Это был единственный выход — в окно.

Другого не оставалось.

— Нет, — сказала Катя.

Дынников не понял.

— Тут низко! Успеешь!

Катя продолжала сидеть, бледная, и качала головой:

— Нет!

Он видел ее белое лицо, холодеющие от ужаса глаза, а сам выдирал из деревянной кобуры маузер и лихорадочно соображал, куда положил наган. Вспомнил, что в стол, отбросил трубку, достал наган из ящика, и вовремя: в дверь уже ломились, били равномерно чем-то тяжелым.

— Открывай, комиссар!

— Сейчас! — спокойно сказал Дынников. И навскидку выстрелил в дверь.

Он стрелял и стрелял, и в филенке одна за другой появлялись маленькие черные дырочки. Стучать перестали, в коридоре разом грохнуло, ухнул, падая на пол, пробитый пулей «эриксон», и, брызжа осколками, зазвенело стекло в окне.

— Врешь! — крикнул Дынников, пьянея от ярости. — Врешь, не возьмешь!

Он хотел шагнуть к Кате, прикрыть ее, но не успел.

Удар пришелся ниже левого плеча, и комната, растекаясь очертаниями, мягко поплыла перед глазами.

Последнее, что Дынников увидел, уже умирая, это Катю. Она стояла у стола, лицом к дверям, держа обеими руками его маузер, очень большой и очень черный. И еще увидел он желтенький язычок, лизнувший дульный срез; распахнутую настежь дверь; сломанный стул и падающего на стул Неклюдова, в серой своей гимназической шинели с нестерпимо блестящими пуговицами и льняным чубом, льющимся на глаза. Изо рта Неклюдова струей била на пол и на серую шинель густая, темная и тяжелая кровь. Было Дынникову не больно, только странно, что он может видеть сразу так много, но додумать эту мысль он уже не успел...

Перехваченную за городом банду почти всю порубили в схватке. Сдавшихся свезли в губернскую тюрьму для суда революционного трибунала.

Катю и Дынникова похоронили вместе.

В кабинете шефа русского отдела одной из иностранных разведок шло экстренное совещание. Во главе стола, покрытого зеленым сукном, сидел сам шеф, коренастый мужчина в темных очках специальной формы, закрывающих три четверти лица. Шеф неукоснительно соблюдал правила конспирации и требовал того же от своих сотрудников. Подлинной его фамилии никто из подчиненных не знал. Одни называли его «мистер Кокс», другие — «мистер Бэдли», третьи — «мистер Сидоров». Он откликался на любую фамилию.

Шеф внимательно оглядел четверых своих ближайших помощников, находившихся в кабинете, и остался доволен их внешним видом: банальные, незапоминающиеся лица; пустой, заурядный взгляд, одинаковые потрепанные костюмы. Таких людей увидишь — и сразу же забудешь. Даже сам шеф зачастую не мог узнать их, встретив случайно на улице или у общих знакомых.

— Кто из вас, лучших специалистов по России, может ответить, что означает русское слово «Бельск»? — спросил шеф.

Сотрудники задумались. Слово было незнакомое.

— Человек, который белит стены? — предположил мистер Флинт, заместитель шефа.

— Муж белки? — высказал догадку Вагнер..

— Нет, это спортивное общество, — возразил Полонский.

— А вы что скажете? — повернулся шеф к Джину Бренди, который считался в отделе знатоком русской души.

Бренди потер виски.

— Я думаю, что Бельск — это какое-нибудь распространенное сокращение, они у русских в ходу. Ну, например, это может означать «белая водка с красной головкой».

— М-да, — поджал узкие губы шеф, — вы поразительно осведомленные люди. Бельск — это промышленный город у них там, за железным занавесом. И в этом Бельске есть так называемый завод № 7, продукция которого нас весьма интересует. Там сейчас группа видных инженеров работает над очень важным изобретением. По нашим сведениям, работа уже близится к концу. Необходимо заслать в Бельск нашего человека, который бы или достал чертежи, или похитил руководителя работ. Кроме того, завод надо на длительный срок вывести из строя. Учитывая важность задания, может быть, кто-то из вас, господа, возьмется? Что скажете, Флинт?

