Ирцельду на миг представилось, что он слышит голос Леды, читающей по-русски их любимые строки:

Вершина была для русского поэта, конечно, глубоко символическим понятием…

Раздался тихий мелодичный звон: СДФ, заранее настроенный Ирцельдом, доложил о прохождении «Лоэнгрина», обращавшегося на низкой орбите.

«Там Лэда Виль… Там Вит Сван… «Вит Сван» на древнем языке означает «Белый Лебедь», – пронеслось в мозгу звездолётчика. Оа Рцел, не меняя горизонтального положения, усилием воли поднялся над своим жёстким ложем и завис на высоте вытянутой руки. «Поразительно, как всё такое легко на этой планете», – подумалось ему снова.

Впрочем, хорошо умели левитировть почти все земляне, в ком была кровь обитателей планеты системы Эпсилон Тукана. В Ирцельде была. Ещё со времён первых ЗПА, ставших мостом между землянами и краснокожими туканцами, ещё с тех времён, когда главным вектором прогресса человечества было стремление всё быстрее преодолевать всё большие расстояния, а нынешнее смещение этого вектора в сторону развития не столько техники, сколько скрытых возможностей самого человека, его третьей сигнальной системы, ясновидения, умения предчувствовать будущее, передавать без слов свои мысли и чувства другим людям, – только намечалось, – ещё с тех времён исследователи из числа первых потомков от смешанных браков землян и туканцев стали обращать внимание на аналогии в методах развития способностей Прямого луча на планете звезды Эпсилон Тукана и в некоторых древних цивилизациях Земли. Именно тогда на уже заселённых землянами планетах Зелёного Солнца исследователям стало ясно, что биополе человека не просто вложено, а как бы вживлено в биополе родной планеты. И люди принялись изучать эту связь, чтобы заниматься коррекцией биополя и развитием запредельных способностей в новых для человечества магнитных средах только что освоенных планет. Открытая двадцать лет назад Сонора стала великолепным подарком для всех, кто связал с этим свою жизнь. Способности Прямого луча здесь обострялись настолько, что Цоль Вэг даже обронил однажды слова «опасная лёгкость».

Во всяком случае, сейчас Оа Рцел совершенно ясно почувствовал, что его зовет Второй связист экспедиции Арисота Крат.

Оа плавно перевернулся в воздухе, мысленно напрягся и несколько большим усилием открыл дверь – до неё было шагов пять. Дверь послушно вдвинулась в стену. Оа Рцел выплыл в широкий проход, полукольцом окаймлявший холм экспедиции. Действительно, Арисота ждал, зависнув на той же высоте, что и его напарник.

Между ними произошёл обмен репликами, который привёл бы в изумление любого, не принадлежащего к Обществу друзей Пупия Цеция Куколеуса:

– Неуправляемая противотанковая подводная лодка с вертикальным взлётом! – выпалил Оа Рцел вместо приветствия.

– Троично-непарнокопытное! – секунду помедлив, ответил ему Арисота.

Этот странный диалог имел своей основой одну из традиций Общества друзей Пупия Цеция: разрешалось (и даже поощрялось) приветствовать друг друга нереферентными словосочетаниями, то есть такими, означаемое которых невозможно или очень трудно себе представить. Отвечать полагалось тем же. Основоположником традиции был Риг Виоль (Бальдр). («Ты не Бальдр, ты Локи[8]», – сказала ему тогда Леда Стэц.)

Сейчас Бальдр на Земле, готовится к экспедиции на Плутон, что довольно неожиданно для специалиста по структурной лингвистике.

История космонавтики сохранила память об отважной шестерке путешественников, предпринявшей на планетолёте «Амат» в четыреста восьмом году Эры Великого Кольца рискованую экспедицию на планету мрака. Но их интересные находки затмила Тридцать седьмая Звёздная, чьи удивительные открытия привлекли внимание Совета Звездоплавания к планете Железной звезды и в значительной мере предопределили направления дальнейших космических исследований. А потом – потом трудный для экспедиций Плутон отошёл в общественном сознании на второй план. Были первые ЗПА, было освоение планет Зелёного Солнца, были регулярные рейсы к Эпсилону Тукана и к планете Тор-Ми-Осс.

