Как раз наоборот, апрельские события рассеяли те иллюзии, которые возникли поначалу, иллюзии, во многом вызванные уверениями думских лидеров, что с устранением темных «распутинских» сил и их приходом к власти угроза «революционной анархии» будет остановлена. Теперь становилось яснее, что ставка на Временное правительство как барьер, способный остановить революцию, по-видимому, несостоятельна. Правительство, казалось, еще в большей степени «опутывалось» Советами и другими, но контрреволюционной терминологии, «самочинными», «безответственными» организациями, все больше подпадало под их влияние, открывая дальнейший простор «смуте» и «анархии». Реакция не желала мириться с тем, что Временное правительство вынуждено было маневрировать, искать обходные, «демократичен ские» пути, прибегать к полумерам, компромиссам для «разрядки» революционной ситуации, для постепенного «обволакивания» и «приручения» Советов, а в конечном счете полного их низведения.

Тактика политического маневра была чужда большинству этих людей, особенно в среде военных. Они привыкли рубить сплеча, убежденные в том, что мужик и солдат лучше поймут и примут это. Генерал А. Деникин впоследствии не без удивления вспоминал, как он, еще молодой офицер, пытался командовать ротой и вывести ее в лучшие «либеральными мерами». А дисциплина в роте становилась все хуже. Только тогда, когда бывалый фельдфебель Сцепура, выстроив роту, поднял перед пей свой огромный кулак и пояснил, что это «вам не капитан Деникин», порядок в роте стал быстро налаживаться...

Однако и «рубка сплеча» требовала определенной подготовки. Какая политическая сила могла стать ее центром? Конечно, кадеты, после Февральской революции занявшие место фактически самой правой партии. Со многими кадетами и кадетствуюгцими случилось то, что бывает с прекраснодушными мечтателями и краснобаями, охотно болтающими о «невыносимости» старого режима, пока этот режим существует. Но когда наступает драматический момент его краха и развала, а черты нового еще неясны, их охватывают страх и паника. Крушение старого мира рисуется чуть ли не как крушение мира вообще, как апокалипсис. И тогда вчерашние ниспровергатели готовы чуть ли не поклоняться тому, что еще вчера призывали сжечь. Нередко самые махровые реакционеры выходят как раз из бывших либералов. Политически такого рода настроения выливались в неверие в возможность разрешить проблемы демократическим путем, через Учредительное собрание, в поиски путей установления «твердой власти». «Кадетская партия,— писал В. И. Ленин,— есть главная политическая сила буржуазной контрреволюции в России. Эта сила великолепно сплотила вокруг себя всех черносотенцев как па выборах, так (что еще важнее) в аппарате военного и гражданского управления и в кампании газетной лжи, клевет, травли, направляемых сначала против большевиков, т. е. партии революционного пролетариата, потом против Советов» ¹³.

И все же ориентация крайне правых сил на кадетскую партию после Февраля во многом являлась выиуж-

денной: им не но душе была «втянутость» кадетов в

«беззубую» политику Временного правительства, «заигрывавшего» с Советами. Со своей стороны некоторые кадеты, считавшие свою партию демократической и отрицательно относившиеся к ее медленному, но верному дрейфу в правую сторону, тяготились растущим монархическим грузом. Поэтому правая часть кадетской партии предпочитала не афишировать свою приверженность реакционным элементам и идее «твердой власти». Так, член ЦК кадетской партии В. Оболенский в своих эмигрантских мемуарах писал, что II. Милюков уже после ухода из правительства пришел к заключению, что «революция сошла с рельс» и кадеты должны готовиться к борьбе с ней «не внутри возглавляющей ее власти, а вне ее». Но официально речь, как правило, пока шла об укрепления и усилении власти в «законных» рамках Временного правительства. В результате всего этого в крайне правых кругах усиливалась тенденция (не порывая с кадетизмом, используя его) к собственной организации, пусть даже на первых порах прикрытой легальными лозунгами верности Временному правительству. Она нашла выражение в создании трех относительно крупных организаций, деятельность которых к концу лета 1917 г. практически и подготовила корниловский мятеж.

