ладно, — сказал Чапаев, — давайте комиссара, только поумнее.

Вот в этот приезд Чапаева и Фурманова вдруг выяснилось, что Василий Иванович слишком буквально понял, что командир и комиссар должны быть неразлучны. Все попытки адъютанта повидаться и поговорить с Фурмановым наедине были тщетны. Адъютант приглашает Фурманова пройтись вечером по Самаре. Фурманов одевается, а за ним и Чапаев, — идут, стало быть, втроем. Прогулялись, возвращаются вместе «домой» (в гостиницу). Адъютант командующего приглашает Фурманова зайти завтра «на чашку чая».

— Придем, — отвечает Чапаев за Фурманова.

Фурманов уже понял маневрирования адъютанта, но

все же пришел вместе с Чапаевым, сделав адъютанту знак, что, мол, не вышло. Засели за чай. После этого чаепития, сопровождавшегося шутками и воспоминаниями, уже нетрудно было понять, что Чапаев и Фурманов работают дружно.

Через некоторое время вернулся, кажется с заседания губкома, М. В. Фрунзе и немедленно присоединился к компании. Скоро беседа приняла деловой характер, время от времени прерываемая смешными рассказами Чапаева.

Фрунзе и Чапаев быстро поняли друг друга, и Василий Иванович начал рассказывать о том, как он учился в академии.

— Вызывают меня, говорят: сейчас устроим тебе экзамен. Ну, начался он, этот экзамен. Спрашивают: «Реку Рейн знаете? Где она протекает?» Знаю, говорю, где-то там у немцев. А пес ее знает, где она там течет... Ну, думаю, я тебя сам подшибу сейчас и спрашиваю: а вы реку Солянку знаете? Где она течет? «Нет, говорит, не знаю». Как же, я ему говорю, про чужую реку спрашиваете, а своей не знаете? Я на ней ранен был да за нее нам еще воевать надо.

Чапаев сообщил командарму много ценных сведений о районе военных операций, который он знал отлично. В тот же день Фрунзе назначил Чапаева командиром Александрово-Гайской бригады.

— По душам, товарищ Чапаев, скажите — сломим Колчака?

Чапаев задумался, нахмурил брови:

— Трудно, но побьем. Сломим, товарищ Фрунзе!

Сын морского артиллерийского офицера, упрямый, Александр Колчак быстро пробил себе дорогу к высшим командным постам в военно-морском флоте царской России.