Тор-Ми-Осс, или Торманс, как по привычке называли планету люди старших поколений, не имел ещё звездолётов прямого луча. И не в силу своей технической отсталости. Тормансианская ветвь человечества ещё сравнительно недавно вышла из инферно, и на планете было ещё сравнительно мало людей, обладавших достаточной для вождения ЗПА изощрённостью чувств и интуиции. Те же, кто выгодно отличался этими качествами, не были достаточно закалены и тренированы психически, так что их утончённая чувствительность могла в условиях страшного сверхнапряжения пути на грани чудовищных провалов в Антимир обернуться нервным срывом и душевным расстройством. Тормансианскому человечеству, едва сбросившему оковы общественного неустройства, ещё предстоял долгий путь по лезвию бритвы между двух искушений: соблазном чрезмерной приспособленности ко всё ещё грубоватой правде жизни – приспособленности, которая мешает развиться тонким чувствам и глубокому пониманию, – и соблазном незащищённой чувствительности, когда разрыв между мечтой и окружающим миром становится кровоточащей раной, которая не помогает, а мешает высшему творчеству, а на фоне однообразия будней в прежние времена была чревата импульсивной безответственностью.

Как и большинству людей Земли, эти проблемы были совершенно чужды Оа Рцелу и Арисоте, плавно опустившимся на цветочную поляну в пойме широкой реки под густо-синим небом Соноры.

– Слушай, Ари, это те самые растения, которыми интересовались Лэда Виль и биологи?

– Да. То-то меня сюда так тянуло! Лэда перед тем как улететь с базы на «Лоэнгрин» жалела, что не успеет понаблюдать за ними.

– Возьмем образцы или…

– Лучше установим здесь аппаратуру. Наши С ДФ уже близко.

– Хоть какое-то занятие в долгих перерывах между нашей основной работой. Мы здесь часто выступаем в роли лаборантов – не сидеть же без дела, – ответил Ирцельд, – а то почувствуешь себя каким-то… Иванушкой-дурачком.

– Кстати, Иванушка-дурачок, насколько я могу судить, – твой любимый сказочный персонаж, – поддразнил Арисота друга. – И должен возразить: это не хоть какое-то занятие. Здесь скоро понадобятся твои и мои способности. Нужно будет понаблюдать – по просьбе Лэды Виль и биологов, – за биополем этих цветов (приборы недостаточно чувствительны). Но, конечно, после того главного, ради чего мы здесь.

– Но это же почти невозможно! Биополя растений едва поддаются описанию: нет терминологии, даже для того, что нам удастся почувствовать – если вообще что-нибудь удастся.

– Да. Риг Виоль, наверное, не справился бы. Ведь он не очень вещий. Впрочем, все мы не очень вещие в сравнении с такими, как Цоль Вэг и Хонна Кминт.

– У Рига другие заботы. Он сейчас готовится к экспедиции на Плутон.

– На Плутон?! – брови Арисоты чуть приподнялись.

– Да. Что действительно странно для специалиста по структурной лингвистике. Но Бальдр упомянул об этом так, что было ясно: ему не хочется раскрывать деталей. И я не стал расспрашивать.

– А у нас сейчас, как, наверное, сказал бы твой Иванушка-дурачок…

– Такой же мой, как и твой. И заметь, он выходит победителем из любых передряг.

– Согласен. Итак, как сказал бы Иванушка-дурачок, не служба, а службишка. Выбрать хорошее место для будущей базы планетологов на тектоническом разломе. Как это говорит Риг Виоль полу-в-шутку, полу-всерьёз – такое место, чтобы там легко дышалось и пелось. Планетологи уже давно стремятся к этому разлому. Глубокая впадина, вроде Мёртвого моря, но там очень тонкая земная кора, – звездолётчик не придал значения кажущейся языковой неувязке: на Соноре не могло быть земной коры, – магма недалеко от поверхности, какие-то переменные магнитные аномалии… Цоль говорил, что это место вызывает у него неясные опасения.