— Это мы могем...

Он положил беглецов прямо на соль и, прикрыв брезентом, велел трогаться. Через трое суток подошли к Чите. Возчики поделились с беглецами своей одеждой. Михаил с товарищем неузнанными проникли в. город. Тайга осталась далеко позади. Впереди была опасная, но настоящая свобода.

Дерзкий побег Фрунзе всполошил жандармерию и полицию. На железнодорожных станциях были расположены полицейские заслоны. Поимка беглецов казалась неизбежной. Проходящие поезда подвергались тщательному осмотру. Ни один пассажир не мог проскользнуть незамеченным. Но действия Фрунзе опрокинули расчеты жандармов, Он отлично понимал, что ждет его на пути в Центральную Россию, поэтому остался в Чите. Ему удалось быстро сориентироваться в этом городе и, главное, установить связь с партийной организацией.

И .вот в Чите появляется новый житель — Владимир Григорьевич Василенко. Это имя значилось теперь в паспорте Фрунзе. «Василенко» устроился на работу в статистическом управлении инструктором. Работа его была связана с постоянными разъездами, что помогало скрываться от полиции.

В Чите Фрунзе познакомился с сотрудницей статистического управления Софьей Алексеевной Поповой, которая впоследствии стала его женой. Родители Софьи Алексеевны жили в Верхнеудинске, Отец ее, Алексей Поли-Карлович Колтановский, был народовольцем.. Отбыв срок заключения, Колтановский не вернулся в Европейскую Россию, а остался на постоянное жительство в Верхнеудинске. Там он работал в железнодорожной конторе.

Фрунзе необходимо было установить связи с партийной организацией железнодорожников. Рассчитывая на поддержку Колтановского, он приехал в Верхнеудинск. Закончив все свои дела, Фрунзе собирался обратно, но тут в контору Колтановского заявился жандарм и сообщил, что «некая подозрительная личность» смущает рабочих в депо. «Личность» задержали и доставили в контору. Это был Фрунзе. Не выдавая знакомства, Колта-новский строго потребовал у задержанного объяснений и документы. Фрунзе предъявил предписание губернатора, в котором указывалось, что «инструктору-статистику господину Василенко В. Г. надлежит оказывать всемерное содействие».

— Содействие нужно оказывать господину Василенко, — внушительно сказал жандарму Колтановский,— предписание губернатора!

Жандарм извинился перед «Василенко» и ушел.

В Чите, как и повсюду, где появлялся Михаил Фрунзе, он быстро завоевал любовь и уважение среди партийных товарищей. Интересны в этом отношении воспоминания Л. С. Сосиной, работавшей в то время в Чите.

«Обаяние его личности, — рассказывает она о встрече с Фрунзе, -— привлекало к нему всех, кто с ним сталкивался, хотя, конечно, никто и не подозревал, что этот скромный и простой молодой человек — уже старый революционер, любимый рабочими Шуи и Иваново-Вознесенска, товарищ «Арсений», что его веселость и жизнерадостность сохранились, несмотря на два смертных приговора и перенесенные ужасы каторги.

Товарищи никогда не чувствовали в нем ни малейшего намека на его действительное превосходство, на его заслуги в революционной борьбе. Казалось, быть борцом, революционером для Михаила Васильевича было так же естественно, как птице петь или человеку дышать».

Масштабы работы в Чите явно не удовлетворяли глубокую жажду деятельности Михаила Фрунзе. Он начал подумывать о бегстве в Центральную Россию. Для этого связался с партийным центром и ждал, когда представится удобный случай. А пока он организовал в Чите журнал «Восточное обозрение», вокруг которого объединились революционно настроенные рабочие, интеллигенция, политические ссыльные, учащаяся молодежь.

