Помимо Колчака, на Невском, 104, не раз видели будущего оренбургского атамана А. Дутова, одним из первых поднявшего мятеж против Советской власти. Бывал здесь и полковник П. Вермонт-Авалов, позднее один из «возглавителей» прибалтийской белогвардейщииы. Шли сюда и монархисты-черносотенцы. Их принимали. Когда они выражали смущение но поводу республиканской вывески «центра», их успокаивали: главное пока собрать под одно крыло как можно больше антибольшевистских элементов, а там будет видно... То, о чем в «политической надстройке» «Республиканского центра» предпочитали помалкивать, чтобы по выдать себя и не помешать созданию максимально широкого фронта аптиболыпевиз-ма, здесь, в военном отделе, обсуждалось довольно прямо. Здесь преобладала такая точка зрения: «Если царский режим был во многих отношениях неудобен, то режим Временного правительства становится нетерпим... Необходимо с ним покончить».
# & *
Примерно в то самое время (в мае 1917 г.), когда в Петрограде промышленно-финансовые воротилы, скрытые монархисты и быстро правеющие либералы создавали «Республиканский центр», в Могилеве в Ставке монархически и правокадетски настроенные генералы и офицеры сколачивали собственную организацию — «Союз офицеров армии и флота». Несомненно, ключевой фигурой в этом деле был генерал М. В. Алексеев, после отречения и ареста царя назначенный Верховным главнокомандующим. Алексеев, как мы помним, сыграл очень важную роль в деле отречения Николая II. Но Алексеев был монархистом и, способствуя устранению Николая II, делал ставку на нового царя — Алексея или Михаила, с воцарением которых связывал надежды на прекращение революции, продолжение войны и укрепление «монархического принципа». Когда эти надежды рухнули, первым намерением Алексеева было посредством генеральской «стачки» все-таки склонить «виляющее правительство» к провозглашению нового монарха. В Учредительном собрании, о котором заговорило Временное правительство и которое должно было определить будущий государственный строй России, ему виделась катастрофа. Алексеев чувствовал себя обманутым: Родзянко и другие лидеры оппозиции твердили ему, что с уходом Николая II монархия будет спасена, но этого не только не произошло, но, напротив, «развал» пошел семимильными шагами. Крушение своих надежд и свой «грех» Алексеев, по некоторым свидетельствам, переживал тяжело, не мог простить себе, что в конце февраля послушался советов «некоторых людей» и способствовал царскому отречению. Например, генералу Н. Тимаиовскому он будто бы говорил, что если бы тогда, в конце февраля 1917 г., мог предвидеть, что «революция выявится в таких формах», то поступил бы иначе.
На первый взгляд создается впечатление, что к искуплению своей «вины» Алексеев приступил лишь после Октября, когда сразу после свержения Временного правительства тайно покинул Петроград и прибыл па Дои, в Новочеркасск, где начал формировать Добровольческую армию. Однако обращение к майским событиям, связанным с созданием в Ставке «Союза офицеров армии и флота», показывает, что некоторые глубинные корни донской, новочеркасской деятельности Алексеева лежали здесь. Алексеев занимал пост Верховного главнокомандующего, и вся деятельность по созданию этого «союза», руководство которого должно было находиться при Ставке, шла через него. Он был действительно «крестным отцом» «союза».
Подготовка к созданию «союза» началась еще в середине апреля, когда в Могилевской гостинице «Бристоль» собралась офицерская инициативная группа. Ее член полковник С. Ряснянский писал, что никто тут не задавал сакраментального вопроса «како веруешь?». Было известно, что почти все члены группы — монархисты. Подготовительная работа длилась довольно долго. Офицерский съезд, созванный для создания «Союза офицеров армии и флота», открылся 7 мая, а завершился 22 мая. На нем присутствовали более 300 делегатов, 80% которых составляли фронтовые офицеры. На съезде выступили генерал Алексеев и его начальник штаба генерал А. Деникин.
