Джерико с некоторым облегчением оглядел громадную кровать с пружинным матрасом, рядом с которой стояли изящный туалетный столик и комод. Берт перехватил его взгляд и улыбнулся.

– Мисс Луиза упомянула, что вы такой же высокий, как и Капитан. Пожалуй, так оно и есть, вот только весом поменьше. Капитан никак не мог подыскать себе кровать, в которой он мог бы с удобством улечься. А эту он соорудил много лет назад. Мне было позволено переместить ее сюда.

– Берт, я упомяну вас в своем завещании, – сказал Джерико. – Что я действительно ненавижу, подолгу находясь где-то в гостях, так это спать, скрючившись пополам.

– Когда Капитану постель казалась слишком короткой, он обычно сбрасывал все белье на пол и спал там. Мне распаковать ваши вещи, сэр? Я обычно распаковывал и упаковывал вещи Капитана.

– Если это доставит вам удовольствие, Берт.

– Я буду рад обслуживать вас, пока вы находитесь здесь, сэр. Когда Капитана не стало, летнее время здесь – сплошная скука.

– Мисс Луиза сказала, что вы были очень близки с ним. – Джерико прошел к креслу у окна и начал набивать свою черную изогнутую трубку табаком из клеенчатого кисета.

– Сорок лет, сэр. Впервые мы встретились в пятнадцатом. А убили Капитана всего лишь десять лет назад. – Судорога свела щеку старика, и он склонился над большим чемоданом Джерико, принявшись скрюченными пальцами возиться с его застежками.

– Насколько я понял, вы знаете его дольше из всех живущих здесь.

– Даже дольше, чем его знает Мадам, сэр. – Чемодан раскрылся, и Берт выпрямился. – И как хорошо, сэр, что будет написан подлинный портрет Капитана. Я полагаю, что они повесят его в главном зале.

Джерико поднес к чубуку трубки тяжелую серебряную зажигалку:

– Написать подлинный портрет человека, Берт, отнюдь не просто.

– Но ведь есть же сотни фотографий, сэр. У меня лично есть несколько, которые относятся еще к лондонскому периоду.

– Фотографии скажут вам лишь часть нужного, – проговорил Джерико. – Вы смотрите на фотографию друга и воспринимаете его таким, каким знаете. Картина же должна разрушить прежний каркас и показать человека таким, каким он был на самом деле. В этом-то и состоит моя проблема, Берт. Я не знал этого человека.

– Вам не повезло, сэр, – проговорил Берт, перенося костюмы и куртки Джерико в просторный шкаф на противоположной стороне комнаты, где он повесил их на плечики. – Если они не отвисятся как следует, я их поглажу, сэр.

– По-моему, он должен был быть отменным джентльменом во всех отношениях, – сказал Джерико, прищурив свои ярко-голубые глаза от дыма трубки.

– Более великого человека, чем Капитан, я еще не встречал, сэр, – сказал Берт, возвращаясь к чемодану, лежавшему на кровати.

– Пытаясь понять этого человека, Берт, будет очень трудно обойти стороной его смерть. Я полагаю, семья так и не оправилась от этого потрясения.

В голосе Берта прозвучали резкие, скрипучие нотки.

– А как бы вы почувствовали себя, сэр, если бы вам пришлось каждое утро видеть лицо убийцы за завтраком?

– Крепко сказано.

– А как же еще, сэр? Ему выстрелили прямо между глаз! И в поместье не было ни единого чужака. Было лето, и школа полностью опустела – если не считать семьи, к числу которой я причисляю и себя, сэр. Были, конечно, и подсобные работники, которые жили по соседству со школой, но полиция всех их проверила.

– Но это большая территория, Берт. Кто угодно мог прийти сюда и пристрелить его.

– В летнее время, сэр, я здесь работал ночным сторожем. И в ту ночь я совершал обход, причем не в сотне метров от того места, где стоял убийца, а прямо за Сакс-Холлом, где располагается одно из наших больших общежитий. В момент выстрела я побежал за угол здания. Там никого не было. Через освещенные окна я увидел Капитана, распростертого на его письменном столе. Школьная собака, старый колли, лежала на нижних ступенях перед входом в зал заседаний и мотала передо мной хвостом. Если бы он увидел перед собой чужого человека, то сразу же подал бы сигнал тревоги. Полиция придала данному обстоятельству важное значение.