В Чите Фрунзе жил очень скромно. Он занимал крохотную каморку под лестницей. Михаилу Васильевичу вообще были свойственны скромность и бережливость. Трудное детство, нужда, в которой жила семья, революционная борьба воспитали в нем суровую нетребовательность, спартанскую выдержку. Он всегда с трогательным волнением вспоминал, как старый революционер-подпольщик Федор Афанасьев («Отец»), секретарь Ивановского комитета большевиков, отсчитывал ему, по нескольку раз проверяя, деньги, собранные в партийную кассу среди рабочих. И, несмотря на недомогание, на частые приступы болезни желудка, оставшиеся на память о каторге, Фрунзе никогда не позволял себе ничего, что выходило бы за рамки его более чем скромного бюджета.

«Самые крупные расходы» его составляла покупка книг. Только эту страсть — страсть к чтению, к знаниям — Фрунзе удовлетворял с радостью. Читал он, как всегда, много, серьезно продумывая и конспектируя прочитанное.

Он читал и перечитывал труды классиков марксизма, книги по вопросам экономики, истории, военному делу. Его познания в военных науках стали настолько обширными, что иногда, при знакомстве с ним, люди с удивлением спрашивали:

— Вы что, из военных, господин Василенко? Вероятно, учились в военной академии?

Летом 1916 года, по поручению партии, Фрунзе надо было выехать из Читы в Иркутск. Это — опасная поездка. Но поручение партии—непреклонный закон для большевика. Заодно Фрунзе предстояло оформить свой «паспорт» в воинском присутствии. Дело в том, что по году рождения, указанному в паспорте, Фрунзе подлежал мобилизации.

В Иркутске он получил от Софьи Алексеевны телеграмму: «Был в гостях Охранкин, жди письма». Ясно, что охранка напала на его след и расшифровала, кто проживает под именем В. Г. Василенко. Письмо, полученное вслед за телеграммой, сообщало о том, что у него был обыск. Ни в Иркутске, ни в Чите оставаться больше нельзя, нужно немедленно бежать.

Под видом тяжело больного Фрунзе выехал из Иркутска в Москву. Его сопровождала в качестве «сиделки» Л. С. Сосина. В вагон на всех станциях входили жандармы и производили проверку пассажиров. В это время Фрунзе поворачивался лицом к стене и «спал». А Сосина на вопросы отвечала: «Больной, везу к родным».

В Москву прибыли благополучно. Но оставаться здесь Михаил не захотел и вскоре выехал в местечко Ивенец, около Минска. Там под фамилией Михайлова ему удалось устроиться в управлении земского союза при 10-й армии Западного фронта.

Новая работа как нельзя лучше помогла ему. осуществить свои стремления — быть ближе к массам. Он мог теперь легально приезжать на фронт, встречаться с солдатами. Все эти возможности Фрунзе использовал очень широко. Он привозил солдатам нелегальную литературу, вел с ними долгие беседы о войне, о революции. Страстные, увлекательные беседы агитатора-большевика были близки солдатам. На многих участках фронта — в Пин-ске, Ивенце, Лунинце — тысячи солдат знали в лицо «товарища Михаила», чутко прислушивались к его словам.

Шел к концу 1916 год. В царской армии усиливалось революционное брожение. Солдатские массы были измучены долгой кровопролитной войной. Из-за нехватки пушек, снарядов, винтовок, из-за предательства царских генералов и министров армия терпела тяжелые поражения. Гибли многие сотни и тысячи солдат. Голод, холод, отчаяние царили в окопах. С каждым днем война становилась все более и более ненавистной. В солдатские окопы, проникали сведения о том, что семьи, оставшиеся дома, голодают. Солдаты говорили, что война выгодна только фабрикантам, помещикам и торговцам, которые наживают на ней бешеные-деньги. Вся эта мразь, богатеющая, на военных поставках, прославляла войну, кричала «ура» и поднимала бокалы за «милых солдатиков».

.А «солдатики», оборванные, голодные, завшивевшие, страдали в сырых окопах, умирали от вражеских пуль, от бесчисленных болезней. В солдатских сердцах накапливалась ненависть к царизму. Большевистские агитаторы пользовались на фронте огромным авторитетом и популярностью. Все чаще и чаще в окопах слышалась солдатская песенка:

«За землю!» Чью? — Не сказано.

Помещичью, известно.

Нам в бой идти приказано:

«Союзных ради наций».

А глазное не сказано:

Чьих ради ассигнаций.