% ^ ф

Одной из них был «Республиканский центр». Его возникновение, вероятнее всего, относится к середине мая 1917 г. Мало кто тогда знал, что в доме № 104 по Невскому проспекту, где помещалось «Общество Бессарабской железной дороги», находилась штаб-квартира этого центра. В его руководящее ядро входили директор Бессарабской железной дороги, путейский инженер Е. Николаевский — глава центра — и его заместители: инженер П. Финисов, А. Богдановский, Л. Рума. Имена для широкой публики в то время малоизвестные, но люди, стоявшие за «Республиканским центром», и не стремились к рекламе, а, напротив, предпочитали действовать без особого шума. В деловых же кругах Николаевского и других хорошо знали, и потому недостатка в средствах у «центра» не было с самого начала: банковские воротилы охотно ссужали ему деньги «на пропаганду».

Вступавших в «Республиканский центр» не спрашивали: «Како веруешь?» Главное, что требовалось,— это

желание бороться с революцией, с большевизмом. Поэтому в центр вступали все — от монархистов до правых эсеров. Официально центр «имел исключительно проправительственное направление» — стремился «помочь Временному правительству создать для него общественную поддержку путем печати, собраний и проч.». И позднее, уже в эмиграции, некоторые бывшие руководители «Республиканского центра» клялись и божились, что они и в мыслях не имели борьбу с «Зимним дворцом», только со «Смольным». Но ведь для всего правого крыла эмиграции, для всех бывших корниловцев лейтмотивом было обвинение Керенского в провокации и предательстве генерала Корнилова, который якобы заносил руку против Смольного, но отнюдь не против Временного правительства. Бывшие «республиканцы» на чужбине, таким образом, шли в том же русле.

Факты показывают, что постепенно в «недрах» «Республиканского центра» крепло ядро правых элементов, все более склонявшихся к мысли о военной диктатуре. Пока эта мысль, может быть, не приобрела четких очертаний, но она вербовала все больше сторонников. Явно благодаря деятельности этого ядра при «Республиканском центре» возник законспирированный военный отдел, который к лету связывал между собой малочисленные военные, преимущественно офицерские, организации: «Военная лига», «Совет союза казачьих войск», «Союз георгиевских кавалеров», «Союз бежавших из плена», «Союз инвалидов», «Комитет ударных батальонов», «Союз воинского долга», «Лига личного примера» и др. Здесь, в этих «союзах» и «лигах», проходили идейную подготовку силы контрреволюционного реванша.

Через военный отдел «Республиканского центра» прошли по крайней мере два будущих вождя «белого дела». Есть данные, свидетельствующие о том, что с «Республиканским центром» летом 1917 г. был тесно связан генерал Корнилов, а военным отделом одно время руководил вице-адмирал Л. Колчак.

В Петрограде он оказался в середине июня, после того как понял свою неспособность остановить революционизирование моряков Черноморского флота, которым командовал с 1916 г. Правые газеты с восторгом писали, как Колчак эффектно бросил в море свою Георгиевскую саблю, протестуя против требований судовых комитетов некоторых кораблей разоружить офицеров, подозреваемых в контрреволюционном заговоре. Колчак спустил свой флаг на флагманском корабле, передал командование контр-адмиралу Лукину и по приказанию Г. Львова и А. Керенского «убыл» в Петроград.

Здесь он и оказался в поле зрения руководства «Республиканского центра». С ним установили прямую связь, несколько раз Колчак присутствовал на заседаниях «центра», о чем он сам дал показания в ходе допроса в Иркутске в феврале 1920 г. Но о содержании и характере этих заседаний Колчак не сказал тогда пичего. Зато сопровождавший его контр-адмирал М. Смирнов впоследствии признал, что «патриотические организации», связанные с «Республиканским центром», обратились к Колчаку с просьбой «стать во главе движения». «Колчак,— пишет Смирнов,— согласился. Началась работа в этом направлении». Цель работы — подавление большевиков и устранение из правительства их «друзей», т. е. меньшевиков и эсеров.