– И выстрел не произвел на него никакого впечатления?

– Стрельба была любимым видом спорта Капитана, сэр. Он обучал ей детей сызмальства, и даже Мадам была в этом деле отменным специалистом. Старый Принц – так звали собаку – готов был провести целый день на наших дневных стрельбищах. Пальба вызывала у него не больше возбуждения, чем обычный хлопок закрываемой двери. Но когда приходили посторонние, эта собака была настороже.

– А у вас, Берт, никогда не возникало никаких подозрений?

– Ну конечно же они были, сэр. Бывало, зациклишься на каком-то одном, крутишься с ним, крутишься, и в итоге остаешься ни с чем. Тогда переключаешься на какое-то другое, но результат оказывается тем же.

– И пока вы занимались всем этим, некто, как мне представляется, «зацикливался» на вас и обхаживал кругами.

– Но у них на это было право, сэр. Я ведь тоже там находился. И до сих пор умею прекрасно обращаться с оружием. Вот видите, сэр, куда ни подайся – везде тупик.

– Берт, хочу сказать вам, что я здесь не для того, чтобы расследовать убийство, – учтиво проговорил Джерико. – Совершив этот пробный заплыв в семью, я хотел поговорить с вами о Капитане – что это был за человек, над чем он смеялся, что ему нравилось, что не нравилось, что вызывало гнев.

Маленькие черные птичьи глазки стремительно перевели взгляд на Джерико.

– Больше всего ему не нравилось плутовство, сэр. Он терпеть не мог фальшивых выражений на лицах.

После этого Джерико встретился в директорском кабинете с Фредом Пелхамом. Тот нервно перебирал руками лежавшие на столе предметы, складывал-перекладывал свой носовой платок, разыскивал сигареты, которых так и не оказалось в карманах. Его тонкое, довольно симпатичное лицо вдруг начинало кривиться в сардонической улыбке, когда он отпускал язвительные замечания в отношении Луизы и предсказывал безупречность всех попыток проникнуть в «сущность» покойного Фредерика Джорджа Пелхама.

– Как вы можете добраться до истины в отношении человека, который был актером? – спросил Фред Пелхам и сделал жест в сторону стен, увешанных фотографиями. – Вы видите здесь Клавдия, порочного отчима. Добавьте к нему облик праведного духовного наставника, директора с классически сухим, но острым юмором, безмерно щедрого отца, готового завалить тебя подарками, но скупого на любовь. – Его изящная рука сделала нетерпеливый жест. – О, Луиза наверняка уже рассказала вам, каким любящим человеком он был. Ну да, она была его любимицей. Ему нравилось показывать ее повсюду, как фермер любит демонстрировать образцовое животное, им выращенное. Но сделал ли он что-нибудь, чтобы остановить ее от диких выходок? Не сделал. Сделал ли что-либо, чтобы воспрепятствовать этой явно комичной женитьбе, однозначно обреченной на провал? Не сделал. Спас ли он Джорджиану от этого маленького плюгавого человечка, который прекрасно разбирался в лошадях, но ничего не понимал в людях? Не было и этого. Сделал ли он что-либо такое, что позволило бы вам назвать его любящим отцом? Ничего такого он не сделал. Мог ли я с уверенностью сказать, что сегодня надо мной засияет солнце или я лишь увижу презрение в его глазах из-за того, что его сын – маленький, отнюдь не атлетического сложения, не блестящий ученик и вообще не тот, кем бы мог стать без его помощи? – Фред глубоко вздохнул и промокнул рот носовым платком. – Ну, я, пожалуй, слишком уж перегнул палку, вы не находите, мистер Джерико?

– Мне только что сказали, что он не терпел фальшивых выражений лиц, – сказал Джерико, – хотя, по вашим словам, у него их была масса.

– Как я понял, Берт уже поговорил с вами. Дорогой, верный, старый Берт! – вырвалось у Фреда. – Маленький бедный кокни, который зарабатывал себе на жизнь, чистя туалеты в бардаках Челси, пока отец не подобрал его, и завоевал себе его внимание и любовь, да похлеще чем любой другой член семьи.