— Родони я видел несколько раз — и на чемпионатах мира, и на прошлых Олимпийских играх. Несмотря на то, что мы, советские, были ему, человеку другого класса, абсолютно чуждые да еще фавориты, доставлявшие немало неприятностей, он относился к нам с особой симпатией. Думаю, потому еще, что вообще был общительным парнем. Почему бы ему таким не быть? Богат как Крез. Даже Карди, говоря о деньгах своего родственника, захлебывался от восторга и не мог скрыть черной зависти.

Когда ты на соревнованиях, с утра и до вечера с людьми молодыми, полными сил, и когда все-таки есть свободное время почесать языки, контакты устанавливаются легко и прочно. А если ты знаешь, что уже через несколько месяцев вновь встретишься — то ли на первенстве Европы, то ли на товарищеских состязаниях в какой-нибудь заморской стране, то, естественно, хочется, чтобы тебя окружали знакомые и по возможности симпатичные лица.

По-настоящему мы сблизились с Родони два года назад. Во Флоренции, во время матча четырех стран на Кубок Родони. Да, Альфредо учредил кубок своего имени и принимал как хозяин. Естественно, сам в соревнованиях не участвовал. Стреляли мы на стенде Флоренции. Вечером шатались по ее милым улицам, толкались на смешном Понто-Веккио, на гранитной набережной, прикидывая на глаз подъем воды во время знаменитого флорентийского наводнения.

Турнир был как турнир. Нового он ничего не принес — Мамлеев выиграл, Вишняк был вторым, а я умудрился выбраться на пятое место. Альфредо так радушно меня поздравлял, что я расчувствовался не в меру. Мы крепко выпили по этому поводу в каком-то маленьком полуподвальном кабачке, где было славное вино. В день отдыха Альфредо пригласил нашу команду к себе на ферму. От Флоренции километров шестьдесят. Среди холмов и виноградников стоял старый, шестнадцатого века, но модернизированный, со всеми удобствами дом.

Приглашая на ферму, Альфредо обещал сюрприз. И сюрприз был действительно королевский. Оказывается, в то воскресенье в Италии открывалась охота. И нас утром подняли рано и вручили по хорошему «меркелю». Родони разрешил стрелять фазанов сколько угодно. До этого Мамлеев на фазаньей охоте не бывал и к шумному взлету птиц не привык. Первое время нещадно пуделял, чем немало веселил Родони. Я же стрелял фазанов у нас на юге и двадцатью выстрелами взял восемнадцать штук. Девятнадцатого то ли легко ударил, то ли промазал, сказать трудно, фазан ушел за склон холма.

Мамлеев был страшно зол. Весь обед блюд на восемь молчал, а потом взял стакан с виски и ушел в качалку на террасу и там разговаривал с женой Родони, смазливой итальянской хохотушкой. Мы же с Альфредо прилично налегли на вино, затем перешли в кабинет, где не было ни одного не имеющего отношения к охоте предмета. Да, это была коллекция! Не чета моей. Альфредо показал новенькую десятизарядную «беретту» с хромированной шейкой. На вопрос: «Сколько же она стоит?» — небрежно бросил: «Что-то около шестисот тысяч лир».

Карди вертелся тут же, давал справки и переводил пояснения Родони. Альфредо много говорил о моем таланте, считая, что я незаслуженно нахожусь в тени. Как-то случилось, что я ему свою душу вывернул наизнанку. Ну, не знаю, что он из моих признаний, вынес, только одно уловил точно: завидую я Мамлееву. И такой мертвой хваткой мне в горло вцепился, что не помню, как довел до такого состояния, что я готов был немедленно проломить Сашке голову садовой лопатой.

И вспомнил ведь, гад, как я рассказывал о чужом патроне, об истории с Прокофьевым. Вдруг стал серьезным и сказал, что я могу на него рассчитывать в любой ситуации, если сделаю одно и для него и для меня жизненно важное дело. Сказал, что оба мы немолоды. Годы уходят, и держаться в экстраформе все труднее и труднее. И если мы сами себе не поможем, нам никто не поможет. Он предложил сделать заводским способом несколько «чужих» патронов и на самых ответственных соревнованиях подсунуть Мамлееву.

Я сначала воспринял его предложение как шутку. Но потом разговор принял серьезный оборот. Зол я был тогда на Мамлеева нещадно. Вино и успех на охоте — королем был признан — голову мне затуманили, и я согласился. Больше потому, что думал, ну, легкой травмой обернется затея, как для Прокофьева. И в голове не было, что может все так печально закончиться.

К разговору о «чужом» патроне в тот вечер больше не возвращались. Но во время соревнований во Франции, после того как Мамлеев засадил сто из ста в первой серии, Родони отвел меня в сторону и напомнил о старом договоре.

Тогда же во Флоренции он дал мне сто тысяч лир — дескать, разбогатеешь, вернешь, мне не к спеху. Денег у меня, чтобы долг отдать, не было, правда, он и не требовал, но чувствовал я себя гадко, будто продался ему. Потом прикинул, не будь Родони, я бы и сам сыграл с Сашкой такую шутку. Так что и грех на душу не давил. Договорились — перед отъездом я подойду к гостинице, где жил Карди, в половине седьмого. У Карди будут приготовлены две пачки. На двух пачках Родони сам настоял — вдруг один патрон куда-нибудь запропастится, другой на подстраховку останется. Альфредо клялся, что разницу в патронах даже специальная лаборатория установить не сможет.

Когда я пришел в назначенное время, встретил меня Карди, провел к себе в номер и передал патроны, сказав, что Альфредо занемог и был вынужден раньше уехать в Италию. Передавал привет. И помню, настоятельно твердил, если с первого раза будет достигнут нужный успех, вторую пачку целиком — на них специальные кресты поставлены — надо уничтожить. А мне жалко стало — все-таки «родони»! Да и не думал тогда о смысле «успеха»! Знал бы, в морду плюнул, на весь мир ославил! Да теперь что говорить — Сашку назад не вернешь.

Передал я патроны Мамлееву просто. Когда не хватало боеприпасов, я иногда у него одалживал. Появлялись — отдавал. Вот так Сашке крапленую пачку и всучил.

Так что умысла против жизни Мамлеева у меня никогда не было, и случилась смерть против моей воли, что и прошу внести в протокол, как самое чистосердечное и искреннее признание. Страшная получилась штука! Все бы отдал, чтобы назад отыграть.

А что теперь со мной будет?