— Вы же знаете, шеф, — развел руками заместитель, — мне недавно вырезали аппендицит. Я просто не дотащу этого главного инженера. У меня разойдутся швы...

— А вы, Полонский?

— У меня склероз, — горячо возразил тот, — я не запомню ни одной явки.

— А у меня тетя умерла, — сокрушенно покачал головой Вагнер. — Если хотите, я могу представить справку.

— Тогда нечего ходить на службу! — рассердился шеф. — Возьмите отгул! Ну а вы, Бренди, не хотите отличиться? В случае успешного исхода вас ждет повышение и чек на сто тысяч.

— Я-то с удовольствием, — сказал Бренди. — Но вам же известна моя слабость. Я могу выпить лишнего и провалить всю операцию. Нет, тут нужен человек, крепкий во всех отношениях. Такой, например, как Джеймс Монд...

— Джеймс Монд? — задумчиво переспросил шеф. — Агент 008? Ну что ж... Это человек, для которого нет невозможного.

— Но он сейчас в отпуске, — заметил Флинт. — После того блестящего дела в Латинской Америке, когда он организовал одиннадцать переворотов в семи странах, ему предоставили три месяца отпуска.

— Ничего, отзовем, — прищурился шеф. — Он, наверно, уже истратил все отпускные и снова не прочь хорошо заработать. А за эту операцию он получит столько, что ему хватит на всю жизнь...

— 008 — это прекрасная кандидатура, — с энтузиазмом поддержал Полонский. — Человек без нервов, вынослив, как грузчик, находчив, как конферансье. И память отличная.

— И здоровье превосходное, — добавил Флинт. — Лучшего исполнителя нам не найти. Железный характер, стальная воля, золотые зубы. В них можно прятать микропленку.

— Говорит на восьми языках, нем как рыба, — присоединил свой голос к общему хору Вагнер. — Я не помню ни одного дела, с которым он не справился бы. Помните его предпоследнюю операцию? На себе перенести через границу двухтумбовый письменный стол, набитый секретными документами! На это способен не каждый.

— Решено! — шеф стукнул кулаком по столу. — Чтоб завтра же 008 явился ко мне для получения инструкций. За экипировку отвечаете вы, Флинт. Снаряжение, оружие, аппаратура — все должно быть на уровне последних достижений техники. Попробуйте подсунуть ему какое-нибудь старье со склада — голову сниму!

Шеф взглянул на часы.

— Ого, засиделись! Прошу разойтись. До завтра, господа...

Вентиляция в вагоне не работала. Окно не открывалось. Больше всех от этого страдал высокий элегантный гражданин из седьмого купе, едущий в Бельск. Из кармана его пиджака торчал белоснежный платок, но гражданин упорно не желал пользоваться им. Сначала он вытирал вспотевшее лицо рукой, на кисти которой виднелась татуировка «Вася». Но пот был таким едким, что буква «В» вскоре растворилась. Гражданин удивленно поглядел на оставшиеся три буквы и потихоньку выругался не по-нашему: «Все-таки этот негодяй Флинт подсунул лежалую тушь!» Пассажир натянул перчатки, чтобы сохранить остатки татуировки, и принялся утираться рукавом. К вечеру пиджак приобрел такой вид, что подсевшая в купе на каком-то полустанке старушка поинтересовалась:

— За грибами едешь, милок, аль на заработки?

— На заработки, бабуся, — на чистейшем русском языке ответил Джеймс Монд и приветливо обнажил в улыбке золотые зубы. Он не только говорил без акцента, но в зависимости от обстоятельств умел по-вологодски окать и по-московски акать.

За окном стало совсем темно. Монд взял у проводницы постель, попросил разбудить его, когда поезд будет подходить к Бельску, и мгновенно, без сновидений, уснул.

Пробудился он от того, что кто-то тряс его за плечо. Сначала он решил, что пришли его забирать. Но железные нервы не дрогнули. Он осторожно высунул из-под одеяла натренированную пятку и молниеносным заученным движением выбил у проводницы из рук стакан с горячим чаем. Кипяток обжег ему ногу и вернул к действительности.