– И к кому же вы ревнуете?

– К Лиз.

– Вы положили глаз на Баумана?

– На вас.

Он обернулся к ней, и машина вильнула на дороге.

– Я этого не заслуживаю.

– Обнаружить передо мной свое нетерпение означает проиграть, – рассмеялась она. – Вы не поверите, Джонни, но когда я ложилась спать, меня переполняло нетерпение.

– Я был бы рад в это поверить.

– Тогда поверьте. Впрочем, не об этом речь.

– Конечно, об этом.

Она покачала головой:

– Когда мы расстались и я пошла спать, то думала о том, как чудесно прошел вечер и какой вы славный парень. Я уже говорила, как приятно проводить время с мужчиной, который не думает все время только о сексе. Кроме того, я обнаружила, что не могу уснуть. Вы не делали мне никаких предложений, и оказалось, что именно поэтому мне захотелось их получить. Очень захотелось. Я долго, до бесконечности боролась с собой. И в конце концов подумала, что было бы здорово просто взять и прийти к вам, не тратя времени на светские беседы и ухаживания. Мне захотелось просто прийти к вам, просто быть с вами и наслаждаться этим, потому что мы оба этого хотели. Не лгать, ничего не обещать друг другу. Но я не решалась, потому что боялась, что вы могли принять меня за одну из этих шлюх. Спустя какое-то время мне удалось убедить себя, что вам такое решение должно казаться единственно правильным для нас обоих. Мы оба к этому стремились с тех самых пор, как ездили тогда есть моллюсков. – Она снова рассмеялась, но с оттенком сарказма. – Так что Таня впервые в жизни решила сыграть роль агрессора. Я надела свою самую красивую ночную рубашку, открыла дверь и… увидела, как Лиз Бауман входит в вашу комнату, вся загорелая, в прозрачных одеждах. Я вернулась к себе и расплакалась от унижения.

Джерико не сводил с дороги спокойного, уверенного взгляда:

– Если вы не спали в это время, то должны были слышать, как вскоре раздался душераздирающий вопль.

– Я слышала.

– Как вы думаете, кто это кричал?

Она снова рассмеялась, и снова в ее смехе были слышны нотки горечи.

– Я решила, что это Лиз. Мне пришло в голову, что Бауман застиг ее, когда она шла обратно, и расправился с ней.

– А ваша комната далеко от спальни Бауманов?

– В другом конце коридора.

– Тогда вы не можете быть уверены, что это была Лиз.

– Если сложить два и два…

– Чаще всего получается пять.

– А кто еще это мог быть, Джонни? Других женщин в доме нет, если не считать рыжую шлюшку, что привез с собой Дэвид.

Они подъехали к городу, на окраине которого располагались владения Бауманов. Джерико вспомнил, что полицейские казармы он видел в другом конце города.

– Вы хорошо провели время? – Голос Тани прозвучал напряженно.

– У вас всегда была склонность к мазохизму?

– До вчерашнего вечера я вообще была другим человеком. Впрочем, уроки, которые мы получаем от жизни, всегда бывают болезненными. Наверное, я должна поблагодарить вас за то, что вы преподали мне такой урок.

– Только одной вещи вы не научились, и именно той, которой научиться стоило.

– Какой же?

– Доверять своим инстинктам.

– Как бы там ни было, – ответила она с горечью, – не думаю, что было бы очень приятно стать вторым вашим посетителем за ночь.

– Почему вы так со мной разговариваете?

Она поерзала, как будто ей было неудобно сидеть.

– Потому что сегодня с утра я вас ненавижу! Потому что мне захотелось наказать вас, рассказав вам о том, чего вы лишились. Потому что – помоги мне Господь! – я поняла, что схожу с ума от ревности, и мне захотелось услышать от вас, что никакого удовольствия вы не получили и что вы не могли обо мне забыть.

– Я действительно не получил никакого удовольствия, – ответил он без всякого выражения.

– Джонни!

– Лиз – наша хозяйка. Она просто подумала, что мне может понадобиться еще одно одеяло.

– Негодяй! Ночью можно было задохнуться!

– Она зашла, чтобы передать, что мне звонили.

– Хорошо! Я это заслужила. Наверное, вам уже хочется выставить меня из машины. Я поймаю такси, чтобы вернуться обратно.