Еще в процессе подготовки организаторы съезда широко рекламировали аполитичность будущего «союза», стремление превратить его в своего рода военный «профсоюз», который будет печься только об укреплении армии, содействуя в этом Временному правительству. Но это была необходимая ширма. Тот же Рясняиский писал, что хотя многие делегаты говорили о лояльности Временному правительству, но «от души это не шло». Хорошо понимая это, Алексеев и Деникин осторожно и дипломатично, насколько было возможно, подогревали контрреволюционные настроения съезда. Они говорили о «безумной вакханалии», которая врывается в армию иод видом демократизации, об «опасности», которая в связи с этим нависает над армией и страной и о необходимости «спасать Россию». Смысл такого рода сентенций был ясен: будущие белогвардейские вожди призывали офицерский съезд и созданный им офицерский «союз» покончить с демократизацией армии, восстановить в ней практически старый порядок — иную армию они просто не мыслили. Съезд довольно сдержанно и прохладно встретил выступление прибывшего в Могилев Керенского, по зато с большим вниманием выслушали черносотенца В. Иуришкевича, особенно прославившегося участием в убийстве Г. Распутина.
С совещательным голосом разрешено было присутствовать на съезде и представителям войсковых комитетов — солдатам. Алексеев и оргкомитет съезда пошли на это, рассчитывая, что такой шаг будет способствовать улучшению отношений солдат и офицеров. Большое впечатление произвело выступление члена Могилевского Совета солдата Руттера, который развивал идею создания не отдельного офицерского, а общевоинского союза. «Мы — Минины,— говорил Руттер,— а вы — Пожарские, пусть мы будем вместе, но не забывайте, что пусть Минины впереди, Пожарские потом. Родина будет спасена, власть будет дана, этой власти будут подчиняться, это Судет та конкретная власть, которая не остановится ни перед чем, но помните, что не Пожарские в первую голову, а Минины».
Обеспокоенный пропагандистским эффектом речи Руттера, Алексеев решил лично побеседовать с солдатскими представителями. Сам выходец из крестьян, он умел говорить с солдатом, находил нужные слова. Пешком пошел в казарму, где они остановились; сняв фуражку с седой головы, низко кланялся им, как «честным, великим русским гражданам, которые выполнили свой долг перед отечеством». Призывал их забыть о «собственных интересах», отдать все «изнемогающему отечеству». «Вы — лучшие люди ваших полков... — искренне волнуясь, говорил Алексеев,— и у меня к вам, как к лучшим людям, просьба, мольба, приказ...» Алексеев обнимался с Руттером, тронутые солдаты клялись воевать до победы и до полного «выздоровления» и «воскресения России». Тем пе менее идею создания исключительно офицерского «союза» Алексеев проводил и провел твердо.
На последнем заседании, 22 мая, делегаты избрали руководящий орган «союза» — Главный комитет (из 26 человек) и его президиум. Председателем Главного комитета был избран выходец из московской аристократической среды правый кадет Л. Новосильцев, его заместителями — полковники В. Пронин и В. Сидорин, будущий активный участник корниловщины и донской контрреволюции. Последнее заседание съезда совпало с уходом Алексеева с поста Верховного главнокомандующего: его сменил генерал А. Брусилов. Но в признание особых заслуг Алексеева в деле создания офицерского «союза» он был избран первым почетным его членом. Алексеев уехал из Могилева, был зачислен правительством «в резерв» и на какое-то время отошел в тень. Несомненно, однако, что связей со Ставкой и Главным комитетом «Союза офицеров», который обосновался при Ставке, он не порвал. Пе случайно позднее, в дни августовского Государственного совещания, когда организационная подготовка контрреволюционного выступления Ставки практически завершилась, Корнилов предложил встать «во главе движения» Алексееву как создателю «Союза офицеров» — его источнику и ядру. Еще позже, в критическую минуту для Ставки и «Союза офицеров», наступившую после провала мятежа, Алексеев сыграет важную роль: будет делать все возможное, чтобы вывести их из-под удара, максимально сохранить офицерские кадры корниловщины. А еще некоторое время спустя, по всей вероятности в канун Октября, он приступит к созданию так называемой алексеевской организации, которая займется нелегальной переброской корниловцев на Дои... Вся эта ниточка, проследить которую мы, к сожалению, можем пока только пунктиром, несомненно, берет начало там, в Могилеве, при создании офицерского «союза».