Он подъехал к местному магазинчику, остановился и, потянувшись мимо Тани, открыл дверцу пассажирского сиденья. Она стояла возле машины и смотрела на него, высоко подняв темноволосую головку, чтобы скрыть неуверенность, – красивая и стройная…

– Вы думаете, я буду пересказывать кому-нибудь то, что вы мне сейчас рассказали?

– Возможно, вы поделитесь этим с Лиз и посмеетесь вместе – в следующий раз.

Он захлопнул дверцу:

– Вы не понимаете очевидного: если первого раза не было, неверно говорить о следующем.

Он включил передачу и уехал. Она стояла, напряженно выпрямившись, и смотрела, как удаляется красная машина.

Полицейская казарма представляла собой сооружение из блекло-красного кирпича, стоящее в самом конце главной улицы. Перед ним на лужайке росло несколько вечнозеленых кустов, высаженных без особого замысла. На верхушке высокого белого флагштока лениво трепыхался американский флаг. Справа на стоянке виднелись две черно-белые полицейские машины и еще две, ничем не примечательные, кроме маленькой надписи «Полиция штата», помещенной на лобовом стекле. Обе как раз отъезжали со стоянки, и для Джерико освободилось место, чтобы припарковаться.

Офицер, сидевший за столом напротив входной двери, окинул Джерико официальным взглядом, исполненным холодного безразличия.

– Я хотел бы поговорить с дежурным офицером, – сказал Джерико.

Выражение лица у человека за столом нисколько не изменилось, однако Джерико понял, что его рыжая борода возбудила в нем какие-то подозрения.

– По какому поводу? – поинтересовался полицейский.

– Я – гость Алекса Баумана. Меня зовут Джон Джерико.

– Вы здесь находитесь в связи с деятельностью фонда?

– Да.

Видимо, такой ответ вполне убедительно объяснил полицейскому наличие бороды. Имя Баумана тоже произвело необходимое впечатление.

– Лейтенант Фарроу – первая дверь направо по коридору.

Лейтенант Фарроу сидел за столом. Он как раз положил телефонную трубку, когда Джерико вошел в его кабинет. Очевидно, человек за столом успел его предупредить.

– Доброе утро, мистер Джерико, – поздоровался он. – Что с вами случилось?

Джерико сел в кресло. Фарроу оказался загорелым блондином со стрижкой «ежик». Глаза у него были такого редкого холодно-голубого цвета, какого Джерико почти никогда не приходилось видеть. Джерико подумал, что лейтенант напоминает профессионального атлета, гибкого и пружинистого.

Джерико вынул из кармана трубку и начал ее набивать.

– Я вхожу в состав группы людей, участвующих в благотворительном вечере фонда, который состоится сегодня, – объяснил он. – Остановился я в доме Алекса Баумана.

Фарроу мельком взглянул на лежавший перед ним лист бумаги.

– У меня имеются кое-какие сведения о вас, мистер Джерико. Вы художник. О вас говорят, что вы умеете находиться там, где происходят какие-то неприятности.

– Где вы это раздобыли?

Фарроу усмехнулся:

– Представьте себе, я видел рисунки, которые вы сделали во время беспорядков в Детройте. Выставка проходила в галерее фонда пару лет назад. Это было чертовски здорово.

– Благодарю вас.

– Потом еще в «Таймс» вышла о вас заметка, где говорилось, что вы служили в Корее. Это поразило меня, потому что я тоже служил там лет через десять после вас. А здесь у меня список всех больших шишек, которые будут сегодня на приеме. Некоторые из них – весьма сомнительные личности. Но охранять мы должны всех.

– По-вашему, я тоже сомнительная личность, лейтенант?

Фарроу расплылся в улыбке:

– Пожалуй. Я понимаю, что вы – один из тех, кто выступает против войны. К концу дня этот городок наводнят приезжие, мистер Джерико. А в наше время неприятности могут начаться при скоплении людей любого рода. Это как эпидемия. Так чем я могу вам помочь?

На мгновение Джерико был близок к тому, чтобы изменить свое решение. Его насторожило что-то в этом Фарроу с его ледяным взглядом; показалось, что он может вовлечь его в такие события, о которых потом придется пожалеть. Но момент был упущен.